— Хочешь сказать, тебе известно то, чего не знает полиция?

— Далеко не всё можно рассказать полиции. Люди боятся прежде всего за себя, знаете ли. Мне и без того стоило огромных трудов…

— Говори.

В комнате повисла звенящая тишина. Только стучал по подоконнику вновь разошедшийся дождь. С такими людьми, как Никлас, приходилось сложнее всего: им было плевать на красивые фразы и многословные попытки Энесс наладить контакт, прежде чем переходить к сути. Они просто рубили с плеча, не заботясь о производимом впечатлении и думая лишь о своих желаниях и нуждах. Клятые эгоисты.

— У тебя ровно минута, мазель, — он щёлкнул ногтем по циферблату наручных часов. — Если не скажешь ничего толкового, выведу за дверь под белы рученьки. И перепрячу ключ от греха подальше.

— Вот это правильно, — беззлобно огрызнулась она. — Лучшего места не нашли… Что, если б вместо меня тут оказались грабители?

— Сорок секунд.

Буря за окном усиливалась.

— Та ещё погодка сегодня, да, мефрау? — молодой водитель явно был из разговорчивых. В другой раз Энесс непременно бы этим воспользовалась: как поговаривали у них в конторе, больше журналистов знают лишь таксисты и бармены в питейных заведениях, которые не просто умеют слушать, но и с радостью делятся чужими тайнами.

Но сейчас она и впрямь торопилась, отсчитывая кварталы, мимо которых они проезжали, по редким вывескам, горящим в вечерней темноте, и потому не слишком хотела поддерживать беседу.

— И не говорите, раздождило не на шутку, — поддакнув, Энесс отвернулась к окну, по которому ползли дорожки капель.

Таксист с ещё большим энтузиазмом принялся рассказывать о дядюшке, что жил на юге, и прошлогоднем урожае. Кажется, слушатель ему был необходим лишь в качестве декорации, и Энесс успокоилась, сделав вид, что разглядывает фасад картинной галереи, пока они стояли на перекрёстке.

На деле же она думала о Йонссенах. Прошла лишь пара дней с тех пор, как она самовольно ввязалась в дело, а уже успела узнать об этой семье гораздо больше, чем о некоторых друзьях и коллегах. Кое-что сумела рассказать ей Глория, хоть разговор по телефону и вышел довольно напряжённым: неудивительно, что после пропажи Рине среди актрис «Маленстада» царил переполох.

Ну а кое-что ей успели рассказать сокровища, найденные в холостяцкой берлоге Никласа. Личная переписка, счета и договоры — через них ей удалось проследить пусть не всю, но большую часть жизни старшего Йонссена. С первых дней в Ньив-Дармуне, когда бывший фермер, перебравшийся в столицу вместе с сестрой, устроился плавильщиком на сталелитейный завод. Затем окончил вечернюю школу, став помощником инженера, пока спустя некоторое время не попал под сокращение. Перебивался случайными заработками, часть денег пересылая отцу в Вёрминсдорф, пока два года назад не изменил кардинально профессию, поднявшись в небо на борту дирижабля.

Где-то в глубине души Энесс восхищалась подобной смелостью. После того, как по Республике прокатился аэро-бум, многие юноши и даже девушки пошли в военную и гражданскую авиацию, лелея мечту покорить недоступные ранее небеса. Но она… она становилась страшной трусихой, когда дело касалось высоты. И ещё десятка вещей, но признавать свои страхи Энесс не любила.

Затормозив на углу у трамвайной остановки, таксист с улыбкой обернулся. Видимо, концовка истории про дядюшку и корнеплоды уже прозвучала, и теперь он хотел получить чаевые.

— Сдачи не надо, — выпустив из рук хрустящую купюру достоинством в пять денов, она поспешно выбралась из машины.

Привычный смог оживлённых улиц заботливо окутал плотной пеленой. Вот уж правда, солнечное масло, на котором работали двигатели, было одновременно самым вредным и полезным достижением нынешнего века.

Алая вывеска «Бригантины» мигала тусклыми лампочками и миниатюрным корабликом, что нёсся по волнам, гонимый сильным ветром. Никлас, стоя на крыльце у входа, курил самокрутку. Шляпа сдвинута чуть набок, вместо выходного костюма — клетчатая рубашка и кожаная куртка с прожжённым воротником.

