Первым руку приложил к тому, чтобы площадь стала Красной, Иван Грозный. Его жизнь подтверждает непреложную истину, с которой трудно смириться: в политике гений и злодейство совмещаются вполне. За этим царем – бессмысленные казни, убийство сына. За ним же – книгопечатание, собор Василия Блаженного.
Летопись гласит: «Того же месяца (июня 1555 года) великий государь велел заложити церковь Покров каменy о девяти верхах, который был преже древян, о Казанском взятии». Ничего похожего в архитектуре на земном шаре нет. Кажется, реализован проект абстракциониста, разбрызгавшего на купола яркие, разноцветные краски. Гроздь луковиц, одна другой причудливее, висит над землей. В память всех решающих битв под Казанью Иван Грозный велел воздвигнуть восемь церквей вокруг самой высокой Покровской церкви. Она дала первое название храму – Покрова Богородицы на рву.
Но знают все храм под именем Василия Блаженного. Так звали юродивого, похороненного всей Москвой, патриархом и царем у церкви, стоявшей на месте собора. Даже Иван Грозный страшился его «яко провидца сердец и мыслей человеческих».
Василий родился в Елохове, подмосковном селе, существовавшем там, где теперь Елоховская церковь. Сапожником, как хотели родители, не захотел быть. Он ушел из мирской жизни, скитался без крова и одежды, отягченный веригами. Прославился проповедями и предвидениями, среди которых – грандиозный пожар, испепеливший город в 1547 году. Василия видели тогда плачущим и молящимся у церкви на Воздвиженке, где вспыхнул на следующий день огонь, рванувшийся по всей деревянной Москве.
Иностранцы, бывавшие в столице Московии спустя век после сооружения собора, слышали от русских и с охотой плодили легенду, что Иван Грозный якобы ослепил мастера, создавшего невиданное нигде в Европе и Азии столь буйное великолепие. Советник германского герцога Адам Олеарий писал: «Вне Кремля в Китай-городе, по правую сторону от больших кремлевских ворот стоит искусно построенная церковь… которую немцы зовут Иерусалимом, строитель которой по окончании ее ослеплен был тираном, чтобы уже впредь ничего подобного не строить». Этот же путешественник правдоподобно нарисовал вид собора, окруженного толпой в длиннополых одеяниях.
Кто автор шедевра? Был один строитель или два – вопрос. В Румянцевской библиотеке в ХIХ веке некий знаток Москвы некто Кузнецов, о котором, кроме инициалов «И. И.», ничего не известно, нашел древнюю рукопись, пролившую луч света на темную историю. Из записи в ней явствовало, что Ивану Грозному «дарова Бог дву мастеров русских по реклу Посник и Барма», которые «быша премудрии и удобни таковому чудному делу». Позднее нашли в Казани другой старинный письменный источник. В нем речь шла о единственном мастере с именем и прозвищем, что дало основание видеть творцом храма одного Посника Барму, чья жизнь в потемках. Наше прошлое хранит имена заказчиков более цепко, чем зодчих. Не только авторство Василия Блаженного ХVI века, но и авторство «Пашкова дома» ХVIII века не разгадано.
При сыне Ивана Грозного, Федоре Иоанновиче, отлили гигантскую Царь-пушку, что сегодня всех удивляет в Кремле. Но прежде пугала она иностранцев на Красной площади. При Борисе Годунове, много строившем в доставшейся ему столице, поднялись Верхние, Средние и Нижние ряды, где сегодня ГУМ и другие современные здания для купли-продажи. Приезжие поражались размахом площади, многолюдьем. И шумом, исторгаемым толпой. «Не горит ли город, не случилась ли большая беда?» – подумал Адам Олеарий, побывавший здесь в царствование Михаила Романова.
Можно вообразить, как гудела площадь, когда в царствование его сына и внука на ней «расходилась, разгулялась сила молодецкая». Но если сложить все дни, когда полыхали под стенами Кремля бунты и восстания, то все они едва ли составят месяц. Все остальное время, а это столетия, происходило то, что зовется словами – мирная жизнь.
