За огнем следят приборы, хотя и они порой бессильны, что всем доказал пожар в Манеже весной 2004 года. Тогда вспыхнула как порох деревянная крыша, и при тушении огня погибли двое пожарных, напомнив нам всем, что каждый пожарный – герой.

Звезды не опаздывают. В небесном хозяйстве все пронумеровано. Поколения наблюдателей исследовали самые темные закоулки своего необъятного дома и взяли на учет все. Не больше песчинки выглядит в астрономическую трубу звезда № 889, на моих глазах медленно проходящая через прицел инструмента, глядящего в небо.

Человек с карандашом и тетрадкой, находящийся у прибора, походит на бухгалтера, хотя на ногах его красуются полярные унты, одет он в меховую куртку, годную для зимовки в Антарктиде и для наблюдений в обсерватории на Воробьевых горах.

Чуть скрипнув, разъезжаются стены, образовав в потолке проем. Его мгновенно заполняет небо, усеянное звездами. Человек не поднимает головы. Перед глазами в тетради, разлинованной карандашом, он видит цифры. Они говорят о времени появления звезд, местонахождении и расстоянии до них. Тетрадь отражает небо. Времени остается только на то, чтобы заглянуть в страницы каталога звезд, взять показания и по ним нацелить трубу. Астроному не хватает времени смотреть на небо, как театральному администратору – успеть на премьеру.

Представление, которое развертывалось перед астрономом, случается в Москве не так уж и редко. Сто раз в год. Столько, сколько бывает ясных ночей, когда прихотливая московская погода разрывает занавес из туч, открывая вечное действо.

В нем участвуют одни звезды – разной величины. Выход их заранее определен. Имена отдельных звезд и созвездий известны всему миру: Полярная звезда, Марс, великолепная семерка Большой Медведицы… Другие – статисты, не имеющие названий. В одном все равны – роли без слов, хотя «звезда с звездою говорит».

Можно говорить и без слов: достаточно видеть мерцание сигнального фонаря. Звезды мерцают голубыми сигнальными огнями. Они говорят о времени и о себе. Я попытался подслушать их разговор в обсерватории Московского университета, где в месте скрещения двух проспектов за высокой оградой спрятались дома с башнями под куполами, форму позаимствовавшими у небесной сферы.

Под куполом все достижения техники: тончайшие приборы, механизмы, электронные системы, а также холод и тьма. Свет, правда, излучают ручной фонарик и крохотные лампы над столом наблюдателя. Тепло, даже то, что исходит в этот холодный мартовский вечер от рук, от дыхания, неутомимо отгоняет вентилятор, обдувающий корпус оптического прибора.

Нас двое – астроном Николай Сергеевич Блинов и я, разделивший с ним несколько часов вахты под куполом.

Пока небо не стемнело, астроном хотел коротко объяснить цель наблюдений. Но мне пришлось лишь смотреть за его работой и ловить короткие реплики. Сумерки надвинулись быстро, как будто потух свет в зрительном зале. Большими огнями – лампами запасных выходов – светят планеты. Я предвкушаю, что наступит минута, когда мне разрешат взглянуть на обремененную космическим кораблем Венеру, на красный красавец Марс…

– Марс – планета. С ней мы дела не имеем,– замечает, между прочим, астроном.

Он имеет дело со звездами, которые даже в самый мощный телескоп выглядят точками. Невооруженным глазом разглядеть их на небе часто вообще невозможно.

В темноте я приблизился к оптической трубе.

– Не наступите на меридиан,– шутя, говорит астроном.

Шаг – и я стою над Московским меридианом. Можно было бы даже измерить местонахождение правой и левой ступни относительно проходящей здесь географической линии, известной под координатами 37 градусов 34 секунды.

Московский меридиан, переместившийся на Воробьевы горы после того, как обсерватория переехала сюда с Пресни, точно высчитан Блиновым и его коллегой Григорием Пильником в 1958 году. С тех пор он служит астрономам, всем, кто живет на земле, сверяет часы по московскому времени.

