Врали и не краснели — в этом они все. Ничего со временем не становится лучше: это он знал наверняка. Любую разбитую чашку можно собрать по кусочкам и склеить, но долго ли она продержится? Месяц, год или чуть больше? Никто не знал, и в незнании было счастье. В эгоистичном порыве обладания чашкой, которая хоть и напоминала себя прежнюю, уже таковой не являлась.

Опустившись на кушетку в коридоре, Никлас бездумно вертел в руках шляпу. Белый цвет пустоты и впрямь успокаивал. Настолько, что в голову начинали лезть совершенно не свойственные ему мысли. Ещё немного, и снова начнёт поучать салагу прописным истинам жизни.

Никлас усмехнулся.

На первом этаже госпиталя взвыла сирена.

Лампы на потолке потрескивали, мигая нервными вспышками. Коридор то погружался в полумрак, то загорался мертвенной белизной. Казалось, будто голоса врачей и звук сирены доносится из-за плотного ватного кокона, в котором Никлас вдруг очутился. Само пространство схлопнулось вокруг него, сдавив череп в свинцовых тисках. Это было нечто сродни контузии, и на какой-то миг он даже услышал очередь выстрелов, донёсшихся иллюзорным эхом из прошлого.

Кто-то спустился по лестнице следом и оттолкнул Никласа с пути. Мимо пробежали люди в белых халатах. Хлопнули двери, ударив створками о стены. Раздался лязг и скрип колёс по гладким плитам пола.

— Клонический приступ?

— Боюсь, что нет.

— Готовьте раствор фенобарбитала. Марта! Нам нужны ремни!

— С дороги, с дороги! Всем пациентам оставаться в палатах!

Никласа оттеснили к стене, но из-за спин врачей он всё же разглядел человека на каталке. Его удерживали двое медбратьев, но их усилий было явно недостаточно. Худое тело билось в судорогах, выгибаясь под немыслимым углом. Будто кукловод безжалостно дёргал за нити набитую опилками марионетку — только хрустели суставы и трещали натянутые жилы, а из горла вместе с пеной вырывались лишь хрипы.

— Гервин, вы что натворили? Отключите проклятую сирену, немедленно! — один из врачей махнул медсестре.

— Барбитураты не помогут! — у другого, что помоложе, в глазах стоял ужас. — Доктор Тейман, это не эпилептический припадок. Нужно что-то предпринять!..

— Именно это я и делаю! Держите крепче, — вчетвером они скрылись за дверьми реанимации.

В тишине, ударившей по перепонкам, Никлас различил стук собственного сердца. Накатившая дурнота отступила, но воздух по-прежнему казался плотным. Вязким, как густая глина. Чем бы это ни было, оно исходило от человека на каталке — удушливыми волнами, от которых искрили лампы.

Он и сам не заметил, как дошёл до конца коридора.

— Менэйр? — из-за стойки его окликнула взволнованная медсестра. — Посетителям сюда нельзя. Вам лучше подождать в приёмной.

Никлас не успел ответить. Стоявший на стойке графин задрожал, а спустя миг разлетелся вдребезги. Брызнули осколки. Лампы вспыхнули одна за другой, вылетая из гнёзд, и девушка закричала, закрыв голову руками: меж пальцами побежали алые струйки.

А в следующий миг дверь реанимации слетела с петель. Сквозь распахнутое окно пронёсся дикий порыв ветра — будто тысячи голосов взвыли нестройным хором, и Никлас в ужасе зажал уши. Испытывать страх ему доводилось и прежде, но это чувство выворачивало душу наизнанку, заставляя приступ тошноты подниматься к горлу. Тоска. Горечь. Бессилие, помноженное на само себя.

То, что лежало на каталке, опутанное сетью проводов, уже не было человеком.

Сделав над собой усилие, Никлас шагнул вперёд. Стеклянная крошка хрустнула под ботинком. Порыв ветра ударил в лицо — бессильно опали занавески.

Навстречу ему выбежал молодой доктор: лицо перекошено, в глазах — уже не страх, нет. Нечто большее.

— Марта! Звоните в Департамент, пусть пришлют кого-нибудь! — подхватив под руки медсестру, явно пребывавшую в шоке, он увлёк её в сторону приёмной. — Скорее, скорее!..

