Но не поэтому искусство беседы имело для меня особенное значение — во время занятий проводилась работа с голосом. Я даже не догадывалась, во что превратился мой голос на ступенях — видимо, гортань была зажата так же, как и остальные мышцы. Говорила я, чуть ли не булькая горлом, но точно такие же голоса были у всех «радужных» девчонок, и я не имела никаких претензий к своим тембральным данным до того, как попала на «золотую» ступень. Голоса моих новых подружек звучали звонко, их смех переливался колокольчиками, и он резко контрастировал с хриплым карканьем, которое я, смеясь, издавала по первости. Я сильно комплексовала по этому поводу, и рьяно включилась в процесс постановки голоса. Впрочем, я всегда относилась к учёбе с усердием и даже рвением — перфекционисткой я стала не в этой жизни, это судьба. Голос мой восстановился... Нет, всё не так, Вадим! Я не различала «золотых» девочек по голосам и даже по смеху! Не восстанавливали там голоса, а создавали по единым лекалам, вот что я тебе скажу. Вероятно, на «золотой» ступени процесс создания биороботов перешёл в завершающую стадию. На следующей, «пепельной» ступени, видимо, проводилась работа по окончательной отшлифовке изделий — голоса там уже обладали индивидуальными особенностями. Или второй вариант: «пепельные» девушки не проходили через фазы планомерного стирания личности, а я угодила в их общество по каким-то не ведомым мне причинам.
— Неслабо там потрудились над вами. Индивидуальность голоса — это же почти как неповторимость радужки, или даже неповторимость пальцевого рисунка. Пожалуй, соглашусь с тобой, было бы крайне любопытно понять, ради какой цели прикладывалось столько усилий.
— Я не произносила «любопытно», Вадим. — Лида нахмурилась. —Никакого исследовательского интереса я в данном случае не испытываю, мне для себя лично важно понять, какими целями руководствовались «Великие».
— Ну, хорошо, давай попробуем разобраться, что тут к чему. — Вадим сейчас производил впечатление всерьёз заинтересованного человека. —Но тогда мне нужно будет узнать ещё кое-что. Хоть ты и заподозрила во мне любителя античной «клубнички», но всё-таки я спрошу: как менялся характер сексуальной эксплуатации по мере твоего продвижения по ступеням, ведущих то ли вверх, то ли вниз.
— Пожалуй ты прав, и об этом нужно бы рассказать, но мне очень не хочется размазывать эту тему. — Лида скривила лицо как от зубной боли.
— А ты без размазывания, пройдись только по самой сути вопроса.
5
— Если только коротко, штрихами... На ступенях мы с Зои, да и другие девочки не понимали, что с нами делают все эти мужчины. Мы не понимали сути происходящего... Нам сказали — это испытание, так мы к этому и относились. Тяжёлое испытание, но что ж поделаешь, если так захотела богиня. Нравственных страданий мы не испытывали. Предельная усталость, страх, боль, голод, нечеловеческие условия существования — всего этого нам за глаза хватало. Другое дело — на «радужном» этапе, там в смысле бытовых условий был просто рай по сравнению со ступенями... Но в самом начале моего там появления злющая тётка ввела меня в курс дела в таких выражениях, на которые не каждая портовая шлюха решится. Каждый день она не ленилась напоминать, каким презренным делом мы занимаемся, и что сами мы суть презренные существа, если «Великие» определили нас именно на такое «служение». А «голубые волшебницы» всё не приходили, и некому было пожаловаться на то, как грубо обращаются со «служительницами богини». Но если бы они вдруг явились, думаю, что кроме меня никто никаких претензий не высказал бы. «Служение» не было слишком утомительным физически, нас хорошо кормили, у каждой имелось личное пространство в виде крохотного закутка, отделённого плотными занавесками — это вам не ступени, о которых слишком хорошо помнили «радужные» девчонки. Нет, никто не стал бы жаловаться и богиню гневить.