Переведя взгляд с ручных часов на небо, я вижу необъятный циферблат, где цифры заменяют звезды, а стрелкой этих довольно точных часов служит Московский меридиан. Стрелка приводится в движение мощным механизмом, вращающим ее вместе с Землей. Она описывает за сутки круг по небесному циферблату с нанесенными на него неподвижными светящимися знаками – звездами.

Но, прильнув к объективу прибора, я вижу все наоборот. Стрелка (обозначавшая в прицеле меридиан) стоит неподвижно, а к ней неумолимо приближается цифра – звезда за № 1010, как уточнил Николай Сергеевич, заглянув в свою тетрадь. И у Полярной звезды, и у всех безымянных звезд есть свои номера…

В те секунды, пока я смотрю, как звезда № 1010 приближается к меридиану, ее движения фиксируются аппаратом, на пленку которого попадает свет далекой звезды. Глаз заменил объектив. Тридцать раз регистрировался момент приближения и удаления звезды от меридиана, чтобы потом получить среднюю величину – время встречи звезды с Московским меридианом.

Звезды не опаздывают. Не спешат и не отстают, не в пример нашим многочисленным часам на руках, стенах и башнях. Но Земля вертится, если хотите знать, с фокусами: меняет скорость движения на тысячную долю секунды в сутки.

И астрономы, часовые мастера планеты, как все часовых дел мастера, имеют дело с тем, что их механизм спешит или отстает, хотя он с бесконечным заводом.

Земля спешит и отстает, как обыкновенные ходики, на величину, различимую в обсерваториях. И не имея возможности починить свой механизм, астрономы следят за его отклонениями, сверяют ход с эталонами.

Эталонные часы идут рядом, под крышей главного здания обсерватории, где светло и тепло. Они способны идти с высокой точностью. Но этой точности мало… Часы, чьи сигналы (два длинных и один короткий) мы много лет слышали по Московскому радио, молчат в эфире. Их слышно лишь в комнате обсерватории. По радио звучат шесть сигналов атомных часов.

Земля породила часы, что идут точнее ее собственного хода. Законодателями времени стали в XX веке не астрономы, а физики.

– Наша астрономическая секунда доживает последние дни, – сказал не без горечи астроном.

И попытался мне объяснить суть проблемы. Эталон секунды, прослуживший верой и правдой более полувека, устарел. Астрономическую секунду заменила атомная секунда. Она определена как некоторое число электромагнитных колебаний. Они излучаются и поглощаются атомами и молекулами ряда веществ.

Но и после того как физики и астрономы установили новый эталон времени, в ясную погоду раздвигаются стены павильона службы времени на Воробьевых горах.

Зачем? Ведь мы земляне… И, продолжая определять московское время, сверяя его с атомными часами, астрономы продолжают фиксировать неравномерности движения земного шара, знать которые очень важно: мы живем на планете, где проносятся ураганы, сотрясается почва при землетрясениях, набегают на сушу волны цунами.

Николай Сергеевич Блинов, представляющий в своем лице астрометриста, человека, стоящего на страже времени и движения Земли, продолжал тем временем готовиться к встрече с новой звездой. Он двигался по орбите, отработанной годами: от столика к наблюдательному инструменту, затем к другому прибору – уровнемеру и опять к столику, где подмигивал глазок прибора.

Те, кто имеет дело со звездами, не хватают их с неба.

– Вот так ночку прокрутится – и у многих студентов интерес к астрономии резко снижается. Приходишь звездные миры открывать, а тут каталог, холод.

Затем Блинов посмотрел вверх и сказал:

– Небо хорошее. Звезды идут хорошо.

Сказал так, как говорят на заводском сборочном конвейере: «День хороший. Детали идут хорошо…»

Я все же задаю вопрос, какой задают, наверное, всем астрономам:

– Не открыли ли вы звезду?

– Скажу вам по секрету,– оторвавшись на секунду от прибора, отвечает Блинов.– Одной звездой больше, одной меньше… Что изменится? Если астроном все время ищет новые звезды – пустое дело. Их открывают между прочим.