— Бедный Вадик, ты разочарован. — Лидия усмехнулась. — Тебе представлялось, что я днями и ночами вынашивала планы побега и уже подыскивала место, где можно было бы начать подкоп. Но у меня не было своего аббата Фариа, рядом со мной из живых людей находилась только служанка Алпия, обладавшая здравым, но куцым умом. Ты пойми, тюрьма моя была не столько вовне, сколько внутри, а все инструменты для внутреннего подкопа у меня отобрали. Девчонка с дочиста промытыми мозгами, забывшая всё, включая саму себя, для которой самыми близкими родственниками стали платья, и она, по твоему мнению, должна была рваться на свободу, о которой ничего не было известно? Впрочем, кое-что всё же было ведомо. Я знала, что гости на «золотой» ступени потому так милы, что они подчиняются правилам храма, по которым обижать девушек нельзя, а там, на так называемой свободе они могли творить со своей новоприобретённой собственностью всё, на что хватало фантазии.

«Золотых» девушек выкупали редко — мы дорого стоили — но всё же за пять лет моего пребывания на той ступени нескольких девушек забрали из храма, а после доносились слухи о том, как устроилась их судьба. И всякий раз это были печальные известия. Может быть, эти слухи распускались намеренно, чтобы девушки даже не мечтали оказаться за стенами храма. Память у нас была короткая, эти печальные истории скоро забывались, но сохранялось общее впечатление: лишь под защитой храма мы находимся в безопасности. Не знаю, вводились ли в курс дела другие девушки перед покупкой, или их уже ставили перед фактом, но со мной двое гостей предварительно обсуждали планы выкупа — им почему-то непременно требовалось моё согласие. Я тут же рассказывала об этих вариантах Алпии, и она обстоятельно разъясняла, чем они плохи и какие опасности в себе заключают.

Может быть, если бы я влюбилась, тогда не спешила бы передоверять решение судьбоносных вопросов служанке, но во мне не было опции «влюбиться». Человек, который забрал меня из храма, выстрелом в сердце сумел-таки разбудить меня, как поётся в одной песенке. Да только недолго длилось наше счастье, убили его почти сразу же, и я абсолютно уверена, что убили по команде из храма. Целое состояние тот человек — я называю его принцем — отдал за меня. Это ведь уже на «пепельной» ступени произошло, оттуда девушек почти никогда не выкупали, во всяком случае, на моей памяти этого не случалось ни разу — безумных денег мы уже стоили. От столь выгодной сделки храм отказаться никак не мог, отдали девку. Но я к тому времени являлась очень ценным кадром, да и знала слишком много, чтобы меня вот так взять и выпустить.

— Но ведь выпустили же. Ты, как я понимаю, не пожелала вернуться в храм после того, как твоего принца убили.

— А «Великие» — без них в этом деле никак не могло обойтись — не принимали в расчёт мои пожелания. Всё было проще. На караван моего принца в пути напала банда. Это были высокопрофессиональные убийцы, но даже этим отморозкам не удалось малой кровью перебить охрану и справиться с принцем. К концу боя на ногах оставалось только двое разбойников, остальные были тяжело ранены или мертвы. Закончив дело, эти двое неспешно направились к экипажу, в котором находилась я со своей служанкой. Вероятно, наёмники полагали, что я не буду сопротивляться, когда они бросят меня поперёк седла, чтобы скакать с добычей в обратный путь — в храм. И тут произошло то, чего произойти никак не могло: я включила бойцовские качества без соответствующей команды. «Великие» не учли чуда, который совершил мой принц, не маг и не гипнотизёр, просто влюблённый мужчина. Храмовые мудрецы, видимо, даже в теории не допускали, что выращенный ими гомункул взбунтуется и проявит собственную волю. Короче, убила я тогда этих двоих.

— Убила?! — Вадим непритворно ужаснулся. — Как это — убила?

— Зарезала. Кинжалом, — ответила Лидия так, будто речь шла о чём-то обыденном.

— И какие чувства ты при этом испытывала? — Вадим ещё надеялся, что вынужденное убийство людей стало для девушки тяжёлым потрясением.

