— Вот так возьмёшь и откажешься от вечной молодости? — улыбнулся Вадим.
— Никакой вечной молодости нет и быть не может. Давай порассуждаем. Количество жизненной силы выдаётся в ограниченном количестве на нос. Так? Молодость затратна, и, стало быть, длительное её сохранение может идти только за счёт уменьшения продолжительности жизни. Я говорила, что с «золотой» ступени девушек изредка, но выкупали. Но ведь об этом мы знали только со слов кураторш. Да, мы собирались возле окна и смотрели, как уводили наших бывших подружек, но ведь на самом деле неизвестно, куда их уводили. Смутно припоминаю, что на «пепельной» ступени иногда исчезала то одна, то другая девушка. На вопросы, что с ней произошло, кураторши только заводили глаза кверху, как бы намекая на то, о чём не имели права говорить — на то, что наша подруга сподобилась подняться на высший уровень. Но я никогда не встречала среди этих высших девушек кого-то с «пепельной» ступени. Тут ещё простая арифметика: на «золотой» ступени нас было около тридцати, на «пепельной» уже не больше двадцати, группа «синих» была и того меньше — девушек двенадцать-пятнадцать, а «лиловых» было всего несколько человек. Вопрос: куда девались остальные по мере продвижения по ступеням?
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Думаю, они умирали молодыми и красивыми, а предполагаемый срок истощения жизненного запаса находился приблизительно в районе тридцати лет. Я потому о тридцати годах говорю, что именно в этом возрасте — тогда я считалась римской знаменитостью — во мне будто села батарейка. Правда, и другие причины имелись, чтобы мне почувствовать усталость от жизни, но не так же вдруг — раз, и отключилось питание.
— А как же «голубые волшебницы»? Сама же говорила, что с тех пор, как ты их увидела, они ничуть не изменились, а ведь когда ты покидала храм, им всяко было куда больше тридцати, если не под сороковник, а, может, и того больше.
— Сейчас я уже не уверена, что «голубые волшебницы» были настоящими живыми женщинами. И дело не в них, а в том, что с тех пор, как мне — сегодняшней мне — перевалило за тридцать, что-то внутри меня надломилось. И устаю я сейчас заметно сильней, чем каких-нибудь пару лет назад, и кураж пропал, и вообще...
— Лидка! Прекрати немедленно! Отлупить бы тебя впервые в жизни — чтобы выбить всю эту античную дурь. И я тоже хорош, повёлся, уши развесил.
— Один уже отлупил. Причём в близкой по смыслу ситуации. Это я о своём любовнике, римском сенаторе, говорю. Я тогда много дней не выходила со двора, никого не принимала, целыми днями лежала в павильоне — это что-то вроде мраморной беседки — ничего не делала, только смотрела на колонны, увитые виноградом. Алпия, как бы обеспокоясь моим душевным состоянием, позвала сенатора, он сходу определил во мне чёрную меланхолию и назначил лечение в виде скольких-то плетей. Разметала бы я всех его экзекуторов на раз-два, и его самого отходила бы по первое число — я была неслабым бойцом — да только ведь к тому моменту из меня будто весь воздух вышел. Разозлившись от боли и позора, я ненадолго взбодрилась и прогнала от себя, и Алпию, и сенатора, и этим почти полностью оборвала связи со своей прежней жизнью. Мне больше не была нужна та жизнь, которую я долго и с энтузиазмом выстраивала в Риме, не нужен был успех, до отвращения надоели зависть женщин и восхищение мужчин, совсем ещё недавно гревшие моё самолюбие. Только танец мне по-прежнему был нужен, он был даже необходим — только в нём я дышала.
