— Я в буфете поела. Мне только переодеться, — юркнув в спальню, она уже стягивала через голову школьное платье. С оглядкой на вечер пришлось надеть тёплые чулки и свитер. Захлопнув дверцу гардероба, она с раздражением выдохнула: из зеркала на Гёделе смотрела жуткая растрёпа.

— Иди сюда.

Тётя Бет подошла с гребнем и, развернув её за плечи, принялась за работу. Пальцы легко скользили по прядям, осторожно расплетая спутанные узелки, и девочка зажмурилась. Наверное, так себя чувствовала довольно трещавшая Лива, сидя у Рейнарта за пазухой в холодные вечера у камина.

Две минуты, и тугая коса легла короной вокруг головы. Поцеловав тётю в щёку, девочка метнулась обратно к двери.

— Неужели обязательно бегом? Он ведь никуда не денется.

Гёделе мотнула головой.

— Нет, я и без того много дел натворила в прошлый раз. Не хочу больше, — зашнуровав размокшие сапоги, она выпрямилась и посмотрела на тётю с внезапной искрой озарения. — Слушай, а что если я позову его к нам?

Почему-то раньше эта простая мысль не приходила ей в голову. Всю долгую зиму она проводила вечера под крышей дома номер восемь в переулке Ваасрихт. С наступлением весны они с Рейнартом стали выбираться на прогулки в те места Ньив-Дармуна, где редко бывали случайные прохожие. Но до сих пор она не догадалась пригласить его в гости.

— В воскресенье, например? Ты могла бы испечь свой любимый вишнёвый пирог. Вернее, мой любимый, — от стыда Гёда зачастила, но поймав ответный взгляд, осеклась. — Что?

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему нет? Он просто… — «совсем один» едва не сорвалось с губ. Если бы Рейнарт мог слышать её сейчас, она бы уже горела, как спичка, от испепеляющего взгляда. — Он так много для меня сделал, а я…

Кастрюля на плите зашипела, звякнула крышка, и тётя Бет крикнула уже с кухни:

— Обсудим это в другой раз, хорошо?

— Хорошо, — почти неслышно ответила Гёда, выходя из дома.

И всё-таки она спросит его сегодня. Обязательно спросит.

Десять минут по проспекту, две — наискосок через парк, и вот уже позади осталась дорога, отделявшая Гёделе от набережной.

У пешеходного моста, опёршись на перила, её ждал Рейнарт.

Пологий берег Хелскё тянулся на милю вперёд. Там, за тремя мостами, шумел гудками пароходов столичный порт, но здесь всё было иначе. Тишина, разлитая в весеннем воздухе, нарушалась только хрустом гравия под подошвами сапог.

По искрошившимся ступеням они спустились вниз, к самой воде, пройдя под тёмной громадиной моста. Ветер у реки чувствовался острее — жалил щёки, почти как зимой, и Гёделе ощутила мимолётную радость оттого, что не побрезговала свитером. Нахохлившийся в своём дырявом плаще Рейнарт напоминал сыча, что выбрался из дупла против воли. То есть, ничем не отличался от себя обыкновенного — недовольного всем ворчуна-волшебника, к нелюдимому нраву которого она привыкала без малого полгода.

Подстраивалась под расписанные по минутам «сессии», сносила придирки и терпела жуткие бытовые привычки, которыми он, казалось, решил вывести её из себя, чтобы наглая девчонка сбежала через неделю после знакомства. Впрочем, Гёда разгадала его намерение почти сразу и просто терпела, сжимая зубы, пока в один прекрасный день не решила принять условия негласного соревнования. С тех пор дистанция меж ними сократилась на расстояние вытянутой руки, и ей было позволено оставаться с ночёвкой, когда пожелает.

Она желала всякий раз, когда у тёти Лейсбет была ночная смена на заводе. Удивительно, но, несмотря на тысячу и один недостаток, Рейнарт ей нравился. Он просто был сложным — как твёрдый алмаз с тысячей граней. То вёл себя, как семидесятилетний старик, то увлекался чем-то настолько, что в светло-голубых глазах появлялся тот самый блеск, что роднил восторженных детей и гениальных безумцев. У него не было жизни за пределами практики, да и с частными заказами он больше не работал. Добровольный отшельник, решивший посвятить свою жизнь изучению Вуали и тех, кто приходил с другой стороны.

