— Спит? Ах да, действительно… Чесек, Чесек, вставай сейчас же!

Из-под натянутого на голову пальто появились сперва растрепанные волосы, потом запухшие глаза и, наконец, все лицо, молодое, но отекшее и желтоватое.

— Чего надо? Чего орешь? Поспать человеку не дадут…

— Вставай, Чесек. Комиссия пришла!

— Чихал я на твою комиссию! — буркнул молодой человек, как две капли воды похожий на встреченного в коридоре, и опять натянул на голову пальто, собираясь заснуть. Но директорша уже рассердилась.

— Сейчас же вставай, черт тебя возьми, слышишь? Напился, скот!.. — крикнула она, стремительно рванув с него пальто.

— Сама небось больше напилась, — мрачно пробормотал юноша и, спустив с дивана босые грязные ноги, с неожиданным интересом уставился на них.

— Убирайся, чтоб я тебя тут больше не видела!

— Не ори. Убираться так убираться. Подумаешь, комиссия… Две бабы…

Директорша наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.

Он исподлобья окинул взглядом Ядвигу и Кузнецову:

— Ага, добрались и до вас! Говорил я вам…

— Заткнись и убирайся отсюда, — заорала дама в халате.

Он встал и, волоча по полу пальто, не спеша направился к выходу.

— Ну, так вот, времени у нас мало. Будьте добры, покажите книги, счета.

— Книги? Да что вы, сударыня, какие там книги! — любезно улыбаясь, заговорила директорша. — У нас никаких книг не ведется, я ведь не бухгалтер.

— А кто вы собственно?

— Я? Как — кто? Просто господин уполномоченный Фиалковский попросил меня заняться этим домом, и я согласилась из любезности. Он мой старый знакомый, так вот, чтобы услужить ему… Это такой милый человек… Вы его знаете?

«Не позволяй втереть себе очки», — вспомнились Ядвиге слова госпожи Роек. Но это нельзя даже назвать очковтирательством. Эта дура как будто и вправду не понимает, что происходит.

Кузнецова в это время внимательно рассматривала стол, оглядела столовую и только махнула рукой, когда Ядвига хотела перевести ей ответ директорши относительно отчетности.

— Не надо, я понимаю, все поняла… Ничего не поделаешь, надо сперва обойти весь дом и посмотреть, что здесь происходит.

Дама в халате хоть и уверяла, что не знает русского языка, видимо отлично поняла слова Кузнецовой.

— О, пожалуйста, если вам угодно… Только я не знаю, имею ли право показывать.

— Как, имеете ли право? Вы видели наши мандаты?

Дама тщательно застегивала упорно расстегивающуюся кнопку халатика.

— Видела. Но дело в том, что я назначена сюда делегатурой нашего правительства и уполномоченным посольства. Так что без них неудобно…

— Не морочьте голову! — грубо перебила ее Ядвига. — Делегатура давно ликвидирована, это вам прекрасно известно, ведь почти год, слава богу, прошел. А уполномоченный посольства арестован за мошенничество, что тоже, вероятно, для вас не секрет.

Та прикусила губу.

— Я не говорю о… господине Лужняке, — выговорила она как бы с усилием. — Меня просил господин Фиалковский, который заменил его на посту уполномоченного.

— Чьего уполномоченного? Впрочем… Фиалковский, на которого вы все время ссылаетесь, тоже уже в тюрьме.

Директорша пискнула и отшатнулась.

— Господин Фиалковский?! Такой порядочный, такой милый человек!.. Боже мой!

— Вот, вот! Так что не стоит на него и ссылаться. А если вам угодно, мы можем через десять минут явиться сюда с милицией. Может быть, хоть она вас убедит, что существуют законы.

— Милиция… Натравить на беззащитную женщину милицию?..

— Мы тоже беззащитные женщины. Так вот, будете вы нам показывать дом или нам одним идти?

— Отчего же не показать, если вам интересно? Могу показать. Только тут нет ничего любопытного. С чего прикажете начинать?

— С самого начала.

— Только… Только вот не знаю, как быть…

— Что такое?

— Не все еще встали, так что…

— Не беда.

— Как хотите.

Она без стука открыла первую дверь. Одевающаяся женщина взвизгнула и прикрыла голые плечи схваченной со стула блузкой.

