— Дорогая, — вмешался сэр Богдер, — должен тебя обрадовать: Совет принял наши предложения.

— Долго же они раскачивались. — Леди Мэри брезгливо разглядывала Казначея:

— Просто поразительно, с каким скрипом меняется система образования в этой стране. Сколько лет мы боролись за отмену раздельного обучения! А взять частные школы — их все больше. Стыд и срам.

Казначею, который сам закончил частную, хотя и не столь престижную, школу в Саутдауне, слова леди Мэри показались, кощунством.

— Так, по-вашему, частные школы надо закрыть? — возопил он.

— А вы, как я понимаю, сторонник частных школ? — высокомерно осведомилась леди Мэри.

Сэр Богдер разливал шерри, мелодично позвякивали рюмки. Казначей пытался подыскать примиряющий ответ.

— Кое-какой прок от них все-таки есть, — промямлил он.

— Какой именно?

Но прежде чем Казначей успел придумать довод в защиту закрытых школ, который не задел бы хозяйку, сэр Богдер пришел ему на выручку с рюмкой шерри в руке.

— Благодарю вас, Ректор, — прочувствованно сказал Казначей и отхлебнул глоточек. — Превосходный напиток, смею заметить.

— Мы не пьем южноафриканское шерри, — сказала леди Мэри. — Надеюсь, в колледже его не держат.

— Немного есть — для студентов. Но профессора, конечно, к этой дряни не притрагиваются.

— Совершенно верно, — подтвердил сэр Богдер.

— Дело не во вкусовых качествах, а в моральном аспекте, — возразила леди Мэри. — Я считаю, что мы обязаны бойкотировать южноафриканские товары.

Для Казначея, воспитанного за профессорским столом на политических пристрастиях Декана и Старшего Тьютора, взгляды леди Мэри были чересчур радикальны, к тому же высказывала она их так, будто выступала на собрании матерей-одиночек. Казначею пришлось терпеливо вникать в столь насущные проблемы, как землетрясение в Никарагуа, демографический взрыв, право женщины на аборт, тюремная реформа, снижение уровня жизни, сокращение стратегических вооружений. Его выручил гонг. Но в столовой, когда подали салат из сардин, который за профессорским столом сошел бы просто за прелюдию к трапезе, нападки леди Мэри приняли личный характер.

— Вы, случаем, не в родстве со шропширскими Шримптонами? — спросила она.

Казначей печально покачал головой:

— Моя семья… Мы из Саут-Энда.

— Как странно. Я спросила потому, что мы встречались с ними в Богноре перед войной. Сью Шримптон была со мной в Сомервилле, мы вместе заседали в Комитете Нидэма.

Казначей молча признал социальное превосходство леди Мэри. Но его нынешнее унижение будет сторицей вознаграждено в будущем. Много лет спустя, — сидя с друзьями за рюмочкой шерри, он будет говорить: «Леди Мэри сказала мне на днях…» или «Мы с леди Мэри…» — и как вырастет он в глазах всяких жалких людишек! Предвкушение этих маленьких побед мирило Казначея с леди Мэри.

А сэр Богдер молча ел сардины и старался не привлекать к себе внимания. Он был признателен Казначею за то, что тот принял удар на себя и хотя бы одно утро послужит мишенью для его высоконравственной супруги. Страшно подумать, что произойдет, если вдруг исчезнет социальная несправедливость и леди Мэри не на что станет изливать свое раздражение. «Слава Богу, нищие всегда с нами»[26], — успокоил он себя и съел кусочек чедера.

На второй день регаты Декан уехал в Кофт повидать сэра Кошкарта, и Кухмистер в одиночестве стоял на пронизывающем ветру и смотрел, как сражаются спортсмены Покерхауса. Разговор, подслушанный в котельной, не шел у него из головы. Какая чудовищная несправедливость! Новости, которые принес после завтрака за профессорским столом Артур, расстроили его еще больше.

— Ну, Ректор! Такое удумал, что только держись, — выпучив глаза, докладывал официант. — Всем им вилка в бок.

— С него станется, — с горечью сказал Кухмистер, думая о Райдер-стрит.

— В приличном доме такую мерзость и держать-то стыдно, правда ведь?

