— Нет! Пан Короус нас туда не пустит. Да и с нами не пойдет, потому что тогда ему от папы влетит.

— А мы и не будем его спрашивать, — говорю я. — Пойдем к обезьянам вечером. Папа уедет в Словакию, пан Короус в это время ужинает, в питомнике будет только пани Матиашова. Пока она подметает и убирает на втором этаже, мы юркнем в виварий. Нам даже не придется брать папины ключи из стола.

Но Ким все не соглашался.

— Я папе скажу, — пригрозил он мне. — Скажу, чтобы папа приказал пану Короусу хорошенько следить за обезьянами. Пан Короус как-то говорил, что его даже под суд могут отдать, если какой-нибудь зверь пропадет или если человек заразится от него.

— Вспомни, что говорил папа, заразные эти прививки или нет? — нажимал я на Кима.

— Папа говорил, что вакцина должна попасть прямо в кровь. Но папа говорил также, что нам одним там нечего делать. Вот скажу, чего ты надумал.

Я назвал Кима предателем, с которым не хочу иметь ничего общего. Ким молчал, только иногда поднимал лицо от рисунка и слизывал «лапшу» под носом, потому что руки у него были в краске и он не мог достать носовой платок. Он не защищался, не оправдывался, но и не обещал, что ничего не скажет папе.

Я очень разозлился, потому что вообще-то не больно люблю обращаться с просьбами. Взял книжку, хотел читать, но волновался, как бы Ким и в самом деле не наябедничал. Тогда я пообещал ему, что пока ничего не буду говорить нашим мальчишкам или лучше попрошу пана Короуса взять нас с собой. Ким радостно встрепенулся, но, по-видимому, полностью мне не поверил.

Папе он не сказал ни единого слова. Откажись я в эту минуту от своего, ничего бы не случилось. Но меня всегда одолевает желание довести задуманное до конца. Я не в силах ни на чем другом сосредоточиться, пока не осуществлю его.

И вот — уже после занятий — наш класс отправился на экскурсию. Тут я не удержался — начал рассказывать о виварии Путику и Зиме. Между прочим, прихвастнул, что как-нибудь смогу взять их с собой, если они захотят. Путик загорелся, а Зима помялся — сомневался, разрешит ли ему мама. Я посоветовал вообще маме не говорить: уж если мы решим пойти в обезьяний питомник, то сделаем это тайно, как контрабандисты. И никто на целом свете не должен знать о наших планах, даже если нас будут пытать каленым железом.

Всю дорогу я рассказывал им разные истории об обезьянах, благо мы с Кимом немало повидали в зоопарке, потому что часами любили стоять у обезьяньих клеток и наблюдать за животными. Например, я рассказал им об одной обезьяньей семье, где строгому и грозному отцу два детеныша отдавали все лакомства, которыми их угощали посетители, ничего не оставляли себе — боялись отца. Мы как-то сунули маленькой обезьянке конфетку в бумажке. Лапки ее дрожали от страха, и она роняла конфетку. Отец подошел и отобрал у нее конфетку. Тогда малышка стала опять просовывать к нам дрожащую лапку, схватила вторую конфетку и бросилась к маме. Сама она никак не могла развернуть обертку. Обезьяна-мама помогла ей в этом.

Еще там была одна обезьяна, которая все время протягивала лапку, выпрашивая еду. Если посетители ей ничего не давали, она доставала откуда-то монетку, просовывала ее между железными прутьями, как будто просила продать ей чего-нибудь вкусненького.

Еще я натрепал ребятам, как пробовал загипнотизировать одну обезьяну. Она от этого якобы в страхе забивалась в угол. И вообще все обезьяны боятся меня. Настороженно держатся друг за друга и не спускают с меня глаз. Это я, конечно, опять придумал. Откуда ребятам знать, что обезьяны всегда не спускают глаз с того, кто подходит к клетке. И совсем не важно, кто это окажется.

Чего я только не наговорил! Придумал даже, что скоро устроят специальный отлов обезьян и папа обещал взять нас с собой. Я посулил принести карту, где отмечены колонии обезьян, и стал уверять, что в этих колониях обезьяны живут так, как было показано в фильме. Кто знает, может оказаться, что у них в кабале люди-рабы!

