— Сперва я пытался подстроить свою смерть, как Гекельберри Финн, — продолжал Джек. — С помощью свиной крови. Я даже ходил к мяснику и пытался купить её. Но парень задавал слишком много вопросов, и мне пришлось уйти.

Я осмотрела кухню. На стенах были мрачные пожелтевшие обои, а от рисунка в виде розовых цветочков воняло гнилым оптимизмом. Благо, они уже начали отклеиваться. В раковине стояли пустые бутылки, в воздухе пахло сигаретами, пылью и старым мусором. Я сравнила её с кухней Ситизена, с её высокими потолками, большими окнами, жёлтым диваном и свежими продуктами в холодильнике.

— Хочешь уйти отсюда? — спросила я.

Джек кивнул. Затем встал и скрылся дальше по коридору, а когда вернулся, в его руках был рюкзак. Он последовал за мной прочь из дома.

Мы избегали главной площади и шли в Ситизен в молчании, в наших ушах раздавалось эхо сирен скорой помощи. Полагаю, вскоре он узнает о судьбе своего отца. Наверняка мальчик уже догадывался. Образ бледного лица Даниэля Липа и его окровавленной рубашки продолжал всплывать в моей голове. Я мало что знала о детях. Особенно о таких умных, которые всё замечали и смотрели на меня своими синими глазами из-под рыжевато-коричневых волос. У меня до сих пор дрожали руки, а моё сердцебиение было учащённым, неправильным, словно моя дрожь выбила сердце с его места, и оно не могло найти путь обратно.

Я отвела Джека на кухню Ситизена. Он сел на диван и наблюдал, как я тру свежий имбирь в два стакана с домашним лимонадом. Фредди всегда так делала, когда я была расстроена. Мы с Джеком сидели на жёлтом диване, грелись в слабом вечернем солнце, попивая острый, сладкий, пряный напиток, и чувствовали себя лучше. По крайней мере, я точно. Не знаю, было ли дело в имбире или в воспоминании о Фредди. Но мой страх немного уменьшился. Хотя, наверное, не стоило ему это делать.

После я проводила Джека в одну из гостевых спален на втором этаже. Она сильно запылилась, но простыни были чистыми… по крайней мере, когда их стелили. Надеюсь, это было не так уж давно. Комната была мужской, с оливково-зелёными обоями, тёмными занавесками, ковром и чёрным кирпичным камином.

Джек осмотрелся и ничего не сказал, но мне показалось, что ему нравится. Он положил рюкзак на кровать и прислонился своим тщедушным тельцем к изысканному резному столбику кровати.

— Это был отец? — спросил он, глядя прямо на меня с поджатыми в тонкую линию губами.

— Да.

— Он мёртв?

Я не отводила взгляда от его синих очей.

— Да.

Я подошла к старой лампе у кровати и включила её. Свет был ярким, жёлтым и наполнил комнату теплом. Благодаря ему стали видны коричневые веснушки на носу и щеках Джека, и его сухие глаза.

Я вытерла рукой пыль с тумбочки.

— Это сделал Ривер?

Моё сердце остановилось. И снова забилось.

— Что ты имеешь в виду?

— Он использовал сияние, чтобы папа убил себя?

Я сглотнула и сделала глубокий вдох. «Ривер рассказал ему о сиянии?».

— Нет. Да. Наверное, да.

Джек молчал с пару минут и просто смотрел на камин, хоть в нём и не горело пламя.

Я подняла взгляд к потолку. Во всех комнатах Ситизена был высокий потолок, и обычно это придавало дому просторный вид. Но сегодня мне казалось, что его высоты недостаточно. Эта спальня, старые сатиновые покрывала, большая деревянная кровать и шесть закрытых окон удушали меня.

— Мне жаль, Джек, — наконец выдавила я. — Я попрошу Ривера покинуть дом. И заставлю его уехать. Навсегда.

Даже говоря это, я знала, что вру. Ничего подобного я не сделаю.

— Ривер просто заботился обо мне.

— Это не оправдывает его поступка, — резко произнесла я и положила руки на худые плечи мальчика. — Что он рассказал тебе о… о своих способностях? О сиянии?

Джек пожал плечами и заправил волосы за уши.

