Я увернулся от проскочившей мимо меня стайки детей игравших в пятнашки, и чуть не столкнулся с полураздетой женщиной. Вся её одежда состояла из лоскута ткани на бёдрах, и ошейника на горле. Она бросила на меня недовольный, но заинтересованный взгляд и отвернулась.

По крайней мере, в дюжине мест площади расположились группы музыкантов.

Я заметил одного своего знакомого по имени Таб, как-то мы с ним вели совместные дела с его торговым домом, да и впоследствии у нас случались встречи на почве общих интересов в бизнесе. Он пришёл сюда со своей рабыней, Мидис, сейчас повисшей на его левой руке. Отцепись она от своего господина, и удержаться рядом с ним в этой толчее будет просто невозможно. Я окликнул Таба, но проще было перекричать шторм, чем шум толпы. Он меня, конечно же, не услышал. Ножны на его боку были пусты, впрочем, также как и мои. Все пришедшие на площадь сдали своё оружие городской страже.

— Я вынужден попросить Вас об одолжении Сэр, — обратился ко мне один из гвардейцев Арсенала, которому не повезло дежурить сегодня вечером. — Вы должны сдать свой меч.

— Нет, — вмешался другой. — Ты что, не узнал его? Это же — Боск, Адмирал, он член Совета Капитанов.

— Простите меня, Капитан, — тут же вытянулся гвардеец. — Вы можете идти так.

— Нет, Вы совершенно правы, — отмахнулся я, и медленно вытащив меч из ножен, протянул ему, то же самое я сделал и с кайвой.

Я обычно носил с собой ещё и этот, прекрасно сбалансированный для метания, седельный нож тачаков. Раз уж я сам голосовал в совете за принятие закона о сдаче оружия при входе на главную площадь города во время карнавала, то, как минимум я сам, как это казалось мне, должен был бы показать остальным пример того, как надо соблюдать законы.

Только сейчас я вспомнил, где и когда видел того мужчину, который заговорил со мной около подмостков фокусника. Он кого-то ждал поблизости от одного из пропускных пунктов, где гвардейцы принимали оружие. Да, точно, именно там я его и видел, у того самого кордона, через который прошёл на площадь я сам.

Сдача оружия происходила следующим образом: мужчина сдавал оружие, гвардейцу, а тот, в свою очередь, рвал квиток пополам, закрепляя одну половину на оружие, а вторую половину отдавая владельцу. На обеих частях квитка имелся номер. Для получения своего оружия, требовалось предъявить свою половину, причём она должна соответствовать, той, что осталась не, только по номеру, но и по линии отрыва. Моя половина квитка в данный момент находилась в моём кошеле. Сам квиток, кстати, был сделан из ренсовой бумаги, которая в Порт-Каре, благодаря близости к одному из главных на Горе мест произрастания ренса, обширным болотам дельты Воска, была необыкновенно дешёвой.

— Капитан, — послышался голос за моей спиной.

— Капитан Хенриус? — уточнил я, обернувшись.

Парень, с усмешкой, поднял на лоб свою маску, впрочем, я и не сомневался, что это был он. Я узнал его по голосу. Молодой Капитан Хенриус по происхождению был из Севарии. Прежде он был служащим моего торгового дома, а ныне уже владел своим собственным. А рядом с ним стояла никто иная, как Вина, его прекрасная рабыня, когда-то давным-давно предназначенная в свободные спутницы толстяку Луриусу из Джада, дабы разделить с ним трон Коса, и стать его Убарой. Вместо этого ей выпало стать рабыней в Порт-Каре. Честно говоря, я не сразу узнал её из-за ярких красок, которыми было раскрашено её тело. Она стояла на коленях подле Хенриуса, обхватив его бедро, по-видимому, опасаясь быть оторванной от своего хозяина в бурлящей вокруг толпе.

— Кто-то Вас разыскивает, — сообщил Хенриус.

— И кто же? — поинтересовался.

— Понятия не имею, — пожал тот плечами. — Но он просил передать Вам, что Вы можете его найти среди пурпурных палаток. Он будет ждать Вас в семнадцатой.

— Спасибо, — поблагодарил я Хенриуса, и капитан, с весёлой усмешкой, вернул маску на место, вздёрнул Вину на ноги и, подхватив за локоть, исчез в толпе.

