Таким образом, тридцатилетнему лучше всего подходит женщина двадцати двух лет, а хорошо сохранившемуся сорокалетнему мужчине имеет смысл встречаться с двадцатисемилетней женщиной. А уж пятидесятилетнему попрыгунчику можно успокоиться на тридцатидвухлетней.

Встречаться с молодой женщиной — это вполне естественно для такого человека, как он, убеждали его в один голос люди средних лет, хотя ему и претило, что его таким образом относили к разряду себе подобных, и он медлил безоговорочно соглашаться с навязываемой ему ролью старца. Однако таковы были жестокие правила игры под названием жизнь.

— Когда мужчина становится старше, — говорил адвокат, — возможности его выбора постепенно расширяются. С женщинами все наоборот.

И все эти Джоан Коллинз или Деми Мур, которые каждую неделю появляются с новыми мальчиками, ничуть не влияют на статистику.

Последней женщине, с которой встречался Рори, было тридцать два года — половина его собственного возраста плюс семь. Казалось бы, идеальный вариант. Сперва у них действительно все шло хорошо. Она восприняла его операцию как забавный трюк, как будто речь шла не о вазектомии, а о цирковом фокусе. Она еще не отчаялась исполнить в жизни свое биологическое предназначение. Только не сейчас, полагала она. И только не с ним (то есть с Рори). Она полагала, что в ее распоряжении целая вечность. И была даже счастлива забыть про презервативы.

Но месяца через два Рори тихо спустил ее на тормозах. Нет, он не мог сказать о ней ничего плохого. Она была умной, веселой, а под одеялом так настоящей затейницей. Но по существу секс с ней ничем не отличался от готовой пиццы из ближайшей забегаловки. Еще и еще, и так до бесконечности, — вот что напоминал ему современный секс. Как американский хот-дог с экстражгучим перцем. Один момент удовольствия, который быстро растворяется в памяти, а через некоторое время человеку снова хочется есть. Но кроме удовлетворения животного голода, какой еще в этом смысл? Судя по всему, никакого.

Но ведь не всегда же в его жизни так было.

В далекие времена его женатой жизни, еще до операции, секс всегда сопровождался для него обещанием чего-то большего. А после операции, когда брак распался, секс и воспроизведение потомства окончательно разошлись для него по разным полюсам. Секс перестал ассоциироваться с семьей — точно так же как секс, рекламируемый в глянцевых журналах, не имел с семьей ничего общего.

Сексуальные образы и картинки, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, — какое отношение они имеют к зарождению новой жизни? Или к созданию собственной семьи?

Абсолютно никакого.

Сегодня секс стал скоростным, нездоровым, таким же, как нездоровая еда. Для Рори и для всего мира — быстро приготовленным, быстро потребляемым и столь же быстро забываемым. Быстрым соитием возле холодильника, из которого потом можно достать мороженое и этот секс заесть.

Моментальное удовлетворение, одноразовое удовольствие.

А когда-то он значил для него гораздо больше. Когда-то он включал в себя то же, что и сегодня: голод, лихорадочное возбуждение, растворение в другом человеке — и одновременно нечто неизмеримо большее. После распада его брака с Эли Кэт была единственной женщиной, секс с которой воспринимался им как нечто большее, чем пицца на вынос.

О, как бы ему хотелось, чтобы он встретился с ней раньше Эли, чтобы она стала матерью его сына. Это пустое бессмысленное желание приносило ему невыносимые страдания. Он очень по ней скучал. В конце концов, все можно было описать этими простыми словами: он по ней скучал. Скучал по ее взрывному темпераменту, по глупой улыбке, по ее силе и доброте. По ее длинному телу, по ее легкому дыханию во сне и по тому, как она выглядела по утрам в воскресенье, когда они вместе читали газеты и даже не испытывали потребности разговаривать. Он скучал по всему, что было связано с ней.