Века украшали Красную площадь. Застраивали ее не только цари. За свой счет князь Дмитрий Пожарский поставил из дерева храм и внес в него с почестями икону Казанской Богоматери. Найденный в Казани на месте пепелища чудом уцелевший в огне образ Девы Марии русские чтили как величайшую святыню. Этот образ восходит к иконе, написанной евангелистом Лукой и попавшей из Иерусалима в Константинополь. Икона считалась чудотворной, исцелявшей слепых. С нее снимали множество копий. Одна из них принадлежала князю, освободителю Москвы. С Казанской Богоматерью князь не расставался в боях и походах, он и построил для нее достойный дом на Красной площади.
На месте той сгоревшей церкви неизвестный зодчий создал Казанский собор. Кажется, над белокаменными волнами высится маяк под золотым куполом. Если Василий Блаженный – памятник победе над Казанским ханством, то Казанский собор – памятник победе над Польским королевством. К Казанской Богоматери в день освобождения Москвы, 22 октября, направлялся из Кремля крестный ход, ведомый царем и патриархом.
Есть еще одно имя, связанное с Казанским собором. Протопоп Аввакум служил в нем в возрасте Христа, пока не восстал против патриарха и царя Алексея Михайловича. С ними этот деревенский священник сблизился, когда попал в Москву, сбежав после схватки с местным «начальником» из села, где его били, «до смерти задавили», даже стреляли за неистовство. Что случалось не однажды. Во время экспедиции в Даурию, за озеро Байкал, куда его отправили священником, Аввакума избил воевода Афанасий Пашков до потери сознания.
Сельский священник, в академии не обучавшийся, мог так вдохновенно и ярко говорить, что, попав в столицу, быстро сблизился с элитой, боярами, самим царем. Это позволило ему занять место в Казанском соборе. О встречах с Алексеем Михайловичем Аввакум вспоминал: «В походы мимо двора моего ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: благослови-де меня и помолися о мне! И шапку в ину пору мураманку, снимаючи с головы, уронил, едучи верхом! А из кареты высунется бывало ко мне».
Но ничто не остановило его в борьбе с патриархом Никоном, земляком и недавним единомышленником. Аввакум стал знаменем старообрядцев, главой раскольников. Его сажали в тюрьмы, ссылали на край земли, в самые холодные уголки Сибири. Полтора месяца он просидел в башне Братского острога, в той самой, что перевезена в ХХ веке в Коломенское, где служит экспонатом музея.
Не раз Аввакума возвращали в Москву, его селили в Кремле, с ним вели диспуты отцы церкви, увещевали. Но никто не мог его переубедить, смирить. Преданного анафеме, лишенного сана, фанатика сослали в Пустозерск. И там, спустя пятнадцать лет после заточения сожгли живым в земляной тюрьме «за великие на царский дом хулы». Сожгли после смерти Алексея Михайловича, который не раз спасал его от лютой казни.
В Пустозерске Аввакум, не имея, как в Москве, многочисленных слушателей, взялся за перо и стал писателем, которого единственного называют гениальным в русской литературе ХVII века. «Житие протопопа Аввакума», написанное им о самом себе, считается шедевром, первым классическим сочинением в жанре автобиографии. Оно начинается словами «Рождение же мое в нижегородских пределах за Кудмою рекою, в селе Григорове…» Никто до него не писал так просто и понятно на русском языке для «природных русаков». Аввакум Петров вошел в историю государства и историю литературы. Однако имени его на Красной площади нет ни на мемориальной доске, ни на пьедестале памятника.
Долгое время на месте Казанского собора зиял пустырь, известный общественным туалетом. Понадобилась революция 1991 года, чтобы возродили храм, измеренный и сфотографированный перед сносом, когда Красную площадь лишили собора, ворот Китай-города и часовни, где хранилась самая почитаемая икона Москвы – Иверская Богоматерь.
Прожил государь Алексей Михайлович, отец Петра, сравнительно недолго – всего 47 лет, но царствовал долго, свыше тридцати лет. За это время успел украсить башни Кремля шатрами, возвел чудо света – деревянный дворец в Коломенском. (Его намерен воссоздать по примеру Казанского собора Юрий Лужков.) Царь Алексей устраивал спектакли при дворе, завел в Измайлово образцовое сельское хозяйство с мануфактурами, туда же на пруды завез бот, попавший на глаза его сыну, загоревшемуся мечтой о море и флоте.
