— Живо откройте главные ворота! — заорал Ректор.

— Еще не время, — лаконично ответил Кухмистер.

— Что значит еще не время? — не понимал Ректор. — Надо впустить врачей и пожарных.

— Нельзя пускать в колледж посторонних, пока я не подберу эту гадость. Не дело.

Ректор свирепо посмотрел на плавающий презерватив. Упрямство Кухмистера взбесило его.

— Там раненые, — взвыл он.

— Это понятно, — сохранял спокойствие Кухмистер. — Но нельзя забывать и о репутации колледжа.

Он наклонился к прудику и поразил пузырь. Сэр Богдер со всех ног бросился к месту происшествия. Кухмистер медленно пошел за ним.

— Никакого уважения к традициям, — печально покачал он головой.

— Какая вкусная требуха, — сказал Декан за обедом. — После судебного осмотра трупа и следствия у меня разыгрался аппетит.

— Все проведено очень тактично, — вступил в разговор Старший Тьютор.

— Должен признать, я ожидал, что вердикт будет менее великодушным. А самоубийство нам — тьфу. От этого еще никто не умирал.

— Самоубийство? — заорал Капеллан. — Я не ослышался? Кто-то сказал самоубийство?

Он оглядел присутствующих. — Об этом надо обстоятельно потолковать.

— Коронер уже все растолковал до тонкостей, — завопил ему в ухо Казначей.

— Скажите, какой молодец, — ответил Капеллан.

— Старший Тьютор как раз об этом и говорил, — пояснил Казначей.

— Как раз об этом? Очень интересно, — сказал Капеллан. — И как раз вовремя. В колледже уже несколько лет не было приличного самоубийства. Такая досада.

— Честно говоря, я не вижу ничего прискорбного в том, что самоубийства вышли из моды, — буркнул Казначей.

— Положу-ка я себе еще требухи, — вступил в разговор Декан. Капеллан откинулся на спинку стула и посмотрел на коллег поверх голов.

— В былые времена и недели не проходило, чтобы какой-нибудь бедняга не решался кончить счеты с жизнью. Когда я только-только стал здесь Капелланом, я уйму времени проводил на расследованиях. Вы только подумайте, было время, когда наш колледж называли Трупхаус.

— С тех пор все изменилось к лучшему, — сказал Казначей.

— Чепуха, — возразил Капеллан. — Падение числа самоубийств яснее ясного указывает на падение морали. Похоже, студенты более не испытывают угрызений совести, как это было в дни моей молодости.

— А может, это потому, что перешли на природный газ? — предположил Старший Тьютор.

— Природный газ? Ничего подобного, — вмешался Декан. — Я согласен с Капелланом. Упадок нравов чудовищный. С точки зрения нынешней молодежи все рассуждения о морали не стоят выеденного яйца.

— Яйца? — завопил Капеллан. — Всмятку, пожалуйста.

— Я просто хотел сказать… — начал Декан.

— Хорошо хоть, что никто не предположил, что юный Пупсер принимал наркотики, — перебил Казначей. — Полиция провела очень тщательное расследование, и, как вы знаете, ничего не обнаружила. Декан поднял брови.

— Ничего? — усомнился он. — Насколько я знаю, они изъяли целый мешок… мм… резиновых изделий.

— Я имел в виду наркотики, господин Декан. Вы же понимаете, встал вопрос, каковы мотивы. Полиция склонна думать, что Пупсер был охвачен противоестественным влечением.

— А я слышал, он был охвачен миссис Слони, — сказал Старший Тьютор. — Полагаю, что влечение к миссис Слони и впрямь можно назвать противоестественным. Поразительное отсутствие вкуса. Что до остального, должен признать, что пристрастие к надутым газом презервативам у меня в голове не укладывается.

— По данным полиции, их было двести пятьдесят штук, — уточнил Казначей.

— О вкусах не спорят, — сказал Декан. — Хотя мне лично представляется, что у этого прискорбного происшествия политическая подоплека. Совершенно ясно, что этот Пупсер был анархистом. В его комнате нашли много литературы левацкого толка.

— Я так понял, он исследовал вопрос о хлебе из грубой ржаной муки, — сказал Казначей. — В Германии шестнадцатого века.

— Еще он принадлежал к ряду обществ, занимающихся подрывной деятельностью, — сообщил Декан.

— Разве ООН — подрывная организация? — запротестовал Казначей.

