Меж тем, позади остались лишь уютные офисы. Коридор, по которому он шагал, уже не навевал благих мыслей. Допросы здесь проводили иначе и в совершенно другой обстановке, нежели в полицейских участках, и была она неприятной по-своему.

В их «квадратной комнате», погружённой в полумрак, уже находились Рудо со стажёром — недавним выпускником, чьего имени он до сих пор не запомнил: простого «Эй, ты!» бывало достаточно, чтобы привлечь его внимание.

Вот и сейчас, отправив парня с каким-то поручением, Рудо повернулся к нему. Угол рта привычно дрогнул.

— Думал начинать без тебя. Наши свидетели заждались — думаю, девочке пора быть дома в такой час. К тому же, держать их дольше положенного не в наших интересах.

Остановившись у зеркала Гайзеля — одностороннего стекла с тончайшим алюминиевым напылением, — он скрестил на груди руки. Комната допросов была ярко освещена, благодаря чему создавался непроницаемый эффект. Посреди неё сидели двое. Рейнарт ван Адденс и Гёделе де Мас.

На скулах Дитриха заиграли желваки.

— Не хочешь повидаться с давним другом? — насмешку в голосе Моритса он проглотил молча.

— Нет, — качнул он головой. — Мы с ним не друзья. Да и вряд ли когда-то были.

С Рейнартом они не виделись восемь лет — с тех пор, как жизнь младшего следователя ван дер Гасса полетела под откос. И пусть до того они неплохо работали в паре, где ван Адденс выступал консультантом, вспоминать о прошлых временах до сих пор было горько.

— Будет лучше, если пойдёшь ты, — не глядя на Рудо, он продолжал рассматривать девочку сквозь затенённое стекло.

Бледная, растрёпанная, сидит на высоком стуле, словно тощая птаха на жёрдочке. Но при этом молчит — лишь зубы стискивает. Держится и впрямь хорошо, учитывая то, что ей пришлось сегодня увидеть.

Кулаки непроизвольно сжались, и Дитрих поймал себя на мысли, что настало время пересечь черту. Ту самую, которую он давал обещание никогда не переходить.

— Представляю, как ван Адденс мне обрадуется, — несмотря на благодушный тон, лицо Рудо в полумраке приняло почти зловещие черты. Об их соперничестве в Университете Дитрих был наслышан, хоть и не вдавался в подробности.

Оба были одарёнными волшебниками и оба желали добиться большего, произведя впечатление на наставницу Шлотман. Вот только после выпуска пошли разными путями — и, должно быть, к лучшему.

— Переживёт.

О чувствах Рейнарта Дитрих заботился в последнюю очередь — как раз потому, что хорошо его знал. Другое дело — девочка.

— Что будем делать с ней? — проследив за взглядом напарника, Моритс посерьёзнел. — Не зарегистрирована, не включена в базу и едва обучена простейшим формам… Но провалиться мне на месте! Если бы не видел своими глазами, не поверил бы, что и это возможно в тринадцать лет!

— Она… не такая, как все, — Дитрих наконец позволил себе высказать мысли вслух. — И, разумеется, мы занесём её в реестр, когда всё закончится.

— А до тех пор? Предлагаешь оставить её без присмотра?

— Предлагаешь поместить её под колпак и проводить эксперименты? — скривился Дитрих.

— Всё лучше, чем оставить под началом ван Адденса. Если слух об одарённом ребёнке дойдёт до Шлотман раньше чем…

— Я с этим разберусь. Оформи их, как полагается. И запиши разговор.

— Не останешься послушать? — вопрос Моритса настиг его уже в дверях, и Дитрих не нашёл ничего лучше как ответить:

— Мне ещё нужно успеть кое-куда сегодня. И чем скорее, тем будет лучше, — «для всех» добавил он уже мысленно.

Напарник кивнул после недолгой паузы и поднял шляпу в знак прощания.

— Удачи, Дит.

— И тебе, Рудо.

Пальто, сдёрнутое с вешалки в гардеробе, он накинул, уже сбегая по ступеням. Двухэтажное здание из красного кирпича, возведённое в начале столетия, осталось за спиной. Притормозив такси, он назвал адрес, не замешкавшись ни на миг. Так легко, словно последних восьми лет не было вовсе.