— Никаких. Я и раньше убивала, как меня учили — без ярости и жалости, ощущая себя лишь продолжением ножа. Но мы не закрыли тему секса. Продолжить, или ты теперь слишком шокирован известием, что мне пришлось убивать?

— Давай уж лучше о сексе. Я полагал, что это самая тяжёлая часть твоей истории, но как выясняется, там есть и помрачнее сюжеты.

— В теме секса больше не будет ничего тяжёлого. Как ты уже наверняка понял, «золотая» ступень являлась всего лишь эстетизированным борделем люксового класса. Зато на «пепельной» ступени секса не было совсем. Теоретически он предполагался, но свидания с девушками были так запредельно дороги, что не находилось желающих разделить ложе с кем-то из нас. Полагаю, большинству гостей даже в голову не приходило, что с эфирными созданиями, которых они видели в танце, можно переспать за деньги. На «пепельном» уровне гости довольствовались наслаждением, которое мы дарили им своими выступлениями. И надо сказать, что там было, на что посмотреть и что послушать. Позже в Риме я скучала по настоящему искусству, но ничего приближающегося к «пепельному» уровню по мастерству и вдохновенности мне не встретилось в вечном городе. Так что нет ничего удивительно в том, что мужчины специально приезжали издалека, чтобы посетить выступления «пепельных» девушек, да ещё и платили за это немало.

Принц стал появляться на наших выступлениях, когда я на «пепельной» ступени пребывала седьмой год. К тому времени я уже достойно пела, виртуозно играла на музыкальных инструментах, но главное, овладела тонкостями сакрального танца... Вадим, вижу, что тебя что-то смущает. Дай-ка я угадаю, что именно. Одно из двух. Или тебе не понятно, как можно обучаться танцам чуть ли не десятилетиями — не высшая математика всё-таки. Или ты подумал, что к моменту появления принца я представляла собой вполне пожилую девушку, причём в те баснословные времена, когда четырнадцать лет считались самым подходящим возрастом, как для невесты, так и для старта на ниве продажной любви. Какой из предложенных вариантов тебя напрягает?

— Оба варианта хуже. И про танцы напрягло, и про возраст подумал: принцы всё больше к юным девам прискакивают на своих белых конях.

— Тэк-с, начнём с возраста, потому что здесь, в отличие от танцев, всё можно прояснить в нескольких словах. Даже в трёх словах: мы не старели. Конечно, косметология была в том странном храме, как и медицина, будь здоров. Массажи-маски-обёртывания-ванны-мази-элексиры и более хитроумные приёмчики своё дело делали, но, полагаю, само по себе это всё не могло напрочь стереть фактор времени. Тем более что за пять лет, прожитых вне храма, я тоже совершенно не состарилась.

— А что случилось через пять лет?

— Через пять лет я умерла, но об этом после. Так вот, я не знаю, по какой причине мы не старели. И девушки с высших ступеней, которых я упоминала, тоже выглядели юными, и «голубые волшебницы» ничуть не изменились за все годы, что я их знала. Возможно, на это работали медитативные практики, которым на «пепельном» этапе уделялось много времени, а, возможно, тут имеет место намеренный сбой в программе старения. Или ещё что, покруче. Но факт остаётся фактом: к тридцати годам — это предположительный возраст, когда я умерла, ну, плюс-минус небольшой — я вряд ли выглядела даже на какие-нибудь двадцать.

— Знаешь, Лид, ты ведь и сейчас выглядишь удивительно молодо. Как-то я на работе сказал, что мы вместе вот уже десять лет, и все на меня уставились как на человека, который только что зачем-то признался в преступлении. Это же, в каком таком юном возрасте ты её совратил, сурово спросила одна пожилая сотрудница. Я принялся объяснять, что тебе уже тридцать с хвостиком, просто ты очень хорошо сохранилась. Вот они, мужчины: ляпнул лишнего, а теперь наговаривает на женщину, с десяток годов ей приписывает, не унималась сотрудница. Так из-за твоей вечной молодости я вышел педофилом, Лидочка.

— Разумеется, я знаю, что не выгляжу на свой паспортный возраст. Раньше меня это радовало, а теперь тревожит. Неужели, думаю, храмовая магия продолжает действовать спустя почти две тысячи лет? Не нужно мне вечной молодости, и вообще ничего мне от них не нужно.