Вид на Москву с колокольни Ивана Великого. – Тишина с перезвоном на Спасской башне. – По стенам и башням Кремля. – Сухарева башня.– Меншикова башня. – Шухова башня. – Останкинская башня. – Час на каланче. – Звезды не опаздывают. – К звезде в гости. – Вид на Москву с храма Христа

Вид на Москву с колокольни Ивана Великого. Третий раз в жизни поднимаюсь на колокольню Ивана Великого. Столпу под золотым куполом с того дня, как его начали возводить, исполнилось 500 лет. Высота с 1600 года, когда Борис Годунов водрузил над выросшей башней крест, постоянная, – 81 метр. По легенде, выше в Москве строить было нельзя. Башня гостиницы «Россия» на метр ниже, но скоро ее снесут.

В давние времена путь на колокольню для любого был открыт. В путеводителе, изданном до начала Первой мировой войны, прочел: «Колокольня Ивана Великого. Осмотр ежедневно. Спросить сторожа». Спустя два года положение практически не изменилось, несмотря на суровое время. «При входе на колокольню туриста обыкновенно встречают звонари, дающие все необходимые сведения, какие могут понадобиться. На колокольню можно взбираться в любое время, но удобнее в солнечное время и в часы, когда на колокольне не производится звон». Такая ситуация, как писали в газетах, возможно, повторится в наши дни.

Но пока путь под купол преграждает дверь с надписью для любопытных иностранцев «closet». За ней попадаю в сводчатую палату с голыми стенами прежде заполненной образами и престолом церкви Иоанна Лествичника. После удачного похода князь Иван Калита в знак благодарности своему небесному покровителю основал на этом месте церковь с колокольней. Святой Иоанн прославился сочинением «Лествицы райской», наставлявшей христиан, как взойти по 30 ступеням духовной «лестницы» в рай.

За железной дверью кружит лестница из 131 ступени в первом монолитном восьмиграннике. По ним начинаю подъем в пятиметровой толще кирпичной кладки. Иду не сгибаясь и попадаю на просторную, открытую всем ветрам площадку. В проемах висят тяжеленные колокола, испытывая на прочность Ивана Великого. Их здесь осталось шесть. По краям звонов безуспешно пытаюсь прочесть надписи, когда и при каком государе лили эти исполинские звоны. Самый тяжелый на этом ярусе «Лебедь» – как казалось предкам, издавал лебединый крик. Он весит свыше семи тонн.

Вровень с потемневшими колоколами вижу золотые купола Соборной площади. Их много, как нигде в мире. «Купола в России кроют золотом, чтобы лучше Господь замечал». Делаю первые снимки и вхожу в первый восьмигранник. Вьется в нем чугунная лестница. На полпути попадаю на просторное гульбище, напоминающее балкон вокруг ствола башни. Отсюда Наполеон с маршалами и генералами увидел сожженную Москву.

Поднимаюсь еще метров на тридцать. Лифта, естественно, нет. Высотой башня равна 25-этажному дому. Город удаляется, видишь его с птичьего полета на площадке второго восьмигранника. Отсюда до земли 60 метров. В проемах висят колокола меньшего калибра. Они связаны между собой бечевкой, тонкой веревкой, в которой я чуть было не запутался. Таким простым способом образована сложная музыкальная система. По великим церковным праздникам сюда, как встарь, поднимаются звонари, и тогда над центром звучит небесная музыка. Знаменитый звонарь Сараджев насчитал до катастрофы Москвы на Иване Великом 36 колоколов. Половину из них сбросили наземь, и ту потерю пока не восполнили.

Все меньше стакан башни, все уже винтовая лестница. Сбиваюсь, пытаясь сосчитать ступени. Первый раз ходил по ним в ту пору, когда страной правил Хрущев, открывший ворота лагерей и Кремля. Тогда в соборы и Патриарший дворец хлынул народ, лишенный такой возможности во времена Ленина и Сталина. Воспользовавшись свободой, упросил коменданта Кремля генерала Веденина подняться под самый купол. Из-под него увидел редкостный вид, увековеченный Мишей Лермонтовым в школьном сочинении, разобранном на цитаты многими, кто описывал Москву. Вот одна из них: «Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве».