На краткий миг Никлас почувствовал себя призраком, стоявшим у порога. Никто не обращал на него внимания. Да и некому было: трое мужчин лежали в неловких позах на полу реанимации. Белые халаты — в алых кляксах, инструменты — на полу, вперемешку с острыми осколками. И только два внимательных глаза смотрели в упор на случайного посетителя, что оказался в центре катастрофы.

Тело уже не сотрясали судороги — наоборот, покрытое каплями пота лицо со впалыми щеками выглядело безмятежно. Сделав попытку подняться, пациент пошевелил пальцами. Ремни натянулись до предела.

— Вот досада, — одержимый цокнул языком. — Не поможешь?

Вопрос прозвучал почти вежливо. Никлас почувствовал, как нарастающий гул в ушах затих, будто нажали на кнопку, — разом. Он всё ещё стоял на пороге, прикованный необъяснимой смесью отвращения и любопытства. Не каждый день встречаешься с гайстом вот так.

Не каждый день твой разум противостоит концентрации того, что Йонссен ненавидел в клятой магии, — её тёмного, разрушительного начала, о котором ходило столько слухов. Злые духи, пришельцы, гости с другой стороны — у них были десятки имён на любой вкус. Кто-то полагал их первопричиной, кто-то — лишь следствием, симптомом магической болезни, охватившей мир. И если недуг удалось взять под контроль, то гнойные нарывы продолжали напоминать о себе время от времени.

Теперь пришла пора узнать, где кроется правда, а где — вымысел.

— Ну, что надумал? Времени у нас немного, учти. Если поторопишься, поведаю сказку о златокудрой принцессе и злой колдунье, — тонкие губы изогнулись в подобии усмешки. — Хочешь услышать о своей принцессе?!

Голос гайста перестал быть мужским. Детский плач, женский крик и вой сонма чудищ вновь сошлись в единое эхо. Вдоль позвоночника скользнула ледяная змея. Неужели он и правда знает о Рине? Или очередной клятый фокус?

— Ты и сам неплохо справишься, — Никлас с трудом отодрал присохший к нёбу язык. — Зачем тебе помощь?

Гайст кивнул на трубку, торчавшую из вены. Капельница неумолимо отсчитывала дозу успокоительного.

— Убери её, — тихое, вкрадчивое шипение, — и я расскажу, как принцесса томится в глухом подземелье. Ждёт отважного рыцаря. Как стережёт её стоглавое чудище, — он осклабился, и нитка слюны потекла по подбородку, — и как жадные крысы обгладывают белые пальчики…

— Заткнись!

Бросившись вперёд, Никлас наткнулся на невидимый барьер. Пол реанимации снова завибрировал.

— Думаешь, всё ложь? Ошибаешься. Правду говорить куда как интереснее… Жаль, что интереса ты не разделяешь.

Голова гайста дёрнулась, будто он услышал нечто неподвластное человеческому уху. Глаза вдруг затянулись сизой дымкой, а тело вновь напряглось всеми мышцами. Один из ремней лопнул, и игла, выскользнув из вены, звякнула о край стола.

— Ну уж нет, — Никлас успел сделать два шага, прежде чем новый порыв ветра толкнул его за порог. Выбил весь воздух из лёгких и заставил зайтись удушливым кашлем. Будто назойливую букашку щёлкнули ногтем ради забавы.

Поднос с инструментами опрокинулся следом, и хирургические скальпели зависли в воздухе напротив него. Острие нижнего указывало в грудь, верхнее — целилось в голову.

— Увы, в этой грустной сказке принцессе не суждено встретить рыцаря… — за стуком хлопающих окон Никлас различил что-то ещё, и оно неотвратимо приближалось — как разрушительный шторм, что шёл на Ньив-Дармун, — всё потому, что он слишком глуп! — Разноголосье сорвалось на визг, и Никлас инстинктивно вскинул руки в попытке заслониться. Он уже не видел, но знал, что лезвия летят точно в цель.

Только в последний миг им что-то помешало на пути. Сбитый с ног, он ощутил последний удар, прежде чем багровый всплеск боли сменился темнотой.

…Дождь идёт второй день.

Склонившееся к земле небо дышит тяжестью. Воздух пахнет осенью. Стонут над головой пожелтевшие ясени, а в солдатских сапогах вовсю хлюпает вода.

— Ты как, салага? Держишься? — от хлопка по плечу Никлас вздрагивает и крепче сжимает в ладонях винтовку. Гладит пальцами деревянный приклад, по которому стекают капли влаги, и это простое действие вселяет в него толику уверенности.