Она заревела. Самболь обняла её.

В «Безымянном» баре (так он и назывался) на выходе из стыковочного узла Агнешка выделялась среди всех остальных: из всего потока безымянных работяг и шахтёров в штанах, клетчатых рубахах и комбинезонах. Одета она была как столичная штучка, прибывшая на роскошный морской круиз. Вот только на красной планете, вокруг которой вертелась станция Беляев, не было ни одного настоящего моря. На Агнешку невольно обращали взгляды.

За барной стойкой она жевала золотыми зубами шоколадные конфеты, запивая газировкой, и украдкой нюхала в обе ноздри ганимедский порошок, надеясь укротить своё волнение и перебить кислый запах пота и отчаяния, исходивший от прохожих.

Рядом к ней подсел молодой человек, тоже выделяющийся из толпы, и заказал стакан виски со льдом. Агнешка взглянула на него из‑за тёмных очков в роговой оправе. На нём был мятый дождевой плащ. Воротник его рубашки был мокрый от пота. Из‑под шляпы-федоры торчали нечёсаные рыжие волосы. Лицо сухое и женственное, очень бледное, как у актёра японского театра. На руках — белые хлопчатобумажные перчатки. Человек, работающий руками, так одеваться не станет. Впрочем, это могло сыграть на руку: они могли сойти за парочку любовников, в случае чего.

Человек поднял стакан виски и пока он пил, его острый кадык ходил вверх и вниз.

— Так это Вас нужно отвезти на Фобос? — спросил он и разгрыз кусочек льда во рту.

— Да, — ответила Агнешка.

Бледный незнакомец положил пару бумажных долларов под пустой стакан.

— Челнок отходит через пятнадцать минут. Посидите здесь минут пять. Наши места будут рядом, — сказал он, завязал ремень на плаще и ушёл.

Бармен поднял стакан и деньги. Под ними лежал билет.

На борту незнакомец появился перед самым вылетом и сел рядом с Агнешкой, как и обещал. Свою шляпу он снял и закинул на место для багажа. В пути они не разговаривали пока в иллюминаторе наконец не появился Фобос: булыжник неправильной формы, избитый метеоритами и освещённый отражённым от Марса светом. Это успокоило Агнешку.

— Почему вы, простите, Вы именно здесь? — спросила она.

— Вокруг Фобоса нельзя запустить искусственный спутник, — спокойно сказал незнакомец. — Всё из‑за его орбиты. Здесь за нами не могут следить со спутников и самолётов, как на Марсе. Ещё внутри много полостей, в которых можно прятаться.

Говорил он, глядя грустными, подведёнными тушью глазами в иллюминатор.

— Вы же знаете, что всех Вас рано или поздно найдут и перебьют, — сказала Агнешка. — Ваш предводитель — большой мечтатель.

Незнакомец улыбнулся, не отрывая взгляда от звёзд за стеклом.

— Так мы его и зовём: «Мечтатель». Он когда‑то работал космическим монтажником на земных станциях. Из‑за аварии его выбросило на орбиту, и он провисел там один несколько дней, медленно приближаясь к радиационному поясу. Тогда, в полном одиночестве, он увидел истину. Позже он подарил нам Мечту. Это намного больше чем такие мелочи как права рабочих, полезные ископаемые или независимость Марса. Всё это лишь попытки приспособиться к миру корпораций, извративших человеческую сущность. Мечта — это намного большее.

Агнешку впечатлило, с каким глубоким одухотворением он это произносил. Ей захотелось расположить его к себе, чтобы выведать побольше. Она положила свою ладонь на его ладонь в белой перчатке, от чего он смущённо поёжился, но руки не убрал.

— А кто же ты? — спросила Агнешка. — Ты тоже мечтатель? Как зовут тебя?

— Моё имя Ален Готье, но оно осталось там, в Новом Пакистане, откуда я родом. За мной же навечно осталась кличка le Samouraï, что значит «служить». Я служил всю свою жизнь разным боссам на разных планетах. Убивал, грабил, вымогал деньги, выбивал долги. Слепо исполнял чужую волю и дурные поступки. Теперь же, я контролирую свою жизнь, и честен с собой. Те качества, которые я развил в служении, помогают мне. И мне нравится эта кличка, ведь я продолжаю служить, но на этот раз добродетелям и самому себе.

