- И обсосал бы каждую косточку! - согласилась Фуксия, приступая с большим ножом и тазом к медведю, - наверняка, людоед! Стервец душегубный!

Трое ее лысоватых носатых сыночков вооружились палками и с криками принялись отгонять набежавших собак. Профессор вышел взглянуть на принесенного медведя. Ни он один заинтересовался добычей Ровены, со всей деревни собрались дети, лысоватые, лобастые, носатые, они с удовольствием трогали мозолистые подушечки на лапах медведя и вытаскивали мох, застрявший между когтей.

За спиной профессора раздался высокий дребезжащий голос: 'Где он, этот, с позволения сказать, изюбр?! Фуксия, куколка моя, ты спустила для меня кровь? Не забудь мне отложить сала, сердце и мозг!'

Профессор обернулся, рядом стоял тщедушный человечек в льняной тоге, на манер древнеримских, в горностаевой накидке, обшитой по краю многочисленными хвостиками и лапками, как кисточками. Он горделиво опирался на подобие посоха или жезла.

- Все сделаю, господин Патиссон! - подобострастно отвечала Фуксия.

Лобастое лицо с большим красным носом в фиолетовых прожилках просияло удовольствием, толстые влажные губы сладостно причмокнули. И вся лысая желтоватая голова в повязке из дорого меха обратилась к профессору, у которого разом пересохло в горле, перед Войшило стоял академик Дудкин!

- Аа, Войшило, старое наваждение! - воскликнул он, - А как постарел, батенька! Как постарел!

Глазки под набрякшими веками, и все распухшее лицо Дудкина - Патиссона выражали изумление.

- Вы мистифицировали свою смерть?! - спросил удивленный профессор.

- Я люблю мистификации, - отвечал горделиво академик, - когда - то я показывал студентам твою фотографию со словами: 'Этого человека разыскивает 'Интерполо', опишите его портрет!' И они писали: 'Гнусная, хитроватая улыбочка, колючий прищуренный взгляд...', тут я останавливал их: 'Извините, я перепутал, это же портрет академика Войшило!' Они зачеркивали написанное и начинали заново: 'Мудрый взгляд проницательных глаз, добродушная улыбка интеллектуала ...!' Ха-ха-ха!! Но в данном случае мистификации не было! Я последовал за тобой на тот греческий остров, столь заинтересовавший тебя. Там началось, как будто, землятресение, и словно невидимая большая нога дала мне пинка! И я, как бильярдный шар, полетел в бесконечной лузе, где я видел мириады смеющихся наглых кроликов! Я летел лет двадцать и, в чем мама родила, упал вон на том огороде!

И он указал царственным жестом желтой руки с набухшими венами на огород Фуксии.

- И теперь я жуир и местный диктатор! - самодовольно проговорил Дудкин, - Я всегда считал людей средствами, если хочешь, посудными полотенцами, но о таких полотенцах, Войшило, я и не мечтал! И накормят, и массаж сделают, и огород посадят! Главное, умело использовать логические приемы в межличностных манипуляциях!

- Но здесь вокруг все запущено, - заметил профессор, - что же Вы не позаботитесь о порядке?!

- А я человек пришлый, по мне, хоть трава не расти! Человечество, Войшило, это слепой крот, который всю жизнь роется, но ничего не понимает! Что ему не хватает?

- Человечество стало слишком приземленным, ему не хватает крыльев.

- Опять ты несешь свою несусветную чушь! Человечеству не хватает ядрёного заряда эротической энергии, оно стало слишком фригидным! А в моем лесном царстве есть все! Приходи вечерком: выпьем, побалакаем, я тебе почитаю главы моей книги 'От академика до диктатора: путь избранных', а потом пойдем подглядывать за молодыми девками, Мизгириха сегодня баньку истопила!

Его толстые мокрые губы причмокнули и задвигались в сладострастной улыбке.

- Нет, мы уже собираемся уезжать, - ответил профессор и повернулся, чтобы уйти.

- Вот-вот, я всегда на белом коне, а ты всегда на плюгавом осле! - злорадно прокричал ему вслед лесной диктатор, - Что ты мне скажешь на прощание!! И где твой выкуп за охотницу, которая снабжала меня кровью и золотом?! У меня золота, как у Креза, Войшило, как у Креза!

