— Что мне с тобой делать? — сокрушалась она. — В какую школу отдавать — в русскую или грузинскую?

— Я думаю, нужно в грузинскую, — рассудительно ответил брат.

— Но ведь ты плохо знаешь свой родной язык!

— Именно поэтому, Дареджан, и нужно, чтобы я учился в грузинской школе. Я хочу хорошо знать свой родной язык.

…В 1967 году, когда придет черед отдавать в школу младшего сына Петра Яковлевича, будущего олимпийского чемпиона и победителя мирового первенства по водному поло Георгия Мшвениерадзе, его родители вот уже семнадцатый год будут жителями города Москвы, где, как известно, грузинских школ нет. И тогда папа и мама Георгия (или Кахи — как вам будет угодно) спохватятся и станут ради него спешно внедрять русский язык в семейный быт…

В первые две недели Како являлся из школы домой мрачный, потерянный и, усевшись за уроки, и час, и два полными слез глазами смотрел, не шевелясь, на чистый лист бумаги.

А потом семья переехала на улицу Камо, где у Како появилась новая языковая среда. Проблема отпала сама собой.

Улица Камо пролегает недалеко от проспекта Плеханова, параллельно ему, ближе к Куре. Тем самым судьба многозначительно приблизила Како к той физической среде, что стала для него естественной средой обитания на долгие годы.

А какие дома окружают дом 68! Сама история! Совсем рядом, на улице Чхеидзе, в здании бывшего реального училища учился один из руководителей борьбы за Советскую власть в Закавказье, член ВЦИКа Степан Шаумян. Напротив дома 68 — здание бывшего учительского института, студентом которого был другой выдающийся революционер, тоже один из 26 бакинских комиссаров — Прокопий (Алеша) Джапаридзе. В следующем квартале, в доме 71 жил Камо. Здесь же неподалеку, у Верийского моста, он погиб под колесами случайного автомобиля.

В давние годы царского режима были разработаны «типовые» проекты тбилисских домов для разных слоев населения, различавшиеся по масштабу постройки, богатству внешней и внутренней отделки. В результате сложился своеобразный тип тбилисского жилого дома. Национальная архитектура опиралась в нем на многовековую традицию. Непременной принадлежностью любого тбилисского дома, одним из главных помещений и средоточием жизни являлись балконы — большие, на весь этаж (и на все этажи), обращенные во внутренний двор. Поэт Яков Полонский назвал Тбилиси многобалконным городом.

У семьи Мшвениерадзе была всего одна комната на втором этаже и, разумеется, свой балкон. С балконов хозяйки приглядывали за детьми, обменивались новостями, кулинарными советами. Сам же дом 68, а потому и двор были на этот раз грузинскими. Здесь Како прожил двенадцать лет. Давно-предавно уехала отсюда семья Мшвениерадзе, а соседи помнят: вот их балкон… вот здесь Како, когда стал заниматься в бассейне, установил… такую железную палку… турник, кажется, называется… вот здесь кольца повесил, подтягивался на них… Здесь он с ребятами играл в лахты. Что такое лахты? Да кто же этого не знает?

На земле чертится круг, в который кладут четыре ремня — можно из своих брюк, если не боишься за них. Игроки одной команды стоят внутри круга, каждый возле своего ремня, другие— снаружи, напротив соперников. «Раз, два, три — начали!» Защитишь свой ремень или позволишь отнять его? Лучше не давай, иначе достанется тебе этим ремнем. И доставалось. Всем доставалось. Потому что защитить труднее, чем отнять.

Если надоедало в лахты, начинали игру в мргвали. Четверо игроков стоят наклонившись друг к другу и крепко обнявшись. Пятый— капитан. Он должен защитить свою команду от посягательств пятерки противника, которая норовит полным составом влезть на спины четверки. Кто кого переловчит? Только пыль столбом, да ворчание мам с балконов.

Кто-нибудь доставал из кармана баранью лодыжку — кочи. И начиналась новая игра. «Кочи, кочи, какой стороной ты упадешь, чтоб я забрал весь кон из орехов? Что ждет меня — тохан или алчу? Если выпадет алчу, моя взяла. Ах какая жалость — опять тохан! Может быть, в следующий раз повезет?.. Вот наконец и алчу… Мои орехи».

С самых первых детских игр уверовал Како в свою алчу. Эта затаенная вера в удачу прошла с ним сквозь все годы последующей жизни. Даже когда фортуна совсем было отворачивалась, он все равно продолжал верить. Правда, всегда знал, что на эту веру нужно работать изо всех сил.