— Я понимаю, что это значит, — сказала Агнешка и запустила свои пальцы между его пальцами.

Розовый порошок с Ганимеда сильно подкосил Трейси.

Самболь несколько раз наведывалась к Умнику, сыпала угрозами устроить «облавы» на него и его барыг если они не перестанут снабжать Трейси в таком большом количестве. Но она сама в конце концов поняла, что борется со следствием, а не с причиной. Самболь и сама постоянно нюхала, однако могла себя контролировать.

Они ходили в кино, на последний фильм с Патрисией Шарман. Она играла женщину-шахтёра на спутнике Юпитера Ио, которая была поражена радиацией в шахте. Из‑за её радиоактивности от неё ушёл муж, её оставили подруги, и сама она в конце концов умерла при невыясненных обстоятельствах в аварии: транспортный челнок «случайно» столкнулся с куском космического мусора. В фильме прозрачно намекали, что это дело рук горнодобывающей компании — руководство не желало, чтобы героиня разболтала о тяжёлых условиях труда на Ио.

Самболь находила историю интересной, тогда как Трейси всё время бегала в туалет «пудрить нос».

— Правда, забавно? — сказала Самболь. — Она умерла, а мы видим её сейчас на экране. Я проезжала мимо того ресторана, когда его...

Когда она повернулась к Трейси, та уже заснула, и проспала так до самого конца фильма.

Простыня липла к ней, когда она пыталась пошевелиться. Тканевая повязка над левым глазом набухла, впитав в себя пот, стекавший со лба. На внутренней стороне бёдер она ощущала прохладные щёки Трейси и её освежающее дыхание. Трейси натёрла себе губы и дёсны порошком, и Самболь теперь тоже начала чувствовать его действие.

На её живот закапала горячая кровь и холодные слёзы.

— Прости, чёрт побери, — сказала Трейси.

Прикрывая ладонью нос, она поднялась с кровати и убежала в ванную.

— Хотела сделать тебе хорошо, а тут такое, — говорила Трейси оттуда.

Кожа в её носу между ноздрями окончательно отслоилась. Трейси залезла ногтями и вытащила наружу окровавленный хрящ носовой перегородки, бросила его в раковину перед зеркалом.

— Каждый день хочу сделать тебе хорошо. Стараюсь подбирать слова, — сказала она и захныкала. — Боюсь сказать слово лишнее, чтобы снова не увидеть поганое выражение на твоём лице.

Поток крови она заткнула кусочками ваты, вырванных из ватных дисков, и уже произносила слова в нос.

— Сколько раз я тебя просила не надевать эту повязку дома... Иногда мне кажется, что ты не только слепая на один глаз, но и глухая на одно ухо. Слышишь только то, что хочешь услышать, а всё остальное мимо ушей... Я хотя бы признаю, что я облажалась. Да, я скатилась на самое дно. Но я хотя бы говорю это! А ты... Ты всё сидишь, молчишь. Делаешь вид что всё так и должно быть. На Европе, на острове Надежды, есть клиника где лечат всё на свете. Тебе бы поставили новый глаз, а мне, теперь, новый нос. И вывели бы из меня эту дрянь. Конечно, у нас с тобой нет денег. Но разве это повод считать, что всё и так хорошо и прекрасно? Сидеть здесь, в этой дыре с подонками, которые собираются нас с тобой порешить, и считать при этом гроши...

Трейси вытащила кровавую вату. Её нос просел и уже не был так вздёрнут, как раньше. Она приложила хрящ перегородки по линии носа, сверяясь с отражением в зеркале.

— Прости, накипело у меня, — сказала она, уставившись в зеркало. — Забудь это всё. Ведь я теперь такая же уродина, как и ты.

Самболь села на кровати, подогнув ноги под себя, закурила. Затянувшись, она сняла мокрую повязку и бросила её на пол. Левый глаз хоть и не видел, но был очень чувствителен к яркому свету. От света лампы на потолке больно забрезжило в нервах. Самболь терпела это и курила.

Она молча вспоминала время, когда видела двумя глазами.

Когда‑то Самболь видела двумя глазами.

— Сначала Дьенбьенфу, затем Сайгон, а теперь — пояс астероидов! — гордо произносил речь адмирал Нгуен Кхак Лонг, капитан единственного военного корабля Вьетнама «Хошимин». Второй корабль «Ханой» заложили на лунных верфях, но не успели достроить к началу войны.