А чемпионы тем временем уже проигрывают венграм два мяча и, кажется, готовы безмятежно пропустить в свои ворота еще. Тогда в игру снова вступают трибуны. Они требуют борьбы, они требуют только победы. И любимцы трибун вновь бросаются в атаку. Через две минуты они сравнивают счет.

Наша сборная находится у бортика бассейна и, конечно, болеет за итальянцев.

Впрочем, только один человек из советской команды не кричит, не жестикулирует. Он даже не привстает с места. Этот один — капитан сборной.

— Како, ты заболел, да? Почему один сидишь? Иди к нам, — зовет земляка Гоголадзе.

— Я так же болею, как и ты, Лери. А сижу я, потому что не могу с этого места уходить. Если уйду, клянусь, венгры выиграют.

Тут только Гоголадзе заметил, что капитан сидит на второй ступеньке пьедестала почета. Через полчаса он уже полноправно и торжественно встал на нее и получил высокую награду.

Итак, сборная команда СССР добилась наивысшего успеха за всю историю своих выступлений на международной арене. Было радостно, но и печально.

«Однако, все, пожалуй, справедливо, — думал капитан, глядя в окно автобуса, по дороге в гостиницу, — все справедливо». Он снова и снова анализировал игру итальянцев, находя этой победе все больше объяснений. В играх итальянцев он отмечал стремление нападать в непрерывном движении, завершать комбинации ударами с любых дистанций, бить по воротам мгновенно, без задержки мяча. Отмечал и то, что, не имея в своем составе нападающих, способных, как он, выдерживать силовые дуэли у ворот соперника, итальянцы отлично применяли единоборство подвижное и часто выигрывали его. Да и по арсеналу технических приемов олимпийские чемпионы выглядели ничуть не хуже их, серебряных призеров. «Как жаль, — заключил Петр, — что все это мы не смогли разглядеть и предвидеть. Ну да ладно, к следующей олимпиаде мне будет всего лишь тридцать пять, и мы еще повоюем… Эх, скорее бы домой!..»

Нателла в тот год ждала второго ребенка, и незадолго до отъезда на Олимпиаду Петр отправил ее к матери в Тбилиси, где и родился его второй сын. Сокрушался, что, как и восемь лет назад, в «позапрошлом» олимпийском году ему вновь не довелось забрать жену из родильного дома. «Олимпийские у меня дети», — усмехался бомбардир. На другой день после завершения турнира он получил много телеграмм. Но среди этих радостных и теплых посланий было одно, которое его озадачило: «Поздравляем двойным успехом, мальчика назвали Каха».

Каха? Почему Каха? Зачем Каха? Нет, такого имени он не хотел. Каха Мшвениерадзе? Мастер спорта Каха Мшвениерадзе. Заслуженный мастер спорта Каха Мшвениерадзе. Олимпийский чемпион Каха Мшвениерадзе. Нет. Ничего хорошего. Хотел было тут же из Рима отправить в Тбилиси телеграмму протеста. Но подумал: а что толку, все равно имя уже присвоили, записали его в метрическое свидетельство. «Ладно, приеду — разберемся».

В Тбилиси он вылетел через несколько часов после возвращения в Москву. Однако когда увидел сына, сразу же забыл про свою досаду. Взял на руки. Мальчишка таращил на него глаза, словно вопрошая: как я тебе, понравился?

— Ну, жена, спасибо тебе, дорогая! Ах какого хорошего парня родила! Какой складный, какой большой. А руки, какие ручищи! Хорошо играть будет. Ты будешь хорошо играть, сынок?

— Его зовут Каха, — тихо произнесла Нателла. — А точнее — Кахабер. Хорошее старинное грузинское имя.

И вновь волна горечи залила сердце бомбардира.

— Почему Каха, милая моя? Зачем так назвали?

— Потому же, почему ты — Како, — обиделась Нателла. — Мама твоя дала тебе имя Како, и оно Якову Бичиевичу тоже не очень понравилось. Но ты все же остался Како и, кажется, не очень от этого страдаешь.

— Меня зовут Петр. Ну куда бы годилось — заслуженный мастер спорта Како Мшвениерадзе? Меня в сборную не взяли бы с таким именем, и правильно бы сделали. По мне что Каха, что Кахабер — разница невелика. Но мальчик будет жить в Москве, понимаешь? Кахабер будет учиться в Москве. А по-русски Кахабер звучит почти так же, как крохобор. Мшвениерадзе и вдруг — крохобор. Чушь какая-то получается, жена моя.