— Это кто-нибудь из персонала?

— Конечно, конечно… Может, хотите войти?

— Не надо. А дальше?

Но дальше тоже оказались жилые комнаты. В них были одни взрослые — мужчины, женщины, но ни одного ребенка. Кузнецова вдруг забеспокоилась.

— Это ведь Завальная улица, четыре? Детский дом?

— Да. О чем она спрашивает? — обратилась директорша к Ядвиге, вовремя вспомнив, что не знает русского языка.

— А где же дети?

— Ах, дети… Разумеется, дети есть… Только часть мы недавно перевезли в другой дом, здесь было так тесно… Так что детей сейчас… не очень много. Мы как раз ожидаем новую партию.

— Тогда, будьте любезны, покажите комнаты, приготовленные для этой новой партии.

— Комнаты? Но у нас все, все занято. Вы сами видите, какая теснота… Повернуться негде!

— Вот что: прикажите созвать весь персонал в эту столовую, или как она у вас называется, — распорядилась Кузнецова.

— Леон! — пискливо крикнула директорша.

В дверях появился пожилой плечистый усач.

— Это наш надзиратель. Леон, пусть все сейчас же соберутся в столовой. Ну что вы таращите на меня глаза? По-польски не понимаете?

— В столовой пан Чесек спит.

— Давно встал. Идите же! Сто раз вам повторять, что ли?

— Да мне-то что! Не спит так не спит! А только, когда я хотел собрать со стола, он как запустит в меня сапогом…

Снова захлопали двери, послышались шаги. Где-то на другом конце коридора заспорили:

— Холера им в бок, не пойду! Кто мне может приказать, ну кто?

— Иди, слышишь, а то… Что ты, боишься их, что ли?

— Я боюсь? Кого? Этой большевистской комиссии? Двух баб прислали! Да я бы их за шиворот и — вон! Так бы и вылетели!

— Ну, ну, не беспокойся, за углом, наверно, милиция ждет.

— Боюсь я их милиции! Помнишь, в Ташкенте мы им…

— Вот, вот! Самое время и место об этом вспоминать! Входи уж, входи.

Комната медленно заполнялась. Все входили, не здороваясь, равнодушно становились вдоль стены. Преимущественно молодые люди, несколько женщин. Усатый надзиратель был единственным пожилым человеком среди них.

— Сколько персонала в доме? — спросила Кузнецова, раскладывая на краешке неубранного стола бумаги и вынимая самопишущее перо.

— Ого, записывать собираются!

— Свирепая баба… А другая кто — полька, что ли?

— Да, из тех полек, которые, знаешь…

— Прошу потише! — Кузнецова сказала это тихо, но в голосе было что-то, от чего все сразу умолкли. Лишь один из молодых людей демонстративно цыркнул сквозь зубы в угол.

— Сколько у вас персонала?

— Восемь человек, — неохотно выдавила из себя директорша.

— Восемь? А остальные? Сколько вас здесь, господа?

— Ну что ж, сосчитаем сами, — согласилась Ядвига. — Присутствуют тридцать человек.

— Как тридцать? — возмутился юноша, которого они видели спящим в столовой, но вмешался усатый надзиратель:

— А что ж, верно. Дамочка правильно сосчитала. Тридцать человек, как из пушки.

— И что вы тут, собственно говоря, делаете? — спросила Ядвига.

Они неуверенно переглядывались, но не отвечали: ведь вопрос не был задан никому в отдельности. Ядвига поняла свою оплошность.

— Ну, вот вы, например, делаете здесь что-нибудь, несете какие-нибудь функции?

— Я? Еще чего не хватало! Нет, я тут никаких функций не несу.

— Так что же вы делаете в детском доме? Как сюда попали?

— Я? У меня сестра здесь работает.

— Ах, так, сестра… Ну, а вы?

— Временно, милостивая государыня, временно, всего на несколько дней!

После долгих расспросов, уклончивых ответов и пререканий удалось, наконец, разбить присутствующих на две группы. Восемь человек персонала и двадцать два человека, не имеющих никакого отношения к детскому дому.

— Кто из персонала имеет рабочую квалификацию? Может, вы будете так любезны продиктовать, — обратилась Ядвига к директорше.

— Я? Как я могу? Откуда я знаю! — пожала та плечами.