— Красивый, — безразлично сказал Антон, — только слишком дорогой.

— Твердая цена, без всякой переплаты, — пояснил Костя, накидывая на плечи пальто и любуясь им. — Это соседка с верхнего этажа себе купила, да ей оказалось мало. Спекулянты за такой кожан полторы тыщи дерут…

В это время в другой комнате заплакал Кирюша. Костя сразу бросил на диван пальто и побежал в ванную, открыл краны. Услышав плеск падающей воды, Кирюша весело завертел головой, тут же умолк.

— Чуешь, все понимает, разбойник, — усмехнулся Костя, показывая глазами на Кирюшу. — Вмиг перестал реветь… Идем, посмотришь, как он здорово у нас ныряет.

Костя снял с Кирюши распашонку, подхватил его, совсем голого, под мышку, словно это была какая-нибудь вещь, и понес в ванную. Антон пошел за ним. В ванной Костя немного подержал Кирюшу на вытянутых руках над самой водой, а потом неожиданно крикнул: «Опля!» — и отнял руки. Кирюша тут же бултыхнулся в воду, окунаясь с головой, замолотил часто руками, поднимая брызги.

— Что ты делаешь?.. Он захлебнется, утонет!.. — испугался Антон и хотел было выловить Кирюшу.

— Не суетись, старик, не надо, — с невозмутимым спокойствием сказал Костя, отстраняя рукой Антона. — Кирюха уже опытный пловец. Я закаляю его, понимаешь, с младенчества, через день вожу в бассейн одной клиники. Там он минут по двадцать — тридцать плавает. Ну, разумеется, под моим наблюдением.

Кирюша и в самом деле пока не тонул. Смешно выбрасывая в стороны руки и ноги, он вроде бы сносно держался на воде, иногда погружался в нее с головой, но не захлебывался. Если вода попадала ему в рот, он не пугался, не плакал, лишь недовольно фыркал. И все-таки Антону было жалко Кирюшу, который еще и ходить-то не умел, а Косте почему-то взбрело в голову учить его плавать. Антон обрадовался, когда вернувшаяся домой Тамара заглянула в ванную и сейчас же образумила мужа.

— Прекрати этот цирк! — прикрикнула она на Костю. — Нашел чем забавляться… Лучше сходи в овощной, там бананы привезли. Я хотела купить, но очередь большая.

Костя, ни слова не говоря, вытащил Кирюшу из ванны, неумело, по-мужски, вытер его банным полотенцем и отнес в кровать. Сам тут же переоделся, снял с себя халат, облачился в джинсовый костюм и, забирая хозяйственную сумку, с которой собрался за бананами, заискивающе сказал недовольной жене:

— Томик, а кожан теперь твой… Антон нас выручил, двести рублей привез. Ты поблагодари его.

— Спасибо ему… — сказала Тамара, как говорят о человеке, который отсутствует, и прошла на кухню мимо Антона, даже не взглянув на него.

Антон понял, что ему надо уходить.

Домой Антона не тянуло: не хотелось ему, отныне свободному человеку, торчать одному в четырех стенах. И выйдя от Чурикова, он доехал на метро до Выставки, выбрался из подземелья и прошел на Звездный бульвар. Его с детства манило в эти зеленые аллеи, где всегда было шумно и весело. Многих угнетает скопище народа, а Антона, напротив, влекло в гущу людей, его радовало напористое дыхание столичной жизни, и он готов был обнять каждого встречного лишь только за то, что тот тоже москвич или любит Москву, раз приехал в этот город и ходит с удивленными глазами по его улицам.

Антон побродил с полчаса по бульвару, примечая, что посаженные по весне новые деревья стояли уже в листьях, потом свернул к кинотеатру «Космос» и, присев на скамейку, задумался. А скоро рядом с собой увидел светловолосую высокую девушку с родинкой-крапинкой на щеке. Она достала из сумочки сигарету, прикурила от газовой зажигалки и, норовя заглянуть Антону в глаза, с обнаженной доверчивостью спросила:

— Вы хотите мне что-то сказать?

Антон и не думал ничего ей говорить, но признаться в этом постеснялся, считая, что для столь милой с виду девушки у настоящего парня, конечно, всегда найдутся нужные слова. А поскольку таким парнем Антон пока еще не был и в разговоре с незнакомыми девушками всякий раз терялся, то и сказал ей совсем не то, что надо бы сказать:

— Вот курите, а мать, поди, ругает.

