В разные века число башен менялось, в ХIХ веке их насчитывалось четырнадцать. Шесть – служили проездными. Каждый, попав в гущу города, видел перед собой шатры ворот, замыкавшие перспективы главных улиц. Башни Китай-города знал любой москвич. Названия у них менялись, когда возле ворот появлялись новые ориентиры, церкви, часовни.
На Лубянскую площадь вели Владимирские, они же Сретенские ворота. Над Ильинкой возвышались Ильинские, в старину – Троицкие ворота. Варварка имела Варварские ворота, и у них существовало старое название – Всехсвятские. Но как бы они ни назывались, отношение к башням всегда было постоянное. Ими непременно гордились, их чтили. В новое время большими тиражами размножались виды Kитай-города – фотографии, открытки, рисунки... Чаще всего внимание фотографов привлекали ворота, возвышавшиеся на северо-восточном углу Красной площади, имевшие два названия – Воскресенские и Иверские.
В 1727 году сенатский обер-секретарь Кириллов так охарактеризовал их: «Первые городовые ворота Воскресенские на Тверскую улицу со двумя проездами; над ними палаты со двумя башнями: длиною 11 сажен, шириною 4, высотою 12 сажен». Они оказались ближайшими соседями Кремля и украшались, как и его башни, шатрами. Над ними парили двуглавые орлы. Ворота эти были единственными в своем роде – с двумя пролетами, обладали большой пропускной способностью. И было им кого пропускать – через проходы москвичи попадали на главный рынок города, форум Первопрестольной.
По сути, то были две спаренные высокие башни. Под их шатрами виднелись окна палат, поднимавшиеся над арками проездов тремя ярусами. Эти высокие палаты одно время служили соседнему Монетному двору, а после основания Московского университета в них помещалась типография, попавшая в руки известного просветителя Николая Ивановича Новикова. Он не только печатал здесь книги, наводняя ими Россию, но и одно время жил в древних стенах.
Воскресенские, они же Иверские, ворота вели на Красную площадь. С одной стороны к ним пристроили в ХIХ веке Исторический музей, с другой стороны – здание Городской думы. Земля здесь была самая дорогая, ценилась высоко, застраивалась тесно. Трехэтажные палаты ворот венчались башенкой, как повелевал сосед – Кремль. Башни с шатрами запирали бывший Воскресенский, нынешний Исторический проезд. С одной стороны пред ними расстилалась главная площадь – Красная. С другой – начиналась главная улица Москвы – Тверская, близко к воротам подходили ее дома.
И вот на этом самом месте, где стыковались главная площадь и главная улица, перед воротами, в простенке между арками, примостилась каменная одноэтажная часовня. Квадратная в плане, под куполом со звездами, над которым возносилась статуя крылатого ангела с крестом. Статуи святых стояли по сторонам дверей часовни, куда верующие поднимались по ступеням.
В часовне у ворот находилась одна из самых почитаемых святынь на Руси – Богоматерь Иверская. Икону увидеть стремился каждый православный, а таковыми были в далеком прошлом все русские люди. Оригинал иконы находится в Иверском монастыре на Афонской горе. Туда из Москвы с поручением снять точную копию с нее прибыл посланец Никона, будущего патриарха, тогда архимандрита Новоспасского монастыря.
Писал икону священник Романов водяными красками на кипарисной доске. Писал, будучи в экстазе, по пять дней не ел. Питался в субботу и воскресенье. Пока иконописец творил, братья служили два раза в неделю всенощные и литургии... «И та икона не рознится ничем от первой иконы, ни длиною, ни шириною, ни ликом, одним словом новая аки старая», – писали монахи в Москву, отправляя с почетом туда Иверскую. Встретили ее у Воскресенских ворот Китай-города всем народом во главе с царем и патриархом 13 октября 1648 гoда. На том месте и возникла часовня.
С Иверской сделали несколько копий для царя, членов его семьи, патриарха, бояр, а также для монастыря на Валдайском озере. При Петре I и его преемниках, когда Москва перестала быть столицей, Иверские ворота стали триумфальными. Через них въезжал на Красную площадь Петр, празднуя Ништадтский мир под гром пушек, звон колоколов и музыку оркестров, пронося через ворота потешную флотилию судов с распущенными парусами. Точно так же центром празднества стали ворота во время триумфа в честь побед над Турцией при Екатерине II. Со времен Петра II ни одна коронация не обходилась без торжеств на этом самом месте.
