«О, — думал он вовремя долговременных антрактов разговора, — это существо должно быть переселено под веселое небо Квито! Оно для него создано!

Райский воздух моих садов разгонит эту болезненную задумчивость, свойственную Югу. Дыхание Клавдианы может, возродить, утроить жизнь, дать бессмертие.»

И вот, решительным голосом прерывает он молчание свое словами: Прекрасная Клавдиана!..

Но вдруг доносят о приезде Сбигора; двери отворились, Клавдиана бросилась на встречу к отцу.

— Милая Клавдиана. сказал он ей тихо, — мне должно с тобой говорить наедине.

Клавдиана возвратилась к обществу, и чрез несколько мгновений, жалуясь на головную боль, удалилась в свою кантату.

Важно, как попечитель о благе общественном, обратился Сбигор-Свид к гостям своим. Все его обступили. Поздравительные взоры и улыбки сопровождались испытательными, тонкими вопросами о здоровье Властителя, о причине призыва, о приеме сделанном, во дворце. Нет ли войны? Нет ли перемены в правлении? Какая причина приезда правителей областей? Какая причина переезда в старый дворец? — раздавалось вокруг Сбигора-Свида; и если бы во внутренности его был сокрыт жрец Мемфисский, то и тогда, он; отвечал бы двусмысленно на все предложенные ему вопросы, чтоб не обличить своего неведения. Слова: нет и неизвестно, были неприличны для человека, который воображал уже стоять, под рогом изобилия; и потому, вельможа отвечал придворными звуками, которые похожи на центр, соответствующий всем вопросам, лежащим на окружности.

Но люди тонкие, как математические линии, проницательные как миазмы, не с вопросами обращались к нему, а с предложениями услуг своих, если Властитель, возложил на него какое-нибудь поручение. По самонадеянности ли, или по недоверчивости, Сбигор-Свид не хотел ни с кем делать возложенного на него труда. Дав заметить всем, что поручение требует неотлагательных занятий, он проводил своих гостей со всеми приличиями и словами, какие только может изобрести светское искусство общежития, для заменения простых слов: ступайте домой, мне некогда.

В подобных: случаях разъезды бывают необыкновенно медленно. В передней, и на каждой ступени лестницы, бывают необходимые остановки, для сообщения друг другу догадок, суждений, заключений, и вообще умственных химических разложений важного события.

Кто бы не заметил, что Сбигор-Свид был в лучах радости; но что значило призвание его к Властителю? Что наполнило его таким светом? — Эти вопросы были основанием всеобщих толков и споров.

— Ну, милый друг, предположения отца твоего сбылись! — сказал Сбигор-Свид, входя в комнату Клавдианы, которая встретила его радостнее обыкновенного. — Ну, — продолжал он, — дело почти решено!

— Батюшка, расскажите мне скорее, как вас принял Иоанн? Что он вам говорил?

После краткого молчания, приведя в порядок мысли свои, Сбигор-Свид открыл дочери своей причину призвания ко дворцу.

— Властитель принял меня необыкновенно, ласково, и мне кажется, что болезнь черная немочь есть ложные слухи, рассеянные врагами нашими, предчувствовавшими перемену.

Властитель жалуется только на простуду и небольшое воспаление в глазах и в горле, что и заметно: он несколько охрип.

Должно однако ж сказать, что напуганный рассказами, я вошел к нему со страхом; но опасения мои скоро пропали: он встретил меня словами:

— Садись! Замечаешь ли ты во мне перемену?

— Всякая перемена в Царе есть перемена счастливая и клонящаяся к пользе и благу всего царства! — отвечал я.

— Да, — сказал он, — но мне хочется также переменить своё состояние, собственно в отношении к себе!

— Воля Вашего Величества священна! — сказал я.

— Конечно, — продолжал он, — но по обрядам мне нужно несколько спроситься и твоего согласия.

При сих словах, я встал с своего места с изъявлением и удивления и готовностью исполнить повеление; но он велел мне немедленно сесть подле себя и спросил: здорова ли дочь твоя? Поклоном я благодарил за милостивое внимание к тебе. Властитель продолжал:

— Понимаешь ли ты меня? Мне нравится дочь твоя; подле меня есть место, которое она должна занять! Ясно ли?