— Нет, ей все равно, — слабо усмехнулась девушка.

Антона возмутило, что у девушки такая никудышная мать. Как же так, дочь совсем еще зеленая (ей на вид было лет восемнадцать, не больше), в открытую курит, а матери хоть бы что. Сам-то он только в институте стал покуривать, да и то тайком от матери, а когда та узнала, все никак не могла смириться, не позволяла при себе курить.

— А меня старушка ругала, — признался Антон, — пока вот в Ташкент не уехала.

— Она у вас там живет? — спросила девушка.

— Ребенок у сестры родился, а сидеть с ним некому. Вот и позвали мать. А я теперь кукуй тут один.

— Разве одному плохо?

— Не знаю, наверно, скучно…

— Вы женитесь — сразу станет весело.

— Я бы не против, да мать не разрешит, она меня все за ручку водит…

— А моя ждет не дождется, когда я замуж выйду. Она готова даже объявление на улице расклеить: «Высокая блондинка ищет мужа…» Смотрите, она узнает, что вы холостой, и прилепит такое объявление на дверь вашей квартиры.

Антон чуть откинулся назад и весело рассмеялся. Чувство свободы, которое в нем зажило в ту минуту, когда он, попрощавшись с матерью, вышел из вагона, все еще не оставляло его до сих пор, и ему была приятна эта легкая, никчемная болтовня с незнакомой девушкой. Антон даже подумал, что будет обидно, если она вот докурит сигарету и тут же уйдет в кино: до начала очередного сеанса оставалось несколько минут.

Но девушка, как оказалось, и не собиралась в кино. Погасив сигарету, она чуть сощурила синие широкие глаза и совсем просто и прямо сказала:

— Пойдемте со мной в кафе. Одной, сами понимаете, вечером там появляться неловко. А выпить хочется… На душе тошно.

Такой поворот дела Антона вполне устраивал, и он обрадовался, что нашелся наконец человек, который готов был составить ему компанию. Они тут же встали и пошли вдоль бульвара. Низкое солнце, выглядывая из-за домов, светило им в спину, и впереди по сизому асфальту медленно двигались их одинаковые по длине тени.

Кафе «Лель», куда они пришли, было переполнено, но им все-таки повезло: один стол в малом зале неожиданно освободился. Он был по соседству с банкетным, в котором гуляла свадьба, там громко играл оркестр и шли танцы. Все кружившиеся пары то и знай поглядывали на середину зала, где медленно и степенно двигались в вальсе жених и невеста. Антон поначалу тоже засмотрелся на молодых, но скоро спохватился, протянул меню девушке:

— Выбирайте, пожалуйста.

— Мне сухое вино и черный кофе, — не раскрывая меню, ответила она.

Антона это сразу обескуражило. Во-первых, он успел уже как следует проголодаться и с охотой поел бы что-нибудь горячее; а во-вторых, выходит, ему сегодня придется выказывать себя бог знает каким аристократом, цедить сквозь зубы это противное кислое вино, от которого всегда скулы воротит, да запивать его жидким пустым кофе. Что ни скажите, но не может он для своей лишь персоны заказать сытный ужин, выглядя в ее глазах этаким обжорой трехэтажным.

Недовольный Антон взял меню, стал листать и разом повеселел: в разделе вин он увидел «Твиши». Это теперь редкое, хотя и сухое, вино Антон терпел — оно не было особливо кислым, наоборот, слегка сластило и пилось приятно. К тому же он слышал, что девушкам «Твиши» всегда нравится. И он попросил принести две бутылки такого вина.

Но девушка запротестовала:

— Что вы… хватит вполне одной.

Официантка ей тоже поддакнула, мол, верно, пока одной достаточно, а там видно будет.

Спорить с ними смысла, конечно, не было — разве женщин переубедишь? — и Антон, поджав недовольно губы, распечатал принесенную официанткой пачку «Столичных» и предложил сигареты девушке. Та резко мотнула головой, зыбкая волна прошла по ее светлым волосам, падающим на плечи. Потом достала из сумочки свои сигареты и, прикуривая, опять щелкнула зажигалкой. «Ишь ты, гордая, — мелькнуло у Антона и голове. — Чужие не курит».