— Но что же нам делать? Какое же ты хотел дать мальчику имя?

— Я знаю какое — Георгий. Красивое, сильное, гордое имя. Я все же попробую что-нибудь сделать.

И он направился в загс. Разговор там был долгий. До тех пор пока заведующая не поняла, что, если не уступить этому страстно молящему мужчине, он будет сидеть здесь и день, и два, и месяц. И заведующая впервые нарушила порядок.

Когда Петр вернулся домой, сын спал. Отец тихо подошел к нему, склонился над кроваткой и прошептал:

— Ну, как наши дела, Каха?

— Ты все-таки решил оставить ему это имя? — удивилась Нателла.

— Давай оставим, пока не подрастет.

И показал жене свидетельство о рождении, где крупными буквами было выведено: Мшвениерадзе Георгий Петрович.

Наступил год 1964-й, которому суждено было стать последним в двадцатилетнем спортивном пути нашего героя. Правда, он того еще не знал, и ничто, казалось, не подводило к мысли об уходе, даже возраст — в марте ему исполнилось тридцать пять. Он чувствовал в себе все те же мощь, силу и реакцию, что в былые, даже лучшие, годы. А что забивал теперь поменьше, так это оттого, что играл более комбинационно, разнообразно, чаще в средней линии, дирижировал, распасовывал мяч, выводил на удар партнеров. Пасы же его были не просто филигранно точными, но и по-шахматному мудрыми.

В общем, не чувствовал себя стариком, да и, объективно говоря, тридцать пять — не предельный возраст для ватерполиста. Немало было и таких, кто играл значительно дольше. Взять хотя бы Малина-отца, Ушакова, Семенова, Гойхмана. Или Китаева, который играл вообще чуть ли не до пятидесяти. К тому же жесточайший режим, которым все годы терзал себя Петр, должен был продлить ему жизнь в спорте.

Репутация его в мировом спорте казалась прочной и незыблемой. Лучший ватерполист страны, неизменный участник, символических сборных Европы и мира, бессменный капитан сборной СССР и своего клуба, серебряный и бронзовый призер олимпийских игр.

Конечно, блеск незавоеванной золотой олимпийской медали манил. Хотелось, очень хотелось снова попытать счастья. Но не только эта мысль заставляла его жить прежней спартанской жизнью, все так же неистово трудиться на тренировках.

Он знал наперед, да и опыт других говорил: первый звонок к уходу — это апатия, это ровный пульс перед стартом. А сердце его все так же лихорадочно колотилось, когда он приезжал на игру. Как и прежде, он жил радостью игры, получал наслаждение от хитроумно выполненной атаки, красиво забитoгo гола. От аплодисментов, наконец. Нет, не собирался он уходить, не хотел, не мог.

Предолимпийский сезон прошел спокойно, без срывов. Команда Москвы, которую возглавлял Мшвениерадзе, в четвертый раз подряд стала победительницей Спартакиады народов СССР. Чемпионат же между клубными командами в тот год не проводился. Были, правда, два международных турнира, но и только. В общем, сезон капитан закончил свежим: хотелось играть и играть.

Осенью 1963 года старшим тренером сборной команды страны был назначен Нодар Гвахария, его давний товарищ, с которым многое было прожито вместе в спорте. Петр хорошо знал Нодара и по Москве, и по Тбилиси. Знал много больше, чем просто спортсмена.

Нодар был на три года моложе Петра, и как спортсмен вырос в том же ОСВОДовском тбилисском бассейне. Он пришел к Иоакимиди году в сорок шестом, оказался одаренным пловцом и ватерполистом. Работал над собой неистово, хотел стать настоящим, большим спортсменом. И стал им.

Несколько лет он и Петр вместе играли за тбилисское «Динамо», потом Мшвениерадзе уехал в Москву и Гвахария остался в команде лидером. Но в Тбилиси, как мы уже говорили, в ту пору не было зимнего бассейна, и спустя четыре года Нодар решил последовать примеру Петра и тоже стал игроком московского «Динамо». Его появление заметно усилило коллектив, и в том, что в 1955 году динамовцы впервые стали чемпионами страны, была заслуга и Нодара Гвахария.