— Выйдем на поверхность?

— Да, именно. Наши люди снаружи. Сядем в одну из «болванок», там напялим скафандры.

Первым делом они стали готовить скафандры к выходу в открытый космос. Поменяли патроны для поглощения углекислого газа, сверили уровень кислорода, проверили заряд в аккумуляторах, замерили протечки и удивились знанию подготовки друг друга.

Покончив с техникой, Агнешка разделась до белья и аккуратно сложила одежду, рассовала её внутрь скафандра в специальные карманы.

— До поверхности будем подниматься ещё час, ты чего? — спросил le Samouraï.

— А где ты прячешь свою le Katana, le Samouraï? — жарко задышала Агнешка ему в правое ухо, подойдя вплотную.

— Вот, значит, как? Если уж так неймётся, то сделаем по-моему.

— Что значит «по-твоему»?

— …..снимай всё остальное и давай мне.

Агнешка протянула ему свои трусы, майку и чулки с обеих ног.

— …..сигареты у тебя есть? — спросил le Samouraï.

Зубами он вытянул одну из вежливо предоставленной пачки «Halāl-Harām Tobacco». Агнешка дала ему подкурить.

Пропустив дым в свои лёгкие, le Samouraï погрузился в себя, сидя на ящике с запасными патронами для вентиляции скафандров, и насладился теплом чужого тела c чужой одежды на своей коже. Его влечение к Агнешке заметно увеличивалось.

— Садись ко мне, — попросил он.

— Мне что теперь, твой плащ надеть?

Агнешка села на него, лицом к лицу.

— Да, и мою шляпу конечно, — он улыбнулся, накинув ей на голову свою федору. — Тебе это всё зачем?

— Так можно быстро понять кто ты такой: мягкий ты или жестокий, сильный или слабый. Можно тобой крутить и вертеть, или нет.

— Ну, и что скажешь? «Слабак», наверное?

— Ну, пока ты ведёшь сам. И не просишь на тебя помочиться, например.

— Что, многие просят? Сколько же их было?

— Достаточно.

— Может, и мне стоит попросить?

— Уже не выйдет. Я облегчилась в порту.

— Жаль. А что же до жестокости, или мягкости?

— Меня ты вряд ли сможешь обидеть.

— Почему это? Сейчас достану кастет из кармана плаща, и все зубки золотые вытащу пассатижами.

— Да ну?

— У меня остался знакомый скупщик-ювелир на Луне. Переплавит их мне в кольца, или запонки. Многим хорошим людям было нечем отдавать долги, я знаю о чём говорю.

— Я же себе серебряные поставлю потом.

— Ладно, хватит этой пустой болтовни...

С полчаса они брели пешком по серому грунту под чёрными небесами в полнейшей тишине. Агнешка слышала только собственные выдохи и вдохи в скафандре. По радиосвязи они не переговаривались — их могли прослушивать. Можно было только ощутить ногами вибрации от разгона гружёных снарядов в Колумбиаде, чья рельсовая дорога с кольцами обмоток была протянута по склону кратера Стикни.

Le Samouraï вдруг остановился, повернулся к Агнешке и указал пальцем в грунт. Через пару минут со всех сторон вокруг открылись люки, из которых вылезли люди в скафандрах с винтовками Армалайт, прицепленными к поясам. Люди встали в ровное построение и вскинули оружие.

Из их рядов вышел человек с двумя красными флажками в руках и встал перед всеми. В тряпки флажков были продеты проволоки, чтобы они не спадали из‑за отсутствия всякого ветра и атмосферы. Человек стал командовать сигналами семафорной азбуки: размахивая флажками в определённом положении. Все они тоже не пользовались радиосвязью.

Ровный строй космонавтов с красными повязками на рукавах вскинул руки в приветствии: приложив кулак к стеклу шлема, пальцами от себя. Не такой угрожающий жест, как если показать кулак пришедшим людям.

Стёкла их шлемов отражали взошедший Марс, но Агнешка могла догадаться, что за лица скрываются за отражением. То были лица людей, твёрдо убеждённых в том, что в жизни стоит что‑то изменить — но абсолютно не понимающих как это сделать. Они прошли через непонимание своих родных, близких и знакомых, своего начальства, коллег и просто всего мира. Они не нашли себе место в нормальной жизни и оказались здесь, в партизанском лагере на краю Вселенной.

