Самый знаменитый самозванец, Емельян Пугачев, выдавал себя за Петра III, наводя ужас на дворян при Екатерине II. При живой жене и трех детях заимел этот «царь» вторую жену в качестве «императрицы Устиньи». Захватывая крепости, учинял расправы, всем известные по «Капитанской дочке»: «Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхватили старого капитана и потащили к виселице… и через минуту увидел я бедного Ивана Кузьмича, вздернутого на воздух». А вот картина массового террора из документальной «Истории Пугачева»: «Лагерь полон был офицерских жен и дочерей, отданных на поругание разбойникам. Казни проводились каждый день. Овраги были завалены трупами расстрелянных, удавленных, четвертованных страдальцев»; «Триста человек дворян всякого пола и возраста были им тут же повешены». Пушкин вынес самый справедливый приговор всем народным восстаниям: «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный».

Степана Разина пытали и судили в здании Земского приказа на Красной площади. Четвертовали у Лобного места на эшафоте, то есть отрубили руки и ноги, потом – голову.

Емельяна Пугачева содержали в клетке на Монетном дворе на Красной площади. Члены Сената, Синода, президенты всех коллегий и «особы первых трех классов» единогласно приговорили «учинить смертную казнь, а именно: четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по частям города и положить на колеса, а после на тех же местах сжечь». Что и было сделано, но в просвещенный ХVIII век, чтобы ускорить муки казнимого, изменили последовательность ударов топором – сначала отрубили голову.

«Крестьянским восстаниям» при советской власти посвящались романы, научные труды, диссертации. Именами главарей названы поныне улицы Москвы. Болотниковская, Пугачевские 1-я и 2-я улицы, как сказано в советском справочнике «Имена московских улиц», названы в честь вождей этих восстаний. «Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и другие», – заявлял Сталин, объясняя их поражения тем, что восстания крестьян не «сочетались с рабочими восстаниями».

Не только большевики питали слабость к вождям из народа. «Личность Разина глубоко поразила народное воображение и породила цикл сказаний и песен», – констатировал в 1909 году либеральный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Творили лживые сказания и песни люди вполне образованные и имущие. Знаменитую песню «Из-за острова на стрежень» сочинил фольклорист, этнограф и поэт Дмитрий Садовников, наставник юношества, автор сборника «Загадки русского народа», умерший в Санкт-Петербурге в 1887 году. В ней, как известно, воспевается Степан Разин, бросивший за борт «персидскую княжну», после того как услышал в свой адрес упрек казаков: «Нас на бабу променял».

Поэму «Казнь Стеньки Разина» сочинил сын лавочника, житель Китай-города Иван Суриков, автор вечных песен «Что шумишь, качаясь, тонкая рябина», «Степь да степь кругом»…

Издатель газеты, знаменитый журналист и театрал, житель респектабельного Столешникова переулка Владимир Гиляровский сочинил поэму «Стенька Разин».

Лютый палач, поменявшийся крестом с атаманом, неожиданно отказывается рубить Стеньку. В толпе тот увидел красавицу, которой послал воздушный поцелуй.

Действительный статский советник академик Сергей Коненков изваял Степана Разина с ватагой. Монумент 1 мая 1919 года установили перед Лобным местом. И сам вождь пролетарской революции товарищ Ленин произнес отдаленную от истины речь, что именно «Лобное место напоминает нам, сколько столетий мучились и тяжко страдали трудящиеся массы под игом притеснителей, ибо никогда власть капитала не могла держаться иначе, как насилием и надругательством». Улицу Варварку переименовали в честь Степана Разина. В наши дни грезил образом Степана Разина Василий Шукшин, мечтая создать о нем фильм.

Пристрастие Ленина и Сталина к самозванцам понятно. В вождях «крестьянских восстаний» вожди пролетарских революций видели предшественников, беспощадных к классовым врагам, способных на массовый террор. Непонятно другое. Поэты Садовников и Суриков умерли до революции, не успев расстаться с недвижимостью. Гиляровского уплотнили, превратив в жителя коммунальной квартиры, лишили газеты. Коненков уехал в Америку. Шукшин потерял в годы репрессий отца. Другие певцы атаманов и вождей превратились в «лагерную пыль». Что притягивало наших интеллигентов к образам разбойников, ходивших за зипунами, вешавших комендантов, тащивших в лесную глушь хозяев и приказчиков? То же чувство, что превалирует сегодня на экранах Си-эн-эн, «Евроньюс», в эфире «Свободы» и «Эха Москвы». Прежде проявлялось сострадание к «борцам с самодержавием», а ныне – к «чеченским бойцам», палестинским самоубийцам и прочим кровожадным субъектам новейшей истории.

…Последние массовые казни вершились при Петре. Одна всем известна по картине Сурикова «Утро стрелецкой казни». Другой казни подверглись жители Астрахани, не желавшие жить под властью «подменного царя» без бород, которые у них были «резаны с мясом». После пыток одним отсекли головы, других повесили, третьих колесовали. У Лобного места Петр топором проложил дорогу к высшей власти. Укрепившись на троне, он превратил Красную площадь в полигон европейских нововведений, о чем рассказ впереди. А последняя гражданская казнь здесь произошла при Екатерине II. Тогда за подлог наказали дворянина Истомина. Палач сломал над ним шпагу и ударил его по щеке. А тот вскочил и сбросил служивого на землю. Так трагедия обернулась фарсом, став еще раз иллюстрацией известного правила истории, установленного вождем мирового пролетариата Карлом Марксом.

Красная – значит красивая. Красная площадь не раз меняла образ. Два века назад на ней торжествовал классицизм. Колоссальные здания украшали колоннады и портики. А прежде в Москве строили не так, как в Европе. Каменщики подражали плотникам и плели на фасадах узоры. Они обрамляли окна белокаменными «теремками, городками, рожками, кокошниками и звездами, жгутами, валиками, столбиками со всевозможными подвесками». Цитирую художника и историка Москвы в одном лице – Аполлинария Васнецова, назвавшего этот неповторимый стиль русским. Но сами русские, как свидетельствует печальный опыт, свои сказочные каменные изваяния ни в грош не ставили – ломали и переделывали. Только по картинам былого видишь, какую красоту мы потеряли.

Очарование Красной площади придавали не только Кремль и Василий Блаженный. С востока возвышались государевы торговые ряды. С севера площадь замыкали Земский приказ и ворота Китай-города с башнями. Церкви «на крови», пролитой у Лобного места, снесли до Петра. Целились дулами на восток давно замолкшие пушки. Самое известное питейное заведение называлось «Под пушками». Над всем многообразием царила башня с курантами, чей циферблат вращался вокруг единственной часовой стрелки. Минуты не брались в расчет. Заморские часы боем отмеряли время царствования первых Романовых. Они пожинали плоды победы над лживыми доморощенными царями, польским королевичем. И украшали Москву. Грозную Спасскую башню увенчал шатер, отчего она стала несказанно чудной, высокой, как Иван Великий. В чем каждый может убедиться, придя на площадь. С недавних пор проезд в башню закрывают не только ворота, но и сетка, готовая рухнуть на каждого, кто решится повторить таран доведенного до безумия водителя «Москвича».