— Какую мерзость? — безразлично спросил Кухмистер, думая о том, что если сэр Богдер приведет свой адский план в исполнение, то у него не останется никакого дома — ни приличного, ни неприличного.

— Даже не знаю, как она называется. Опускаешь монетку и…

— И что? — раздраженно спросил Кухмистер.

— Ну и вываливаются эти штуки. Сразу три. Я-то с ними дела не имел. С ними лучше не связываться.

— С кем?

— С резинками, — шепнул официант, оглядываясь, не подслушивает ли кто.

— Резинки? Ты о чем?

— Ну, те штуки, на которых подорвался мистер Пупсер, — выговорил Артур.

Кухмистера передернуло.

— Быть того не может! Они собираются притащить эту гадость в Покерхаус?!

Артур кивнул:

— В мужской сортир. Вот куда.

— Только через мой труп. Или они — или я. Чтоб я сидел себе спокойно в привратницкой, а в сортире этакое паскудство — да ни в жизнь. Здесь не какая-нибудь долбанная аптека.

— В некоторых колледжах их продают, — заметил Артур.

— И мы, значит, туда же? Не правильно это. Все распутство от них, от резинок этих. Вон до чего они Пупсера довели. Бедняга только о них и думал.

Артур горестно покачал головой:

— Ваша правда, мистер Кухмистер. Куда мы катимся! Особенно Старший Тьютор волнуется. Говорит, гребцам это противопоказано.

И сейчас, стоя на берегу, Кухмистер был на стороне Старшего Тьютора.

— Прямо помешались на этом сексе, — бормотал привратник. — А чего в нем хорошего?

Когда восьмерка Покерхауса прошла мимо, Кухмистер вяло поаплодировал и, тяжело ступая, поплелся следом. Велосипедисты, вспенивая грязные лужи, перегоняли его, но, как и Декан накануне. Кухмистер не обращал на них внимания. Горькие думы одолевали его. Декана, по крайней мере, никто не предавал. А его предали. Предал колледж, которому Кухмистер и его предки служили верой и правдой. Члены Совета должны остановить сэра Богдера. Он не имеет права продать Райдер-стрит. Сорок пять лет Кухмистер сидел в привратницкой весь день и половину ночи — за такие смехотворные деньги! — блюдя привилегии и покрывая грешки отпрысков знатных семейств. Скольких одних только пьяных молодых джентльменов перетаскал он на закорках? Сколько секретов хранил?! От скольких обид пострадал на своем веку?! Но дебет всегда уравновешивался кредитом, он был уверен, что колледж заботится о нем сейчас и позаботится в старости. Привратник Покерхауса — это почетное звание. Но что, если колледж потеряет свое лицо? Кем он будет тогда? Бездомным стариком, которому останутся лишь воспоминания. Нет. Этому не бывать. С ним обязаны обойтись по справедливости. Это их долг.

Примерно то же самое Декан вдалбливал сэру Кошкарту в библиотеке Кофт-Касл.

— Наш долг — остановить этого человека с его дурацкими новшествами, — говорил он. — Сэр Богдер камня на камне не оставит от Покерхауса. Годами, столетиями, черт возьми, славилась наша кухня, а теперь он предлагает открыть столовую с самообслуживанием и установить автоматы презервативов.

— Э-э… что? — задохнулся сэр Кошкарт.

— Автоматы с презервативами.

— Бог мой! Быть того не может. Да он рехнулся! — воскликнул Кошкарт.

— Просто светопреставление! Да в мое время любого исключили бы, вздумай он отбарабанить какую-нибудь куколку.

— Да-да. — Декан заподозрил, что, судя по выражениям, генерал в свое время играл в оркестре на ударных. — Вы недооцениваете ситуацию, Кошкарт, — поспешно продолжил он, опасаясь, что генерал углубится в музыкальные воспоминания. — Ректор роет под корень. Речь не только о колледже. Затронуто нечто более обширное. Улавливаете?

Сэр Кошкарт замотал головой.

— Нет, — откровенно признался он.

— Великобритания, — значительно произнес Декан. — Три столетия олигархия правит Британией. — Он остановился. Может быть, выразиться попроще?

— Совершенно верно, старина, — сказал генерал. — Всегда так было, всегда так будет. Тут спорить не приходится.