Я хотел опять встать, благодарить его…

— Постой! — вскричал он, — сколько противоречия твои, столько же и благодарность для меня не нужны. Иди и открой мое желание своей дочери! Завтра ответ её на согласие, а вслед за этим и венчание! Я не люблю размышлений! Понятно ли? — прибавил Иоанн, и вышел из трудового покоя.

Я немедленно же отправился домой. Ты можешь представить себе, положение моих ненавистников, когда я проходил чрез приемную палату. Я не обратил внимания даже на их поклоны!

Страсть, овладевшая Иоанном, много переменила его; от нетерпелив он совершенно не свой — я это заметил; но чем скорее, тем и лучше! Однако же, без исполнения всех положенных законом обрядов, ничего делать нельзя. За согласием твоим дело не станет; но я не понимаю, каким образом завтра может совершиться обряд венчания? Каким образом вдруг исполнить повещение о воле Властителя Верховному Совету; собрание Верховного Совета и поднесение согласно хартии; всенародное объявление; поздравление и дары от всех сословий; назначение коронования тебя в достоинство Царицы; пир благодарственный, который ты должна дать; принятие венчанного жениха своего; дары его невесте своей, и наконец венчание со всеми обрядами, требующими и приготовления, и времени? Каким образом, по меньшей мере 12 дней, Иоанн соединит в один? Не понимаю! Завтра же при объявлении ему благодарности твоей за доставляемое тебе счастие, я должен буду ему сказать, что излишняя торопливость в подобных случаях не возможна. Да и на что ж это похоже? Кажется, ему похищать тебя не нужно! Венчаться тайно также нет никакой необходимости. Отбросить обряды нейдет, ибо всякий шаг Царя должен быть величествен в торжественен.

Сбигор-Свид долго еще рассуждал; но слова его относились только до перемены собственного положения и потому утомленная Клавдиана, будущая Царица, объявила отцу своему, что уже поздно и что она желает отдохновения.

Он удалился.

Клавдиана погрузилась в пух, но крылатый, изнеженный сон отлетел от ложа Клавдианы; ему казалось, оно беспокойно: он думал уже о Царской опочивальне.

На другой день, Сбигор-Свид очнулся рано, но не от сна, а от мечтаний, в которых он, провел всю ночь; сборы его во дворец были важны и медленны; можно было бы подумать, что он заботился о красоте своей, чтоб лишить дочь свою любви Иоанновой.

Во дворце, в сборной палате, собрались уже дневальные сменные, бессменные, вольные и невольные; Верховные Совещатели, Сановники, Вельможи, Правители областей, царедворцы, ходатаи и послушники. Так как никто не решался входить к Иоанну, не только без доклада, но и с докладом, то все ожидали его выхода или призвания.

Во всех концах залы речь шла о Сбигор-Свиде. Призвание его к Царю занимало всех, как чудное явление на небе; но ни частным проницательным умом, ни общими суждениями еще не решили, что оно предвещало. Древних волхвов уже не было, а книгам оракулам и ворожее Босфоранской верить образованность века не позволяла; хотя в книгах было написано про текущий год: «Великая морская битва; в одном знатном Государстве похищение власти; война между двумя просвещенными народами; болезнь неутолимая жажда; женитьба Великого Государя». А Босфоранская ворожея сказала одному придворному, которого всеми действиями управляли предсказания её и раскладка карт, что перемена при дворе будет необычайная и один из вельмож получит неожиданно большую доверенность при Царе; что у Царя болезнь не болезнь, а в голове великий замысел.

Из всех сих новостей и предсказаний, перегнанных чрез все мудрые головы, наконец получилось общее мнение, что Властитель намерен обратиться к старой системе правления.

Прибытие во дворец Сбигора-Свида, подтвердило сию основательно обдуманную мысль.

Он важно прошел чрез всю палату и приказал доложить о своем прибытии Государю Властителю.

Повелено немедленно призвать его; он вошел к Иоанну, который ходил скорыми шагами в полусветлом трудовом покое, где шёлковые занавесы, по совету Эмупа, были пурпурового цвета, как лучшего для глаз, особенно страждущих воспалением.