Вот они вместе с Ревазом, Вахтангом, Гиви и Мамия уселись за «тихую игру» в кости-кубики. На каждой грани кубика — от одной до шести точек. Четыре кубика зажаты в кулаке, каждый участник бросает по разу — кто больше очков наберет? Кажется, что здесь зависит от умения? Ничего. Все решает только удача.

Первым бросает Гиви: 4 + 3 + 2 + 6 = 15. Потом Реваз: 4 + 6 + 6 + 5 = 21. Вахтанг набирает 20. Мамия выбрасывает одну пятерку и три шестерки — 23!

Очередь Како. Но тут выходит на балкон Надежда Семеновна.

— Хватит играть, Како, иди обедать. Все уже на столе.

— Сейчас иду, мамочка. Вот только четыре шестерки выброшу.

Он простер руку с зажатым кулаком и таинственно оглядел ребят.

— Не верите? Сейчас будут четыре шестерки.

— Не выбросишь. Так не бывает.

И выбросил четыре шестерки. Это не фантазия автора. Это, как говорится, исторический факт, который по сей день помнят и Реваз Липартелиани, и Вахтанг Чарбадзе, и Гиви Дзагания, и Мамия Сихарулидзе.

Но особенно трудно было состязаться с ним «рука на руку» — кто кого перегнет. Правда, сам он демонстрировать свою силу не любил — ребята подбивали:

— Знаешь, Како, к тетушке Этери приехал из Кутаиси племянник. Гоги зовут. Говорит, что всех в своем городе кладет запросто — и правой и левой. Покажи, Како, этому Гоги, что такое настоящая сила.

— Зачем? Не хочу.

— Как зачем? Пусть не зазнается. Покажи ему.

— Да пускай себе зазнается.

— Нет, пусть не зазнается, — обступили Како уже все ребята, — покажи ему. Очень тебя просим.

— Ну хорошо, зовите его.

— Тетушка Этери! Гоги уже покушал? Хорошо покушал? Скажите Гоги, чтоб выходил во двор. Како хочет Гоги руку пожать.

Весть о том, что самый сильный парень из Кутаиси сейчас будет бороться с Како, мгновенно стала достоянием всего двора. На все балконы высыпали болельщики — от старых до малых.

Племянник тетушки Этери оказался действительно крепким орешком, и прошло, наверное, минуты три, прежде чем кулак Гоги коснулся стола. Поверженный кумир из Кутаиси был явно озадачен.

— Еще, — мрачно потребовал он.

— Давай, — улыбнулся Како.

И на этот раз победил Како. Однако Гоги опять не был удовлетворен.

— Давай теперь проверим твою левую. Сейчас увидишь!

Не знал Гоги, что левая рука его соперника была лишь самую малость слабее правой. В то время и сам Како еще не знал, что это редкое качество пригодится ему позже в другой игре — водном поло. Через много лет о Петре Мшвениерадзе будут написаны такие строки:

Положив Гоги — опять же дважды — левой рукой и глядя на его красное от стыда лицо, Како почувствовал неловкость:

— Слушай, Гоги, ну какая разница, кто кого положит? Сегодня я тебя, завтра ты меня. Сегодня я в форме, завтра ты в форме. Ты же видел, я еле-еле у тебя выигрывал. А в общем, знаешь, как русские говорят: «Сила есть — ума не надо». Давай лучше в шахматы сыграем.

Но Гоги, видимо оценив обстановку и решив, что у Како кроме силы имеется и кое-что другое и что нового поражения ему в этот день уже не перенести, ответил:

— Хорошо. Завтра сыграем.

Но назавтра во дворе его уже не было. И, судя по всему, в Тбилиси тоже. Может быть, ему стало известно, как Како играет в шахматы.

Лет через пятнадцать, уже взрослым человеком, Петр Мшвениерадзе окажется однажды участником принципиального пари. И тоже не по своей воле. В Белградском аэропорту сборная команда советских ватерполистов дожидалась рейса в Москву. Вместе со спортсменами в зале ожидания коротал время киноактер, народный артист СССР Сергей Лукьянов, человек знаменитой физической силы. И кто-то из его друзей шепнул Гиви Чикваная: «Сережа кладет рукой всех, даже штангистов. Ни одному спортсмену не проиграл». Гиви же заспорил: «Мшвениерадзе у него выиграет». И заключили они пари, о котором поначалу ни Лукьянов, ни Мшвениерадзе не знали. Ну а когда узнали, отступать уже было некуда. И снова победа осталась на стороне Петра.