— Ничего особого, только то, что он мог заставлять людей видеть монстров. Но мне кажется, что это не всё, — он посмотрел мне прямо в глаза. — Ривер — лжец.

— Да, я знаю.

Джек начал разбирать свои вещи. Их было много — судя по всему, он надеялся никогда не возвращаться домой. Я тоже на это надеялась. Я помогла ему разложить всё по местам и принесла зубную пасту. Когда мы добрались до дна рюкзака, мальчик достал небольшую квадратную картинку не больше девяти дюймов.

— Это моего дедушки, — сказал он и прикрепил её к стене над тумбочкой. — Папа продал все остальные картины, потому что хотел пить весь день, вместо того чтобы идти работать. Но я сумел спасти эту.

Автопортрет был нарисован масляной краской. Автор нарисовал себя, стоящего перед холстом с поднятой кисточкой, и белокурую женщину, лежавшую на диване справа. Художник кого-то мне напоминал. Кого-то очень знакомого. Может, Даниэля Липа в трезвом виде.

Или нет.

А женщина на диване выглядела в точности как Фредди.

Я уложила Джека спать, спустилась на кухню и стала дожидаться Ривера.

Глава ¹⁸

Первым домой вернулся Люк.

— Даниэль Лип! — вскрикнул он и плюхнулся на диван рядом со мной. Вверх взлетели пылинки и заплясали в последних лучах солнца, проникающих сквозь окно. — Чёрт! И ты увидела эту резню во всей красе, с грёбаного окна пиццерии! Как ты, сестрёнка?

Я просто покачала головой. Люк не знал и половины правды. Брат вздохнул.

— Он был пьяницей столько, сколько я себя помню. Я ненавидел то, как он кричал на нас, но всё же…Он практически был нашей городской достопримечательностью. — Люк развалился на диване и скрестил руки. — Интересно, что подтолкнуло его к этому решению?

— Он был отцом Джека, — прошептала я. — Даниэль Лип. Это был его папа. Мы с Ривером встретили его этим утром.

Люк приподнялся.

— Вот чёрт!

— Именно… Я привела Джека к нам. Что ещё мне было делать? Я не могла просто оставить его в полном одиночестве, ждать, пока появятся государственные служащие и засунут его в какой-то богом забытый сиротский дом! Потому я отдала ему зелёную комнату.

Люк внезапно наклонился и обнял меня. Поначалу я не знала, как реагировать. Но, в конце концов, мои руки поднялись по собственной воле и обняли его в ответ.

— Наш отец — козел, который сбежал в Европу и никогда не звонил и не присылал открыток. Но, по крайней мере, он не убивал себя на городской площади, — Люк снова вздохнул, и его плечи поникли. Я грустно улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ, и эта улыбка так сильно отличалась от его обычной самодовольной ухмылки, что брат стал непохожим на себя.

Люк встал, подошёл к холодильнику, достал холодный чай и налил его в два стакана. Затем вернулся на диван.

— Что же стало с миром? Дьяволы, дети на кладбище, охота на ведьм, пьяные самоубийцы на главной площади. Может, наступил конец света? Апокалипсис близко? — он сделал щедрый глоток чая и покачал головой. — Как я и сказал вчера, всё началось с приездом Ривера. Это могло быть совпадением, как и большинство вещей в жизни. Но каковы шансы увидеть, как мужчина убивает себя в центре города, сидя при этом на самой лучшей точке обозрения, и это при том, что вчера мы игрались с его сыном на чердаке? Господи! Я никогда не забуду его кровавую рубашку.

Я вздрогнула. Самой дрожащей дрожью, которая начинается с головы и распространяется к пальцам ног. Вот только дрожь у меня вызвал не образ рубашки Липа или зияющая рана на его глотке. Это был Ривер. Ривер, с нетерпением смотрящий, как Даниэль поднимает бритву к шее.

Последний луч солнца скрылся за окном. На кухне наступили сумерки.

— У Джека есть одна картина, я видела её, когда он распаковывал вещи. На ней нарисована Фредди. Он сказал, что картина принадлежала его дедушке.

Брови Люка взметнулись вверх.

— Вот-вот, — кивнула я.

Он встал с дивана и потянулся.

— Ну, добавим этот пункт к нашему растущему списку загадок. Я иду спать. Джек наверняка рано проснется. И поскольку он переехал к нам, придётся о нём заботиться.