«Быстро блекнут зим покровы…» Быстро блекнут зим покровы: то декабрь, то январь. Почернел закат багровый. Дом зажегся, как фонарь. Но в глуши небес румяных наши ночи хороши: бесконечны, постоянны, как бессмертие души. «Если все открылось разом…» Если все открылось разом, то чему благодаря? — над морозом, как над газом, розоватая заря: все детали отличатся, пропадавшие зазря — станет ясно: это счастье, утро, проще говоря. Навсегда увидим мы: в толщах крыш стоят дымы, и над нами, и под нами — осчастливлен снег тенями — ласковым касаньем тьмы. «В ней спокойствие есть молодое…» В ней спокойствие есть молодое — оболочка смятений и снов, но внезапно взлетят ладони, губы выгнутся силой слов — вся вперед подается, силясь проясниться сквозь эту гладь, — и потом стихает опять: только глаз остается вырез. «Ты умеешь чувство придержать…» Ты умеешь чувство придержать и прикрыть чуть подведенным веком. Удается многоводным рекам неподвижно блещущая гладь — и порою легкий ветер вспять тянет их течение со смехом. «Мне хочется не красоты пустячной…» Мне хочется не красоты пустячной, но чуда, перешедшего за край: искусство, не старайся, не играй, но лишь услышать ей возможность дай, когда я крикну ей, еще такой вчерашней: родная, сжалься! Видишь, как я стражду — не говори так буднично и страшно, не привыкай ко мне, не привыкай. «А в женской мысли, нежной и незрячей…» А в женской мысли, нежной и незрячей, я смысла никогда не замечал: она, как огонек жилья горячий в ночи без окончаний и начал, она любого смысла легче — не различить ее и не отвлечь: ночами так округлы плечи и нечленораздельна речь… и вечный мрак вкруг женской мысли вечен. «Случись со мною сказка…» Случись со мною сказка, чтоб шелковый клубок катиться до развязки передо мною мог. Но вот уже калитка — искомый терем, сад… И остается нитка, ведущая назад. Солнцестояние
«Мы поедем без билета…» Мы поедем без билета в убывающее лето. Пассажиров сквозь газеты, как сквозь сито, протрясло. Оттого в пустом вагоне никого сегодня нету: на платформе, как в июне, пусто: пусто и светло. «Летом из холодной печки…» Летом из холодной печки пахнет стужею и сажей. На плите неразогретой — полстакана молока, пачка соли, нож и спички и еще комок бумажный из засаленной газеты от январского денька. «Только летом, только летом…» Только летом, только летом есть в году такой пробел: перед зеленью и светом слабый сумрак оробел. В эту пору, в эту пору свет всеобщий, мрак — ничей. Это тот пробел, в котором катятся черемух горы в прорубь черную ночей. «Деревьев новые овины…» Деревьев новые овины прикрыли день наполовину. Вблизи от зарослей малины, явившись призрачно и вдруг, стоят огромные люпины и озираются вокруг. «Был ли каждый Божий миг…» Был ли каждый Божий миг мал, как мотылек? Иль, как небо, был велик и, как даль, далек? Уместился в коробке спичечном моем — иль, как камушек в реке, мир исчезнет в нем? Пылающее очертанье «Гасите верхний свет — и со стекла…» Гасите верхний свет — и со стекла житейские живые отраженья исчезнут. И декабрьская мгла во мраке электрического тленья за окнами предстанет без движенья, неощутимая для жалкого тепла. «Не глупая игра в лото…» Не глупая игра в лото, где цифры совпадут едва ли — нет, неожиданность есть то, что мы всю жизнь невольно ждали. А потому не сочиняй, не фантазируй своевольно — и так живем мы невзначай, и с нас случайностей довольно. |