Гёда понимала, почему он не хотел возиться с несмышлёным ребёнком. Она не только была примитивна в своём незнании, но ещё и мешала его собственным планам и исследованиям, в которые Рейнарт погрузился с головой. Девочке помогло лишь «чудо»: то, что судьба решила жестоко подшутить и наградить её даром в тринадцать лет, в то время как у многих одарённых пороговый возраст переваливал за два, а то и три десятка. Неудивительно, что в Университет принимали лишь тех, кто окончил хотя бы десять классов.

В остальном — правила не слишком отличались. Как не могли великовозрастные студенты творить магию за пределом аудиторий, так и ей запрещалось практиковать изученные формы без пристального надзора. Магия была опасна. Она меняла изнутри, и далеко не в лучшую сторону. Гёделе ещё не осознавала всех последствий в свои годы, но Рейнарт не уставал ей о том напоминать.

Прямо сейчас он шагал чуть впереди, пробираясь под низко склонившимися ветвями ив и шурша прошлогодней листвой. Под деревьями ещё лежал снег, не таявший в уютной тени. Белоснежная Лива, которая не спешила менять зимний мех на бурый, терялась среди белых островков. Гёделе замечала ласку краем глаза, когда та быстрыми прыжками перемахивала через проталины. Во многом нрав свободолюбивого зверька напоминал хозяйский: Лива тоже строила из себя недотрогу и пару раз — прошлой осенью — даже цапнула её за палец, когда девочка хотела погладить необычного питомца. А потом привыкла — как и Рейнарт, смирившийся с тем, что Гёделе никуда не исчезнет.

Прибавив шаг, девочка поравнялась с наставником.

— Зачем именно мы здесь? Не для того ведь, чтоб любоваться красотой пейзажей.

Она сощурилась на солнце, что неторопливо катилось на запад. Прежде Гёда не замечала за Рейнартом особой любви к природе. Тем более что хлюпавшая под ногами грязь и мутные воды Хелскё, которые река несла от самых вершин Ивенара, не добавляли энтузиазма.

— Как твои сны? — внезапно спросил он вместо ответа. Коротко и сосредоточенно, будто от этого зависело что-то в данный момент.

— Снятся.

От растерянности Гёделе не сразу нашла, что ответить, вот и ляпнула очевидность. Она настолько привыкла к повторяющимся сновидениям, что перестала о них говорить. Не то кошмары, не то видения — они появились зимой, когда девочка впервые попыталась постичь суть потока. Шрафта — если по научному, — состоящего из элементарных частиц, «способных к изменению порядка протекания естественных процессов в природе». Заумные слова из книжки, которые она вызубрила наизусть, но суть поняла, лишь сделав невидимое видимым. Подчинив поток осознанно.

Голова после того раза раскалывалась ещё дня три, и занятия пришлось остановить. К тому времени Гёда уже знала, чем может окончиться для волшебника «передозировка». Последствия бывали разными: от сердечного приступа до необратимых изменений мозга и всего организма, — чаще всего недуги копились, как бусины, нанизанные на тонкую нить, пока однажды та не рвалась под тяжестью очередного груза.

Гёделе надеялась никогда не испытать на своём опыте, что случалось потом. Многие бросали обучение на полпути, возвращаясь к привычной жизни, и магия им позволяла. Как не уставал повторять ей Рейнарт: быть волшебником — не просто талант, это профессия, которую каждый выбирает сам. Вот только магия не давала отпусков или больничных и не прощала измен. Те, кто уходил от неё, больше не возвращались.

— Каждую ночь? — Рейнарт подхватил Ливу и привычно опустил за пазуху. Та, видимо, нагулялась в одиночестве и решила вернуться в тепло.

— Почти, — Гёделе наморщила лоб, — только я не всегда помню. Перестала вскакивать среди ночи, а к утру остаётся только след. Осадок. Как знание того, что сон был. И всё.

Рейнарт кивнул.

— Ощущение страха?

— Нет. Скорее… тревоги.

Это было наиболее близким чувством. Мутное, как лужи под ногами, ожидание неизвестности. И досада оттого, что всё повторялось раз за разом.