И пока чёрный жук-автомобиль полз по улицам под косыми струями дождя, Дитрих перебирал в голове всё, что мог бы сказать. Что хотел сказать. И все эти годы ненавидел себя за слабость. Единственную, которая отравляла ему жизнь изо дня в день.

Минуты пронеслись блеском сырого асфальта, и вот уже машина остановилась у знакомого крыльца. Ступеньки Дитрих преодолел одним махом и, дёрнув на себя подъездную дверь, оказался перед квартирой номер три. Три громких удара костяшек и сердца, а затем тишина.

Пока не послышался звон цепочки, и в проёме не показалась женская фигура.

Конечно, она ожидала увидеть Гёду. Мимолётная улыбка слетела с губ, как только хозяйка узнала незваного гостя.

— Здравствуй, Бет, — он опёрся рукой о дверной косяк, не решаясь посмотреть ей в глаза. — Можно мне войти?

На плите протяжно засвистел чайник.

Плеснув кипяток, Лейсбет протянула ему крутобокую чашку из жженого стекла. Его чашку.

За последние годы здесь изменилось немногое. Разве что новые занавески появились на окнах да кружевные салфетки на столе. Сама вышила? Или Гёду научила? Одного Дитрих не мог сегодня не заметить: подросшая девочка сильно походила на ту, что заменила ей мать.

Именно о племяннице Бет спросила в первую очередь, едва пустила его за порог.

— Что с ней? — от промелькнувшего на миг испуга в синих глазах Дитрих почувствовал себя подлецом. Сделав два шага назад, она обняла себя за плечи — то ли от ворвавшегося в квартиру сквозняка, то ли стремясь заранее защититься от дурных вестей.

— С Гёдой всё в порядке, — сняв шляпу, он оставил её на крюке у зеркала. — С ней и Ван Адденсом. Она сейчас в здании Департамента. Через час будет дома.

От страха вмиг осталось лишь непонимание. Тревога при слове «Департамент» и… укор. Наверное, оттого что он замолчал, а у неё было слишком много вопросов, чтобы задать их все разом.

— Это… сложно, Бет. Нужно время, чтобы объяснить, — и Дитрих понимал, что как раз во времени он стеснён. Моритс и правда привезёт девочку домой через час. А встречаться с Гёделе после всего, что та пережила, он не собирался. Для этого ещё настанет день. Однажды.

Горячий бок кружки приятно согревал пальцы. Сидеть было неудобно, потому что Лейсбет так и не опустилась на стул. Прижавшись плечом к кухонному шкафу, она почти не шевелилась — лишь выжидающе глядела на Дитриха. Прямо, как и всегда — глаза в глаза, ничуть не уступая в навыке иным мужчинам.

Совсем некстати вдруг вспомнился вечер, когда в этой самой кухне они праздновали годовщину свадьбы. Без гостей и посторонних — вдвоём. Пили вино из кружек, потому что не нашли бокалов, и Лейсбет тихо смеялась, ловя его взгляд и обнимая за шею. Секундное воспоминание — как неуловимый призрак, что истончается и ускользает сквозь пальцы. Дитрих знал наверняка, что потерянного уже не вернуть. Но он мог хотя бы сделать попытку — дать Лейсбет ту правду, в которой она отчаянно нуждалась.

— Сядь, — попросил он, — пожалуйста.

Машинально перебирая пальцами складки полотенца, висевшего на плече, она опустилась напротив. И он, время от времени, поглядывая на часы, рассказал ей всё.

Всё, что мог рассказать.

О пропавших девушках — о которых, как выяснилось, Бет, не читавшая газет, слышала краем уха от рабочих, — о следах шрафта и опасениях Департамента. И о первой жертве, что была найдена этим вечером в прибрежных водах Хелскё. Стоило ей услышать о том, чему Гёделе стала свидельницей, Бет побелела, словно полотно, но перебивать не стала, позволив ему закончить рассказ.

— Что вы намерены делать? — по тону Дитрих понял, что подробности дела её интересуют мало. Она спрашивала о Гёделе и только о ней.

Поставив на стол пустую чашку, он откинулся на спинку стула. Она безошибочно распознавала в нём признаки нервозности — особого склада поведения, как Лейсбет любила повторять в хорошем расположении духа, — и потому Дитрих разжал на коленях кулаки, бросив на неё прямой взгляд.

— Почему ты предпочла его, Бет?