Что ж, скудный гардероб — очередная беда тех, кто не стремится произвести впечатление. Но это она могла пережить. Гораздо хуже была скудость ума, и вот тут Никлас находился для неё в подвешенном состоянии. На той тонкой грани, что обычно отделяет бытовую смекалку от неотёсанности деревенского чурбана.

Заметив её приближение, Йонссен метким щелчком отправил сигарету в ближайшую лужу. Судя по выражению лица, стоял он здесь давно и явно рассчитывал на то, что Энесс покажется не одна.

Поёжившись, журналистка словно невзначай коснулась пальцами счастливой серёжки. С минуты на минуту ей предстоит признаться в том, что солгала ещё при первой встрече, чтобы выторговать вторую.

Глория не придёт.

— Ваше меню, — белозубый официант одарил её широкой улыбкой. — Желаю приятного вечера.

— Благодарю, — дежурно разулыбалась она в ответ, и Никлас поморщился, будто на язык попала кислятина.

— Переигрываешь, мазель.

— Да неужели? Я всего лишь хочу казаться вежливой. Некоторым бы это не помешало.

— Ну да… «казаться», — он криво усмехнулся и захлопнул корочку, не дойдя даже до страницы с основными блюдами. — Закажи там что-нибудь сама, я пас. Надеюсь, пиво здесь подают.

Закатав рукава рубашки, он тяжело облокотился на стол, и Энесс едва сдержала стон, готовый вырваться из груди. Кажется, даже со стариной Гвидо и его университетскими дружками она бы отужинала с большей радостью.

— Может, всё-таки вина? — сделала она попытку, обречённую на провал.

— Не. Меня с него в сон клонит, — Никлас гонял во рту зубочистку, рассматривая других посетителей и светленькую официантку в фирменном платье, что остановилась к ним спиной, принимая заказ.

— Глорию можно не ждать, — будничным тоном бросила она, сворачивая салфетку. Раз уж этот момент неизбежен, то к чему тянуть?

Несколько мгновений Никлас молчал, только мозолистые пальцы барабанили по гладкой поверхности стола.

— «Глорию можно не ждать» значит «я наврала тебе с три короба и мне ничуть не стыдно»? Плохо, мазель. Какого тогда… чего мы тут делаем, если твой «ценный источник информации» не соизволит и носа показать? Может, она и не знает ничего, а? Или это ты мне лапшу на уши вешаешь? Только я никак не могу разуметь, зачем и почему.

Энесс понимала, что он сейчас чувствует. Недоумение постепенно перерастало в раздражение — совсем как в их первую встречу. Но сейчас она поспешила выложить все карты. Это было действительно необходимо, чтобы окончательно не потерять его… нет, не доверие — доверием здесь и не пахло, — хотя бы внимание, которым он платил ей, не имея рядом никого иного, заинтересованного в пропаже сестры.

— Пойдём по порядку, — сцепив пальцы в замок, Энесс подняла глаза, помня о том, как важен зрительный контакт в подобных вещах. — Глория отказалась от личной встречи из соображений безопасности. Испугалась, и её трудно винить. Среди подруг она знала Рине лучше всего: где она бывала в последние месяцы, что делала и с кем, — сделав намеренный акцент на последнем слове, Энесс прервалась, позволив официанту разложить приборы и сделав нехитрый заказ.

Ужин — последнее, что её интересовало в этот вечер. Никлас же, насколько девушка успела понять, и вовсе был неприхотлив в гастрономических вопросах.

— Дальше, — нетерпеливо бросил он, и слова полились словно из рога изобилия.

— В «Бригантине» её видели не раз. Вроде бы в последние недели она появлялась с новым ухажёром — богатым, представительным… красивым. Однако никакой конкретики я не добилась. Глория упоминала о новых платьях и дорогих украшениях — должно быть, всё это нашли полицаи при обыске. Как и мешочек сизой пыли, что был спрятан в гримёрке среди пудры и румян.

Никлас молчал, поглаживая бороду, и Энесс не сдержалась:

— Ты знал?

— Догадывался. Что ещё она сказала? Тот тип толкал ей дурь? Не может быть, чтобы о нём никто не знал…