Перед захватом Москвы армией Наполеона икону вместе с другой святыней – Владимирской Божьей Матерью – вывезли в глубь России, в Муром. После освобождения города ее с почестями вернули на прежнее место, где она пребывала, помещенная в золотую ризу весом в 27 фунтов, 59 с половиной золотников, украшенную драгоценными камнями.
В часовне с утра до вечера шла служба. Однако в ней находилась копия образа, привезенного с Афона. Сама икона постоянно «путешествовала» по Москве. Каждый, кто мог оплатить службу, заказывал Иверскую для освящения нового дома, исцеления больных, утешения в горе...
В память об изгнании Наполеона ежегодно 13 октября происходил крестный ход к Воскресенским воротам и далее вокруг стен Кремля. ...И вот при большевиках не стало ни часовни, ни ворот, ни башен с шатрами и шпилями. Когда это случилось? Историк Петр Сытин пишет: «В 1920 году в проезде была ликвидирована Иверская часовня... В 1936 году были разобраны мешавшие движению Воскресенские ворота».
Если это так, то 1920 год можно считать началом утрат важнейших святынь Москвы. Однако есть сомнение относительно указанной даты. В мемуарах писательницы Анны Караваевой, описывающей нэповскую Москву 1927 года, утверждается, что часовня тогда существовала. Вспоминая давнюю, но запомнившуюся на всю жизнь прогулку с писателем Александром Фадеевым, она писала: «Как давно привычна и мила взору прекрасная картина Красной площади, которая еще издали открывается нашему взору в проходе между зданием музея В. И. Ленина и зданием Исторического музея. А в те годы этого прохода не было, он был забит неуклюжей, закопченной свечами Иверской часовней. Вокруг ее стен, икон, дымных огоньков свеч и лампад гомонила толпа богомолок, хриплоголосых певчих и нищих.
Фадеев посмотрел на Иверскую беглым холодно-сощуренным взглядом:
– Хватит им тут кадить! – усмехнулся он. – Скоро, поговаривают, начнется реконструкция Москвы, и одним из первых рухнет все это скопище!»
Молодой да ранний Александр Фадеев, секретарь воинственной организации пролетарских писателей, не сказал подруге, где именно «поговаривали» о реконструкции. Он имел возможность слушать высказывания на верхних этажах власти, знал хорошо планы, которые вынашивались в двух шагах от Иверских ворот...
Привожу эту цитату, чтобы показать: злодеяние грело сердце не только тех, кто приказывал уничтожать древности Москвы, но и многим молодым хозяевам страны, которые брали ее в мозолистые руки.
О каком «движении» упоминает историк Петр Сытин, оправдывая снос Иверских ворот? Трамваи и потоки машин могли следовать на Красную площадь по другому проезду, который существует между Историческим музеем и Кремлем.
Древний Воскресенский проезд уничтожили, обосновывая это необходимостью дать «движение» праздничным людским колоннам, военной технике, танкам и бронемашинам, следовавшим на парады и демонстрации. Такие шествия стали традиционными с первых дней революции после Февраля и после Октября. При Ленине Иверские ворота, однако, никому не мешали, позволяли всем пройти и проехать, но с начала 30-х годов, когда началась «сталинская реконструкция Москвы», ворота оказались непреодолимой преградой. Вождям, принимавшим парады на трибуне Мавзолея, виделось людское море, бескрайние колонны демонстрантов, рукоплещущие вершителям судеб страны и мира.
Защитники отечественной культуры как могли возражали против сноса Иверских ворот, убеждали власть, что такая ломка исказит вид древней площади, который станет «неэстетичным». На что от правившего тогда Москвой Лазаря Кагановича услышали: «А моя эстетика требует, чтобы колонны демонстрантов шести районов Москвы одновременно вливались на Красную площадь». Его «эстетика» победила. Ворота снесли, когда «отцом города» состоял другой ценитель прекрасного – Никита Хрущев, беспощадно ломавший старую Москву.