Непросто мне было терять Алпию, ведь она всегда находилась рядом с моих предположительно четырнадцати лет. «Предположительно» — потому что я никогда точно не знала своего возраста. Но потеряла я Алпию не тогда, когда прогнала её, а значительно раньше. Я давно уже понимала, что стала для своей верной служанки, прежде всего, источником дохода, а постепенно алчность окончательно взяла верх над её человеческой привязанностью ко мне. В последнее время Алпия места себе не находила от догадки, что я не просто так валяюсь в павильоне, а придумываю нечто такое, что позволило бы мне уйти из гетер, но при этом сохранить за собой возможность публичных танцевальных выступлений. В этом случае доходы моей служанки должны были резко сократиться. Я сама подкинула Алпии пищу для тревожных размышлений, потому что какое-то время по привычке делилась с ней размышлениями о бренности бытия и о высоком призвании танцовщицы. Вроде того, что арс лонга вита бревис. Да кто же завершает карьеру на гребне успеха, где же такое видано, возмущённо причитала Алпия, видимо, лихорадочно подсчитывая, сколько она потеряет, если я и в самом деле решусь круто изменить свою жизнь. Кроме того, чуть позже выяснилось, что верная Алпия предала меня по-крупному ┐— начала доносить на меня «Великим» то ли из страха перед ними, то ли за деньги. И всё же с её уходом из моего дома там образовалась пустота, которая впоследствии так и не заполнилась.
Сенатора мне тоже долго не хватало, я много доброго от него видела и была ему благодарна, но даже не сделала попытки его вернуть — умерла, так умерла. Я, и правда, чувствовала, что в каком-то смысле умерла, но ещё надеялась на возрождение в новом качестве. Не срослось.
6
— Волевым порядком я прекратил бы этот дурацкий разговор, но так называемая перекличка твоей реальной жизни с выдуманной античной историей приняла просто угрожающий характер. — Вадим был зол, и не собирался этого скрывать. — Ещё на какое-то время я приму твои правила игры — дам тебе самой возможность понять, что никакой переклички на самом деле нет. Как это ни смешно, но давай разбираться в том, что привело твою героиню к смерти. Про севшую батарейку мы забудем сразу. Твоя гетера переживала тяжёлый кризис, из которого не сумела выйти. Фактология её придуманной жизни известна только автору, так что выкладывай: что такого с ней приключилось, отчего она впала в глубокую депрессию, из которой даже хорошая взбучка не смогла вывести.
— Кое-что приключилось. После памятного разговора с рабом Селиваном, когда я без колебаний приняла то, что Зои моя сестра, я не могла оставаться в бездействии. Что делать было ясно — выкупать Зои из храма, а вот, как это осуществить, было не понятно совершенно. Я даже приблизительно не знала, где находится храм. Когда убили моего принца, мы с Алпией долго ехали, куда вела дорога, слабо надеясь, что рано или поздно покажется какой-нибудь город. Много позже мы продумали направление и взяли курс на Рим. Как выяснилось, я ничего не знала о храме, в котором провела бОльшую часть своей жизни, не знала, имеет ли он название, даже какой именно богине посвящён, и того не знала. Я помнила только цвет одежд «служительниц» на всех ступенях, и, понятное дело, считала, что этой информации не хватит для опознания храма.
Но оказалось, я сильно недооценивала своего сенатора. Он не только со всей серьёзностью отнёсся к моей проблеме, но и организовал настоящую разведывательную операцию. Храм был найден, и сенатор оперативно занялся подготовкой моего путешествия, и чтобы с безопасностью в пути всё было нормально, и чтобы не мы не страдали от жажды и голода в местах, где по нескольку дней не встречалось ни единого поселения. Всё это потребовало времени. Несколько месяцев я пребывала в радостном ожидании встречи с сестрой, обустроила для неё самые лучшие комнаты, подобрала служанок, подготовила пир в честь появления ещё одной хозяйки дома. Не была готова я лишь к одному — к тому, что Зои больше нет.
— Ну, вот, сама же видишь — никакой переклички. У тебя же из близких никто не умирал... Прости, Лидочка. То, что наш ребёнок не смог появиться на свет, это, конечно, большая потеря, но всё-таки это не... прости. — Вадим отвернулся. — А как умерла твоя героиня? — спросил он после затянувшегося молчания.
— Это не важно. У неё всё равно шансов не было. Правда, я подобрала для неё одно, как мне кажется, очень неплохое решение, из серии, а вот если бы ты..., но её история, как любая другая история, не имеет сослагательного наклонения, — печально сказала Лида.