Да, панорама необыкновенная, необозримая. Ничем не похожа на вид Санкт-Петербурга, которым я однажды любовался с Невской башни. Там – триумф классицизма: гармония, симметрия, прямые линии, простор. В Москве градостроители подчинялись другим законам. Самое восхитительное, что есть в ней, – Кремль. Здесь все не так, как в граде Петра. Средние века с великими князьями, царями и патриархами. Планировка – как бог на душу положит. И все – неотразимо. Толпятся соборы и церкви – все рядом, рукой подать – вокруг колокольни, одной на всех. Стою на ней и вижу: гроздья куполов, башни, шатры Кремля, крыши Большого дворца. Нет нигде такой концентрации шедевров пяти веков.

После первого восхождения под купол Ивана Великого я побывал во многих столицах Европы. Поражался Лувром и Эскуриалом, ходил среди воронов по Тауэру, по камням крепости, где бродил принц датский Гамлет. И везде убеждался: без Кремля мир не полон. Ни у кого ничего подобного нет.

Но так не скажешь о центре Москвы, который не идет ни в какое сравнение с роскошными улицами и домами центра Парижа, Лондона, Рима, Мадрида. Там нигде нет у резиденций президентов и премьеров пустырей, улиц, таких, как Арбат, Знаменка, Воздвиженка, с провалами на месте храмов. Нет фасадов с заколоченными окнами, захудалых дворов. На Боровицкой и Болотной площадях, набережных напротив Кремля – конь не валялся. Да, с высоты Москва красива необыкновенно. Но даже с птичьего полета замечаю рекламу, прикрывающую позор «Пашкова дома», неприкаянные Средние торговые ряды на Красной площади, вакуум между строениями Замоскворечья. Парадокс: чем ближе к стенам Кремля, тем больше разрухи и неустройства.

С вершины Ивана Великого вижу панораму Москвы, которую с восторгом описал давно. В те дни полетел в космос Юрий Гагарин, наши самолеты сближали города и страны, перекрывали плотинами великие реки, люди из подвалов и бараков, коммуналок переезжали в отдельные квартиры. По городу не бродили бомжи и бездомные собаки, Москву не осаждали непрошеные гости, убийцы не стреляли по заказу средь бела дня. Кто меня осудит сегодня, что тогда я писал без упреков, глядя на Москву:

«Прислушайтесь! Кажется, звучит весь город. Трубные звуки издают золотые купола, как поднятые в небо начищенные до блеска инструменты духового оркестра. Трелью разливается река, несущая волны между каменных набережных. Струны Крымского моста, гигантской арфы, звенят в прозрачном воздухе. А белые стены и черные крыши, как клавиши рояля, исполняют мажорную музыку. Звучит весь город – симфония в камне».

Больше так не пишется. Жизнь наступила иная. А тишина под куполом башни прежняя. Тот же Кремль и то же Замоскворечье, зеленые скверы, большие и малые мосты над Москва-рекой и каналом, строй уцелевших особняков на набережных. Чему можно радоваться. Сотни лет не меняется Флоренция с площадью, где стоит Давид, веками постоянна Венеция с башней и собором Святого Марка. Значит, и Москва подпала под тот закон, что хранит города Европы, где центры берегут как зеницу ока.

Так было не всегда. Подавляет соседей Дом на набережной. Гнетет старую Москву многоэтажный ящик книгохранилища. Это все извращения времен «реконструкции сталинской Москвы». А «вставную челюсть Арбата» сын творца этой «малой Гаваны» предлагает превратить в бульвар. Когда-нибудь, я уверен, этих монстров снесут, как стеклотару «Интуриста».

Храмы Москвы больше не взрывают, улицы не спрямляют, дома не передвигают. Но строят. Что нового? Исчезла гостиница «Москва», чтобы в новом качестве появиться на прежнем месте. Воссоздан на удивленье всем храм Христа. Будто никогда не зиял котлован, залитый водой бассейна, непонятно по какой причине названный «Москва»