После их разрыва он встречался с женщинами, которые были гораздо моложе ее, и красивее, и забористее в постели, и все же ни одну из них он не поставил бы на одну доску с ней. «Во всем этом есть тайна, которую мы никогда не поймем, — думал он. — Эту тайну нельзя рационализировать. Человек никогда не сможет объяснить, почему его сердце выбирает для любви именно того, кого выбирает».

А он действительно был влюблен в нее, теперь он понимал это с абсолютной ясностью. Но сколько бы он по ней ни тосковал, точно так же ясно он осознавал, что сможет прожить жизнь и без нее. Такова была гнусная закономерность приближения к старости. Такова была гнусная закономерность всего на свете вообще. Понимать, что ты вполне можешь обойтись без человека, с которым тебя связывают даже самые сильные чувства. Что когда дело доходит до пожеланий всего наилучшего, напутствий и до «давай будем друзьями», человек остается абсолютно один, и в дальнейшем ему приходится урывать разовые удовольствия, где получится.

Рори подумал, что, когда человек наконец понимает, что не умрет из-за разбитого сердца, значит, он действительно переходит в разряд пожилых людей.

Поэтому он начал встречаться с женщинами значительно моложе себя. И ирония судьбы заключалась в том, что в молодости, когда он был исполнен сил и мужественного обаяния, такого успеха, как теперь, он у женщин не имел. А теперь всем очень нравилось его тело, вообще его внешность, закаленная долгими годами непрерывных упражнений. Им нравились его мягкие манеры. Но больше всего их притягивал к нему тот печальный факт, что без всех них он мог преспокойно обойтись.

«Очевидно, после того, как человек исчерпает свою долю любви, — думал Рори, — он уже может жить, ни в ком не нуждаясь».

И это также было одним из жестоких законов жизни.

Паоло повернул на «Феррари» к своему загородному дому и тут же резко затормозил.

Ему пришлось даже слегка подать назад, так что гравий захрустел под колесами автомобиля. Кроме знакомых ему автомобилей садовника, мастера по бассейнам и телефонного инженера, здесь стояли еще два незнакомых белых фургона (специалистов по водопроводу и канализации?), две неопознанные легковушки, громадный черный «БМВ» подрядчика и еще какие-то спецмашины, которых с утра и в помине не было. Все парковочные места оказались забиты, как на площади Пиккадилли в центре Лондона.

На дальнем конце подъездной дорожки находился пустой гараж на две машины, но прорываться туда было все равно что организовывать эвакуацию английских войск из порта Дюнкерк. Таким образом, Паоло пришлось оставить машину на улице. Но стоило ему заглушить мотор и открыть дверцу, как мимо него с ревом пронеслась какая-то машина, злобно сигналя на ходу. После привычного ему неспешного, еле ползающего транспорта в городе скорость на здешних дорогах приводила Паоло в ужас.

Двери их нового дома были широко открыты. Изнутри слышался гул голосов, смех и грохот работающих машин. Везде что-то хлопало, сваривалось и вбивалось. Стоял запах свежей краски и мокрой штукатурки. А также жевательной резинки и сигарет. Чувствуя себя чужаком в собственном доме, Паоло схватился за перила лестницы и тут же вляпался во что-то липкое и скользкое.

— Говорят, переезд по своей убойной силе равносилен пожару или разводу, — сказал, посмеиваясь, подрядчик, закуривая сигарету. — А у тебя тут, друг Паоло, и столпотворение, и пожар, и развод уже длится целую неделю без выходных. Стоит только взглянуть на молодую леди.

Джессика сидела в саду под зонтиком в колониальном стиле и рассматривала нечто, что можно было назвать архитектурными эскизами. Рядом с ней стоял мужчина, в котором Паоло признал специалиста по кухням.

Пару дней назад мужчина назвал ему цену отделки кухни. Сперва Паоло решил, что ошибся: цена скорей подходила для новомодного авто. Но мужчина заверил его, что для кухни такого класса цена совсем не высока, и потрясенному Паоло оставалось только задаваться вопросом: когда же мир успел настолько измениться, что цены кухонь сравнялись с ценами на авто, и что сказала бы, услышав про такие цены, его мать.