Зима от удивления открыл рот и решительно заявил, что обязательно пойдет вместе со мной.

— Ладно, — говорю, — только сначала заглянем в сад, там черешня созрела, вот и полакомимся.

А сам подумал: «Наедимся черешни, и ребятам будет не до питомника».

В назначенный час к нашему дому подошел только Путик. Зиму, наверное, не пустили, и я был рад. Теперь вся эта затея мне уже не казалась такой безобидной, как раньше. Киму я сказал, что мы с ребятами уходим на нашу полянку. Он мне не поверил и решил идти с нами. Если честно, я даже обрадовался. Всего раз ходил я к обезьянам один, и Ким об этом даже не знал. Пан Короус тогда пошел ужинать, и я незаметно юркнул в обезьянник. Я смотрел на обезьян издалека, боясь подойти к ним ближе. Я всегда их боялся. Но Ким об этом не знал. Разберись тут, зачем лезу я в обезьянник, да еще с Путиком, если боюсь обезьян.

Все это верно. Но такая уж у меня натура: боюсь, а все равно иду напролом. Хорошо еще, Ким пошел с нами!

От института в сад ведет узкая тропинка. Люди проходят по улице и не подозревают, что за стеной растут черешни и поднимается густая, высокая трава — прекрасный кусочек сада, который никому не принадлежит. Мы живем около института и в сад попадаем через двор нашего дома и затем через крышу гаража, которая с нашей стороны спускается к самой земле. У стены растут несколько елок и две березы. Под ними широкий пень, к которому мы подтащили две каменных плиты, тут можно даже готовить уроки. Когда погода теплая, мы торчим здесь целыми днями.

Ребят из школы мы в сад не приглашаем. Только однажды я повел туда Ракосника, он зашел ко мне за тетрадками, потому что болел и теперь должен был кое-что списать у меня. Я показывал ему сад, говорил, как мы с Кимом любим здесь бывать, какая тут тишина, а по весне вся земля становится желтой от одуванчиков. Ракосник уставился на меня, как на чудо: чего тут может быть интересного — смотреть на какие-то идиотские цветы? Да лучше пойти в кино!

Ким тоже однажды пригласил какого-то Миклика посмотреть на попугайчиков. Миклик стал выхваляться, что у них в Еванах дача с бассейном, а скоро сделают и настоящий камин. Этот камин особенно произвел впечатление на Кима. Миклик рассказывал, что для камина покупается специальное дерево и что их семья будет теперь сидеть у камина, как у костра.

Потом Миклик пригласил Кима посмотреть их собаку — белого фокстерьера, одетого с головы до пят в какую-то домашнюю одежду: собака часто простужается, вот на нее и надевают пижаму, в которой она и спит. Пижама застегивается на спине, и все это выглядело очень смешно. Снаружи торчали только голова и хвостик. Когда Ким собирался уходить, собака выскочила из двери на улицу и побежала по тротуару. Миклик бросился за ней. Видя их, прохожие останавливались и весело смеялись.

С тех пор Ким был безразличен к каминам. И однажды он даже сказал, что костер в доме — это такая же глупость, как собака в пижаме. И Миклика после этого он больше не приглашал к нам домой.

Когда мы бываем у дедушки, то частенько вместе с ребятами разводим костер. Но его нельзя разводить близко от нашего дома: в саду у дедушки живут пчелы и дым для них вреден. Раньше дедушкины пчелы жили в старом железнодорожном вагоне. Дедушка был когда-то железнодорожником, а его отец — железнодорожным сторожем. Когда-то давно мимо дедушкиного дома ходил поезд и где-то совсем рядом была остановка. Теперь там железнодорожный тупик, куда загоняют старые вагоны.

Во время войны у железной дороги шли бои, и дедушка был ранен в колено. С тех пор нога у него немного кривая и он хромает. Сейчас он живет в своем домике совсем один, но когда приезжаем мы с Кимом, мама и папа, в домике становится тесно. Я никак не могу представить, как тут жил дедушка, когда он был маленький, со своими родителями и четырьмя братьями.

Ким очень любит помогать дедушке доставать из ульев соты. Ульи деревянные и покрашены в разные цвета. Ким совсем не боится пчел, хотя, когда он достает соты, какая-нибудь пчелка обязательно ужалит его.