- Не волнуйтесь, юноша, гуляйте перед сном, пейте на ночь молоко! - уже с высокого крыльца Ровены крикнул профессор.

Его благородное лицо выражало глубокое сочувствие.

Через секунду с этого же крыльца с восторженным воплем: 'Это же живой академик Дудкин!' сбежала Мед. Стоявший, как памятник самому себе, диктатор Патиссон уставился на ее веснушки, огромную лиловую шишку на лбу, расплылся в блаженной улыбке и спросил: 'Как звать тебя, Перепелиное яйцо?'

- Медуница, - радостно сообщила Мед, покраснев под веснушками, как девчонка, - я с любовью читала Ваши учебники и защитила диссертацию на тему: 'Новые подходы академика Альберта Дудкина в использовании логических приемов в межличностных манипуляциях'!

- Медуница! - повторил восторженно Патиссон и добавил несколько театрально, - А выходи за меня, Медуница, будешь женой диктатора!

- Я согласна! - ответила Мед, не раздумывая.

- Приходи в мою большую белую избу, расписанную синими медуницами, вечером сыграем свадьбу! - произнес Патиссон и в сопровождении Фуксии, несущей таз деликатесов, проследовал к своему терему.

Путешественники с вещами спустились по ступеням высокого крыльца, возле которого их встречала Мед с пламенеющим лицом.

- Не ждите меня, я остаюсь, академик Дудкин сделал мне предложение! - радостно сообщила она.

- Ты спятила, Меди! - воскликнул Под, - Это же самый злостный оппонент нашего дедушки!

- Не наступай, сделай милость, на горло моему женскому счастью! - заявила Мед, - Уважайте меня и мой выбор!

- Каре Сарыг, вытащи у моста лодку, я, как управлюсь с ведмедём, схожу за ней! - сказала Фуксия и обратилась к профессору, подавая ему плоскую черную металлическую коробочку, - Взаправду оказался людоедом, во чё нашла у него в брюхе, у душегубца!

Профессор поблагодарил Фуксию, завернул подарок в свой носовой платок и направился к реке. За ним проследовала важная Варвара Никифоровна в лисьей куртке Ровены, с рысьим одеялом под мышкой, с обвязанной оранжевым платком корзинкой клюквы, привязанной шарфиком к руке. За ними потянулись остальные, не зная радоваться или огорчаться решению Мед. Замыкала процессию высокая Ровена с тяжелыми веслами и большой сумкой на плече.

Вся компания поспешно разместилась в просторной покачивающейся лодке. Ровена села на весла, а опечаленный Под - на носу, пообещав сменить ее.

Вечерняя мгла спустилась на желтые осенние берега, за нею в дали угадывалась черная бесконечная вереница 'могильщиков', на которую уже никто не обращал внимания. Пыш посмотрел вверх, там дрожали огоньки небесных селений. Поэту казалось, что он покинул родной дом давным -давно. Пышка и не заметил, как погрузился в сон. Ему приснилась его любимая 'кладовка', в которой горел уютный свет, а на любимой лежанке дремала совсем юная Мушка, укрывшись кисейной шалью. Молодой и счастливый Пыш в любимом зеленом халате уселся за свой круглый писательский стол и, только взял свою счастливую ручку, как отварилась дверь, и вошла улыбающаяся Ровена. 'Я очень люблю тебя, папаня, - сказала она, - возьми мое сердце!' И девушка достала из - под меховой жилетки большое фиолетово - красное влажное медвежье сердце и протянула его Пышу, а за сердцем потянулись разноцветные тонкие проводки. Пыш вздрогнул всем телом и проснулся. Он увидел уставшую Ровену, налегавшую на весла. 'Надо бы разбудить Пода, - подумал Пыш, - чтобы он сменил ее, впрочем, что сделается клону?' Река стала широкой, все спали, только профессор разговаривал с Ровеной. Пыш прислушался к их словам.

- В городе большие дома и много страшных машин, - с тревогой говорила девушка, - так рассказывала тетя Мед.

- Никто не хочет послужить на общее благо, никто! -озабоченно отвечал Войшило, - Но каждый норовит прибавить себе веса или даже войти в историю, не понимая, что чем легче душа, чем свободней, тем выше она может подняться! Придумали, взвешивать душу! Да у всех душ разный вес!

- Там ездят страшные автобусы и трамвай! - отвечала Ровена.