— А как же, — не уступал Декан. — Все политические общества занимаются подрывной деятельностью. Наверно, занимаются. По логике вещей. Не хотели бы что-нибудь подрывать — не создали бы организацию.

— Весьма странное рассуждение, — заметил Казначей. — Но тогда непонятно, при чем тут миссис Слони.

— Я склонен согласиться с Деканом, — сказал Старший Тьютор. — Чтобы лечь в постель с миссис Слони, надо или спятить, или проникнуться чувством долга перед обществом в извращенной форме. А запустить двести пятьдесят смертоносных презервативов в ничего не подозревающую Вселенную — признак фанатизма…

— С другой стороны, — возразил Казначей, — он ведь жаловался вам на свое… мм… увлечение этой милой дамой.

— Да, возможно, — признался Старший Тьютор, — хотя, по-моему, когда речь идет о миссис Слони, слово «милая» не подходит. Во всяком случае, я отправил его к Капеллану.

Все вопросительно посмотрели на Капеллана.

— Миссис Слони? Милая? — заорал он. — Еще какая милая. Чудесная женщина.

— Мы хотим узнать, намекал ли вам Пупсер относительно своих побуждений, — объяснил Казначей.

— Побуждений? — переспросил Капеллан. — Ясно как божий день. Старая добрая похоть.

— Так он, по-вашему, из-за похоти взорвался? — недоумевал Старший Тьютор.

— Ну да. Нельзя же вливать молодое вино в старые мехи, — сказал Капеллан.

Декан покачал головой.

— Бог с ними, с побуждениями, — сказал он. — Главное — Пупсер всех нас поставил в крайне неловкое положение. Как тут доказывать, что мы и без перемен прекрасно проживем, когда учащиеся такие фейерверки закатывают. Заседание общества Покерхауса отменили.

Преподаватели разинули рты.

— Но, как я понял, генерал согласился его созвать, — сказал Старший Тьютор. — Неужели он пошел на попятный?

— Оказалось, на него нельзя положиться, — мрачно промолвил Декан. — Сегодня утром он позвонил и сказал, что лучше подождать, пока уляжется пыль. Неудачная фраза, но что он имеет в виду, ясно каждому. Еще один скандал нам ни к чему.

— Проклятый Пупсер, — кинул в сердцах Старший Тьютор.

Преподаватели закончили трапезу молча.

Сэр Богдер и леди Мэри за омлетом тоже скорбили по покойнику, правда, более сдержанно, нежели члены Совета. Как и всегда в таком случае, трагедия воодушевила леди Мэри, а странные обстоятельства смерти Пупсера подхлестнули интерес к психологии.

— Видно, несчастный был фетишистом, — сказала она, очищая банан с хладнокровным интересом, который напомнил сэру Богдеру об их медовом месяце. — Ну прямо как — ты помнишь? — тот парнишка, который в уборной поезда завернулся в полиэтилен.

— Да, нечего сказать, выбрал местечко, — отозвался сэр Богдер, накладывая себе консервированной малины.

— Конечно, налицо проявление материнского комплекса, — продолжала леди Мэри. — А полиэтилен, очевидно, заменял плаценту.

Сэр Богдер отодвинул тарелку.

— Скажи еще, что бедняжка надувал презервативы, потому что завидовал мужчинам с большим членом, — хмыкнул он.

— Юноши этим не страдают, Богдер, — сурово поправила леди Мэри. — Только девушки.

— Да? Ну так, наверно, это служанка обзавидовалась. Ведь никто же не доказал, что это Пупсер забил дымоход презервативами. Добыл-то их он, это точно установлено. Но не исключено, что надула их миссис Слони и она же запустила вверх по трубе.

— Ах, да, я и про нее хотела — сказать, — вспомнила леди Мэри. — Декан очень нелестно отзывался о миссис Слони. Он, кажется, считает, что если у молодого человека был роман со служанкой, значит, он потерял рассудок. Ярчайший пример классовых предрассудков. Впрочем, я всегда считала Декана исключительным ничтожеством.

Сэр Богдер посмотрел на жену с нескрываемым восхищением. Ее противоречивость никогда не переставала удивлять его. Демократизм леди Мэри происходил от врожденного чувства превосходства, которое ничуть не уменьшилось даже после замужества. Временами он думал о том, что она согласилась отдать ему руку и сердце не без задней мысли. Уж не вздумала ли она таким образом щегольнуть своими либеральными взглядами? Он отмел мысли личного характера и подумал о последствиях смерти Пупсера.