– Ты просишь моего разрешения?

– В некотором роде, – пробормотал представитель корабля, потупившись и разглядывая свои ногти.

Помолчав, Даджейль ответила:

– Корабль, ты заботился обо мне, холил и лелеял… – Она заставила себя улыбнуться существу в темных одеждах, которое продолжало внимательно изучать свои ногти, – развлекал меня все это время, а я никогда не смогу сполна выразить тебе свою признательность или отплатить тем же. Свои решения ты должен принимать сам. Поступай, как считаешь нужным.

Аватар тут же поднял взгляд и сказал:

– Тогда приступим к учету всей фауны. Это поможет быстрее собрать всех животных, когда настанет время. А уж потом, через несколько дней, запустим и сам процесс трансформации. Ну и после этого… – Он очень по-человечески пожал плечами – такого Даджейль за ним прежде не замечала. – Наверное, понадобится еще двадцать или тридцать дней, прежде чем… прежде чем наступит какая-то ясность. И опять же трудно сказать наверняка.

Даджейль сплела руки на животе, раздутом от сорокалетней, добровольно растянутой беременности, и медленно кивнула:

– Спасибо, что сообщил. – Она натянуто улыбнулась, а потом вдруг разрыдалась и сквозь слезы и спутанные черные кудри взглянула на долговязое существо, сидевшее в изножье ложа. – А что, других дел у тебя нет?

С вершины исхлестанной дождем башни женщина следила за аватаром, который шел по узкой тропе среди редких деревьев и заливных лугов к двухкилометровой скале, окаймленной крутой каменистой насыпью. Худая фигура в темных одеждах при таком увеличении заполняла половину поля зрения Даджейль. Аватар обогнул последний валун у подножья скалы и пропал из виду. Даджейль расслабила глазные мышцы; комплекс полуинстинктивных процессов в мозгу снова отключился. Ландшафт принял обычный вид.

Она подняла взгляд к облакам. Под нависшими облаками парила стая коробчатых змеев; темные прямоугольные тела мрачными надзирателями застыли в серой вышине над башней.

Даджейль попыталась представить себе их мысли и чувства. Существовали способы проникнуть в их сознание напрямую: с людьми так не поступали никогда, а с животными – лишь с тщательной оглядкой на уровень интеллекта, но все же это было возможно, и корабль удовлетворил бы такую просьбу. Имелись также способы с высокой точностью симулировать чувства этих существ, и Даджейль часто ими пользовалась – ее разум приспособился к доступным человеку методам воспроизведения таких подражательных процессов. Сейчас она к ним и обратилась, но, как выяснилось, безуспешно; она была слишком взбудоражена, слишком возбуждена разговором с Аморфией и не могла должным образом сосредоточиться.

Тогда она попыталась представить себе корабль как единое целое, окинуть мысленным взглядом всю его структуру, припоминая случаи, когда ей доводилось оглядывать судно через его дистанционно управляемые аппараты или облетать его кругом; ей хотелось понять, какие изменения запускает корабль. Но вероятно, их нельзя было уловить с такого расстояния.

Она оглядела высокую отвесную скалу, облака и море, черноту в небесах. Ее взор скользил по волнам, по прибрежным топям, по заливным лугам между скалой и насыпью. Она машинально погладила живот, как делала уже почти сорок лет, и подивилась непостоянству вещей и быстроте перемен даже там, где все кажется неизменным и вечным.

Увы, она слишком хорошо знала, что чем больше мы убеждены в постоянстве, тем эфемерней оно оказывается.

Она вдруг с необычайной остротой ощутила свое место, свое положение здесь, увидела себя и башню – часть корабля и одновременно вовне; вне главного корпуса – четко очерченного, с ясными границами, прямоугольного, протянувшегося на километры, – но все еще окруженного громадной оболочкой из воды, воздуха и газов, среди многослойных полей (силовые поля иногда представлялись ей пышными кринолинами и фижмами старомодного бального платья, складчатыми нижними юбками с оборками, рюшами и кружевами). Сгусток вещества и энергии посреди гигантского ковша морской воды, большей частью открытый воздуху и облакам срединного яруса, по которому ежедневно перемещалась солнцеполоса, и над всем, внутри поля, – протяженный величественный купол, под которым царствуют яростный жар, сверхвысокое давление и всесокрушающая гравитация, имитирующие условия на газовом гиганте. Чертог, пещера, полость, стокилометровый пустотелый сосуд, летящий в космосе и несущий в себе огромное сплющенное ядро – корабль. В это ядро, в герметичный мир внутри мира, Даджейль не ступала вот уже тридцать девять из сорока одинаковых лет и не испытывала ни малейшего желания снова узреть бесконечные катакомбы, населенные молчаливыми немертвыми.

Все изменится, подумала Даджейль Гэлиан; все это изменится, море и небо обратятся в камень или сталь…

У ее ладони на каменном парапете башни села черная птица Грависойка.

– Что творится? – каркнула она. – Что-то происходит. Я же чувствую. Что такое? Что все это значит?

– У корабля спроси, – сказала Даджейль.

– Уже спрашивала. Он только и твердит, что перемены очень вероятны. – Птица тряхнула головой, словно пыталась стряхнуть какую-то гадость с клюва. – Не люблю перемен. – Изогнув шею, Грависойка уставилась на женщину глазками-бусинками. – Что за перемены? Чего ожидать? К чему готовиться? Он тебе не сказал?

Даджейль покачала головой и, не глядя на птицу, ответила:

– Нет. Толком ничего не сказал.

– Ага. – Птица еще мгновение смотрела на нее, потом повернула голову, окинула взглядом солончаки, взъерошила перья и приподнялась на тонких черных лапках. – Ну ладно, – сказала она. – Зима близко. Время не ждет. Надо подготовиться как следует. – Она вспорхнула, недовольно вереща: – Да уж, много от тебя толку…

Птица расправила крылья и зигзагами улетела прочь.

Даджейль Гэлиан снова подняла взгляд к облакам и небу за ними. Все это изменится, море и небо обратятся в камень или сталь… Она опять покачала головой, размышляя, что за исключительные обстоятельства взбудоражили огромный корабль, так долго служивший ей домом и убежищем.

После четырех десятилетий добровольного изгнания и прихотливых странствий по пустынным задворкам цивилизации всесистемник «Спальный состав», известный как хранитель упокоенных душ и очень крупных животных, очевидно, снова преисполнился желания мыслить и действовать так, как подобает кораблю Культуры.