Между «радужным» этапом и следующим, «золотым», дистанция во всех отношениях была не меньше, чем между ступенями и «радугой». На «золотой» ступени мужчины назывались уже не «паломниками», а гостями. Они и вправду были, скорее, гостями. Каждый вечер в большом зале накрывался длинный низкий стол, за ним сидя и полулёжа гости пировали и наслаждались шоу, которое мы для них устраивали. Девушки пели, танцевали, играли на музыкальных инструментах, и всё это проходило не отдельными номерами, а как бы в рамках заданного сценария. Мы сами получали от своего искусства наслаждение и млели от счастья, когда нас восторженно благодарили за выступление. По окончании шоу мужчины выбирали девушек для приятного завершения вечера, но так поступали не все — удовольствие это было, как нам сказали, не каждому по карману. Поэтому, а ещё потому что нас всегда было больше, чем гостей, далеко не каждый вечер девушка принимала мужчину в своих покоях. И, разумеется, и речи быть не могло не только о трёх, четырёх, пяти мужчинах за вечер, как это было заведено на «радужной» ступени, но даже о двух. Уединение после шоу скорее напоминало не платную услугу, а романтическое свидание.
«Служение» на «золотой» ступени не доставляло мне привычного ощущения мучительства, оно мне даже нравилось... нет, не в смысле удовольствия от секса — я по-прежнему не видела ни малейшего смысла в этих странных телодвижениях. Мужчины осыпали меня комплиментами, иногда даже в стихотворной форме, и это помогало сначала разувериться в том, что я презренное существо, а потом поверить, что я восхитительное существо, призванное украшать собой мир. Переменам в самооценке способствовала перманентная эйфория, и кураторши на это же работали, ежедневно расписывая достоинства каждой из нас. А больше всего меня воодушевляли ласковые улыбки «голубых волшебниц», когда они изредка на минутку заглядывали к нам.
Отношению к «служению» как к чему-то позитивному помогало и то, что только на «золотой» ступени мы получали подарки от мужчин. Не в том дело, что мужчины должны были дополнительно нас вознаграждать, нет, гость имел право преподнести девушке подарок, если имел таковое желание. Как ни странно, но почти все мужчины, заплатив сначала за свидание в храмовую казну, потом наедине вручали своей, с позволения сказать, избраннице подарок в единственно разрешённой форме: в виде золотых украшений. Подаренные цацки были для меня чем-то вроде медалей за доблестный труд и поводом похвастаться перед такими же, как я сама, «золотыми» пустышками. Сами по себе украшения сильных чувств во мне не вызывали, и это в отличие от счастья, которым я до краёв наполнялась только от одного вида своих многочисленных платьев.
Практичная Алпия взывала к моему здравому смыслу, без устали повторяя, чтобы я не обвешивалась с ног до головы золотыми побрякушками во время беготни по саду, ведь там я рисковала что-то из них потерять. Конечно, она была права, тем более что мелкие утраты и в самом деле случались. Служанка терпеливо объясняла, что моё золото — это не только украшения, это, прежде всего, ценности, способные играть роль денег, и к тому же это единственное, что является моей личной собственностью. Если меня выкупят из храма, говорила она, я смогу забрать украшения с собой, а ведь неизвестно, как сложится жизнь за пределами храма, и может так случиться, что золото не раз спасёт мне жизнь. И кто знает, совершенно не исключено, что меня возьмут в жёны, тогда золотые украшения станут приданым, и это добавит мне очков в глазах мужниной родни. Увещевания Алпии не достигали цели — будущего для меня не существовало, равно как и прошлого. Я не хотела, чтобы меня выкупали, не хотела замуж, всё, что мне было нужно — это, чтобы всё оставалось как есть, и чтобы никто и никогда не разлучил меня с моими платьями.
— Ты не говорила, что из храма можно было выйти через выкуп. А то, что ты не хотела покидать свою тюрьму, пусть к тому времени и достаточно комфортабельную, вообще меняет весь расклад.