Космонавты прицелились и выстрелили залпом в Марс. Понять, что они действительно выстрелили, можно было только по упавшим гильзам и лёгкой дрожи в земле после залпа.

Как ни старалась Агнешка усмехнуться над наивностью происходящего, её это растрогало. Только что будто бы торжественно почтили память по её душе, надеждам и устремлениям.

Фидаины были невежами. В борьбе с несправедливостью они не придумали ничего лучше, чем пытаться построить древний халифат в галактике — срубая головы и закидывая космическим мусором корабли «неверных». Не понимая, что справедливей во Вселенной от этого не станет никому. Эмиры же на Венере сражались друг с другом лишь за верховенство в правлении Зухарой. Тренировка их наёмников не делала чести.

Здесь же она наконец увидела нечто искреннее и осмысленное, к чему стоило присоединиться. И за что стоило умереть вместе со всеми, если ничего всё‑таки не выйдет.

В казарме бойцы вели свой скромный, размеренный быт, направленный на поддержание тела, ума, духа, оружия и скафандра в чистоте и рабочем состоянии. Внимание Агнешки привлекли супруги Тимашёвы: Франсуаза и Гектор. Франсуаза осторожно водила опасной бритвой по лицу мужа. Жёсткие волоски хрустели под лезвием.

— Помогает мне сосредоточиться, — сказала она Агнешке. — Боюсь поранить его, и руки перестают дрожать.

— Наш брак зарегистрирован Народным Фронтом! — заявил Гектор, показывая Агнешке кольцо на безымянном пальце правой руки. — А не продажным правительством планет... Мы этим очень гордимся!

Le Samouraï повёл её, ничего не объясняя, в отдельный от всех кабинет, заставленный картами и глобусами звёздного неба. Он кротко сел на колени, опустив голову.

У маленького окна, смотрящего в чёрный космос, стоял седой мужчина и глядел в телескоп-рефрактор. Рядом стояли два рефлектора, тоже направленные в окно.

Мужчина поднял голову от телескопа и взглянул на Агнешку. Будто по его велению, le Samouraï встал на ноги и молча вышел из кабинета.

— Агнешка бин Шариф? — спросил мужчина. — Младшая дочь? Ты приехала учить нас?

— Вроде того, — ответила она.

— Знаешь, Агнешка, многие приезжают сюда, чтобы побороть свой страх, освободиться от него. И ведь как кстати, что эта планета называется «Страх». Но я говорю им, что страх — это ваша неотъемлемая часть. Я говорю им — это ваш друг, который хочет уберечь вас от неприятностей и несчастья. Но, как и всякий живой друг, он может и ошибаться, и из благих намерений завлечь вас туда, откуда собирался вытащить изначально.

Он пристально посмотрел в её глаза.

— Так чего ты боишься, Агнешка? И от чего бежала сюда?

— От... от...

Множество вещей пришло ей на ум из памяти, и её рассудок не смог с ними справиться. Изуродованные тела хоронили её под собой. Среди них были и нерождённые дети её любовника Кассама, убитые ею из ревности пинками по животам других его любовниц. Прохожие, случайно зашедшие в квартал Фидаинов — которым она разрезала глаза штык-ножом только чтобы посмотреть какого цвета жидкость из них выльется (она поспорила с подругами что он «голубой»). Агнешка отчаянно шарила рукой среди тел, надеясь выбраться наверх. Из мира, где с автоматом в руке можно делать всё что угодно, надеялась выбраться куда‑нибудь повыше, где ждёт любовь и забота отца, которого никогда не было.

Она лежала на полу, а в руке, вытянутой вверх, сжимала флакон с розовым порошком. Его тут же выхватил мужчина.

— Что это такое? Ага, костыли для души-инвалида, — сказал он.

Агнешка шипела, корчась на полу, и смогла внятно произнести два слова: «отдай» и «придурок». Руками она пыталась схватить мужчину за ноги, но руки её плохо слушались.

— А ведь нас постоянно упрекают в том, что нам нечего освобождать! — сказал мужчина. — Так работы непочатый край, оказывается!