Посмотрев им вслед, я невольно улыбнулся. У меня оставались тёплые чувства к ним обоим.

Свободная женщина, в ниспадающих одеждах сокрытия, с закрытым вуалью лицом, внезапно вынырнув из толпу, появилась передо мной.

— Примите мою благосклонность, пожалуйста! — со смехом кокетливо предложила она, дразнящее помахивая, продемонстрировав мне ленту. — Ну, пожалуйста, красавчик! Пожалуйста, пожалуйста! Пожалуйста!

— Хорошо, согласен, — улыбнулся я, уступаю её натиску.

Она подступила ко мне почти вплотную, и объявила:

— Настоящим, я, хотя и свободная женщина, с удовольствием и охотой, добровольно, осмеливаюсь предоставить Вам мою благосклонность!

И она протолкнула лёгкую ленту, сквозь петельку на вороте моей туники и протянула его наполовину. Теперь ленточка уже не потеряется в толчее царящей вокруг.

— Спасибо благородный сэр, благодарю красавчик! — засмеялась она и, не переставая смеяться, устремилась дальше на поиски приключений.

Я отметил, что на её поясе осталось ещё две ленты. Обычно эту игру женщина начинает с десятью. Задача — первой раздать все свои десять лент и возвратиться победительницей в исходную точку. Я с усмешкой посмотрел ей вслед, и подумал, что было бы грубостью отказать ей в любезности. Тем более что она попросила об этом так красиво. Конечно, не стоило ожидать подобной смелости от женщины в любое иное время кроме карнавала. Вероятно, у подобной игры, имеется своя запутанная история, уходящая своими корнями в традиции Земли. Можно предположить, что раньше в качестве такого символа благосклонности, использовалась косынка или шарф. Возможно, избранник леди носил такой символ её расположения прикрепленным к шлему или повязав на перчатку.

Однако, не трудно отстранившись от предполагаемых исторических корней и распространённых поверхностных толкований этого обычая, в то же время, задуматься о глубоком смысле этих лент. Нужно понимать, что, во-первых, их раздают свободные женщины, причём делая это добровольно, а во-вторых, не забывать, что эта лента подразумевает, что данная женщина свободно предоставляет, если не продаёт, свою благосклонность мужчине. Безусловно, понимание этого, столь же очевидное и честное, как если бы вытащенное на солнечный свет из тёмных углов её сознания, станет разоблачительным и несколько постыдным потрясением для женщины. Это — один из тех случаев, в которых то, что она долго стремилась скрыть от всех, а главное от себя самой, внезапно, возможно к её испугу и тревоге, станет неоспоримо ясным для неё. В пользу этих соображений говорит тот факт, что лента в этой игре даруется женщинами не просто любым мужчинам вообще, а, по крайней мере, чаще всего, сильным и красивым. Кажется, что среди женщин разгорается настоящее соревнование за то чтобы вручить символ своей благосклонности наиболее предпочтительному кандидату, чтобы потом, можно было почувствовать себя несколько значимее своих менее успешных сестер. По крайней мере, в этом отношении, эта игра для участвующих в ней свободных женщин наполнена захватывающей атмосферой вседозволенности и очаровательного озорства, что, несомненно, указывает на некую сексуальную подоплёку, вовлечённую в данное действо, возбуждение от которой, как кое-кто полагает, не соответствует достоинству высоких свободных женщин.

Короче говоря, игра в ленты позволяет свободным женщинам, в социально приемлемом контексте, с помощью символического превращения, до некоторой степени, успокоить свои сексуальные потребности, а в некоторых случаях, если они того пожелают, подать намёк заинтересовавшим их мужчинам. Конечно, нет, и не будет никакого полного удовлетворения женской сексуальности, вне пределов контекста мужского господства. Но, честно говоря, меня заинтересовало, на что будет похожа свободная женщина, символ благосклонности которой я теперь носил, будучи раздетой и в ошейнике. Интересно было бы посмотреть, во что бы она превратилась, если зажечь в её животе рабское пламя. Подозреваю, что ей стало бы не до раздачи шёлковых шарфов. После такого, ради сообщения о своих потребностях, ей пришлось бы делать совсем другие вещи, например: завязывать свои волосы в рабский узел, предлагать мужчинам вино или фрукты, танцевать голой перед ними, или стоя на коленях с плачем и поскуливанием облизывать и целовать ноги господина, стараясь привлечь его внимание.