«Любви непринятая лепта…» Любви непринятая лепта В руке осталась навсегда. Лишь дружбы узенькая лента Связала горькие года. Бок о бок, рядом, близко, розно, Ни разу настежь, напролом! И даже ждать награды поздней Нельзя за дальним, за углом. Все, что другому было б мало, Тебе хватило до конца. Ведь ты и так, — сквозь покрывало, Знал наизусть черты лица. «На многое легла епитрахиль заката…» На многое легла епитрахиль заката Парчою выцветшей, забвением богатой, — А ты б еще хотел напомнить о себе: Письмом прижившимся в шкатулке и судьбе, Стихами старыми, где в сочетаньи слов, Сквозь лабиринты лет, день первой встречи нов… Но ведь душа ушла от обнищавших мест И птицу не вернуть на сломанный насест; Из рук охотника ей не принять зерна: За дымкой выстрела пшеница не видна. «Душно. Поют петухи…» Душно. Поют петухи. Туча ползет грозовая. Персти кипариса круги Чертит, предостерегая. Минуло время забав, — Молний над нами сверканье. Струны дождя оборвав, Ветер рванулся с рыданьем. Ласточка жмется к гнезду, Словно оно уцелеет. К Страшному зрея Суду, Кладбище тускло белеет. «Еще есть облака и птицы…» Еще есть облака и птицы На небе, звери — на земле, И детские простые лица, Неискушенные во зле. Печатью чудною отмечен Лишь тот, кто в самый черный год. Грядущей гибели навстречу О вечном торжестве поет. Кто суетою злободневной Истоки вод не замутил И день блаженный и безгневный За сотни лет предвосхитил. Он не увидит, угасая, Ночных пожаров городов. Струя дождя, струя косая, Безлюдье сельское садов Глазам тускнеющим предстанут. И лишь осенние цветы Запекшейся коснутся раны, Как он, смиренны и просты. «Колеблет сад живое пламя маков…» Колеблет сад живое пламя маков И чья-то первая приблизилась весна. Мир полон снов, и шепотов, и знаков, Тугим кольцом душа окружена. Она не спит, но явь проходит мимо. Ей царства новые открыты и, вчера Еще ничья, сейчас неудержимо Она летит в объятия костра. «Не требуя, такие только просят…»
Не требуя, такие только просят И, если им отказано, — молчат. Их тело легкое земля любовно носит, Как бабушка болезненных внучат. И смерть их бережно срезает, а не косит, И только с ними нищий мир богат. «Чтоб говорить об этом, нужны годы…» Чтоб говорить об этом, нужны годы Молчания и подвига, борьбы С самим собой, затвора и ухода, — А ты во власти собственной судьбы! Не ты ведешь, тебя несет стихия, Тобой играет каждый ветерок. Что лепеты раскаянья глухие? Как твой порыв непрочен, неглубок! Ничтожный окрик… и ответишь гневом, И не подставишь никогда ланит… Нет, не таким разносемянным севам Стать жатвою, что голод утолит! «Какая странная игра…» Какая странная игра: — Кто выдумал игру? — Обиды шевелить с утра, Пополдни, ввечеру. Свои сокровища считать Скупец не станет так. Трястись, как над ребенком мать, Над коркою — бедняк. Приумножать, года нести Тот ядовитый груз… А где-то слово есть «прости», Как разрешенье уз. «Под мелким, медленным дождем…» Под мелким, медленным дождем, Продрогнув, очередь стояла За хлебом. Ночь сменилась днем, — Толпа росла и не роптала. О вы, покорные стада Злым пастырям в овечьей шкуре! Вы будете молчать, когда Разрушат ваши города И, беззащитные, под бурей Рассеетесь в свой черный час, Себе пристанища не зная… Того ли Он хотел для вас, От крестной муки изнывая! «И снова в Рим стекутся пилигримы…» И снова в Рим стекутся пилигримы К подножию и Павла, и Петра, И ты придешь туда пешком, с другими, В последние земные вечера. В развалинах лежащий вечный город Прекрасен будет в гибели своей. Не устрашат ни палачи, ни голод Из катакомб нахлынувших гостей. Все потерявшим, все нашедшим людям Одно виденье очи ослепит. Не будет храмов… Пастырей не будет… Но Он придет и стадо укрепит. |
