Но обошлось. Катастрофа не случилась, потому что башню сделали умелые и самоотверженные люди, оставившие нам в наследство башню в Останкино.

Час на каланче. Сорок лет назад, в 1964 году, побывал я в старинной пожарной части Сокольников. Многое за эти годы там изменилось. Но пожарные из старинного дома не ушли, несут в нем службу, как прежде. Им посвящаю этот давний очерк.

В пейзаже Сокольников этот кирпичный дом под каланчой у станции метро выглядит таким неизменным, как деревья соседнего парка. Высокая башня покрыта куполом, похожим на каску пожарного. Если купол отшлифовать, он будет выглядеть, как зеркальная каска начальника караула, которая покоится на полке в ожидании боевой тревоги. Ныне только у начальника караула осталась сверкающая, нарядная каска с эмблемой. Среди дыма и копоти она помогает различить командира. У остальных пожарных каски выкрашены в темно-зеленый цвет.

У пожарных все как у солдат. Форма с погонами, боевая техника, казарма. И техника, и казарма – все в доме под каланчой, верном страже Сокольников. Прошло свыше века с тех пор, как по просьбе жителей района на собранные ими деньги, 1800 рублей, основали пожарную часть. 30 лошадей и 40 пожарных стали жить в ее каменных стенах среди деревянных домиков и улиц Сокольников. Брандмейстер и его команда с двумя бочками едва успевали выезжать на пожары. Дерево горело отлично…

Бывшая конюшня превращена давно в депо. Стоят в нем готовые сорваться с места в карьер сотни лошадиных сил, упрятанные в моторы красных машин. В любую минуту, в любую погоду готовы распахнуться ворота и выпустить под звуки сирен пожарный обоз, оснащенный генератором, турбиной, радиостанцией в придачу к традиционным лестницам и стволам.

Не спеша переступаю черту ворот, не зная, что эту линию задние колеса машины должны пересечь через 45 секунд после сигнала «Пожар». В Сокольнической части, случалось, успевали собраться и выезжали из депо за 32 секунды. Мне рассказал об этом молодой техник-лейтенант Вячеслав Деев – начальник караула, а по-старому – брандмейстер. Он же показал, как успевают одеться за 18 секунд. Взмах руки – каска на голове, в два приема натягивают брюки, куртку перебрасывают через голову, а спасательный пояс пристегивают на ходу. Попробовал я повторить обряд одевания, но не смог так быстро.

Дорога на каланчу ведет мимо дежурной части. Она похожа на красный уголок, спортивный клуб и зал ожидания. Под одной крышей стоят телевизор, брусья и кресла-диваны. Здесь учатся, отдыхают, ждут сигнала «Тревога». Рядом пульт связи. Все, что происходит в Москве, становится известно дежурному. Информируют по радио с центрального пульта «01». Я тоже услышал, как голос по радио сообщил:

– На проспекте Мира, 101 загорание ликвидировано в 17 часов 34 минуты.

Так постоянно что-нибудь да случается. Давний московский житель – пожар, теснимый камнем и железом, бетоном и стеклопластиком, по-прежнему напоминает о себе дымом и огнем. Его видели раньше других на вышке. Если отмерить по винтовой пожарной лестнице 101 ступень вверх – на тебя пахнет, как на чердаке, теплым, прогретым воздухом. Еще шаг, и его вытесняет свежий ветер. Каланча.

Выхожу на площадку под куполом, где стоит на вахте дозорный, человек старейшей московской профессии. В давние годы, завидев огонь, он рвал пожарную веревку – звонил в колокол. Сегодня колокола на каланче нет. Есть телефон, рядом с аппаратом в нише окошка башни лежит спасательная веревка, и на каланче может случиться пожар. Больше никакой техники. Пожарная каланча как заряженное ружье, которое раз в год стреляет.

Дозорный может стоять на вышке час, день, сутки, неделю, ничего не увидев. Но наступает минута, когда он замечает пожар; замечает, когда никто не видит этого, когда молчит телефон и никто не набирает на диске номер «01». Один вышковой срывает телефонную трубку и сообщает: «В северо-западном направлении, у дома возле парка, вижу сильный огонь».

Об этом событии записывали потом подробные сведения в «Исторический формуляр», вечно хранимый в части: «Рядовой Иван Рахманов обнаружил начинающийся пожар на мебельной фабрике (9-я Сокольническая, 18) в ранний предутренний час. Сообщений об этом пожаре не последовало. Пожар был успешно ликвидирован. Материальные ценности спасены. За бдительность вышковой награжден именными часами».

– Вышковой Рахманов, – представился мне бравый пожарный с обветренным лицом.

Это не тот Рахманов, что увековечен в «Историческом формуляре», а его родной брат – Алексей. Время он проверяет пока не по именным часам. Но горячих дел за годы службы случалось много. Сколько пожаров потушил – не считал. Сколько людей спас – помнит. Снял по веревке старика с верхнего этажа. И так каждый пожарный – кого-нибудь да спас. Не зря писал Гиляровский: «Каждый пожарный – герой!»

На часах 17.45. Дежурство на каланче длится два часа в любую погоду. Происшествий, пока там стою, нет. Но с утра «вороные» пожарной части три раза выезжали по тревоге: два загорания, один пожар. А сейчас – горизонт чист, картине, открывающейся с каланчи, может позавидовать любой художник. Москва видна во всех измерениях: в длину, ширину и высоту, во всем многообразии – в цвете и объеме.

Сквозь зеленый заслон Сокольников прорывается водяной фонтан и горбится сферический купол павильона выставки – это все, что видно за деревьями близкого парка. Зато город бросается в глаза, не таясь, играя всеми красками. Сверху их больше, в цвета домов вплетаются цвета крыш. Как в стереокино: плоские улицы выглядят объемными.

Во все четыре стороны с каланчи нацелены указатели: на запад и восток, на юг и север. Северный край застилает зеленая завеса парка и лесов. Профиль города на юге и западе прочертили шпили высоких зданий и радиомачт. На востоке силуэт проще: заводские трубы. Но со всех сторон над крышами качаются стрелы строительных кранов. Они хорошо видны в бинокль, оружие вышкового.

Его маршрут выверен точно по градусам. Весь путь равен 360 градусам. Четыре шага направо – и с севера дозорный попадал на восток, еще четыре шага – юг. Вот так за двенадцать шагов совершается кругосветное путешествие.

Как всякого, кто в пути, продувают вышкового ветры, секут дожди, засыпает снегом.

«Трудно приходилось этому „высокопоставленному“ лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, только жди, не зевай!» – писал о вышковом Владимир Гиляровский, великий репортер и почетный пожарный. И сегодня нелегко дозорному на высоком посту.

Два часа прошли. Вышковой Рахманов докладывает по телефону: «Все нормально». Пора с ним в обратный путь.

…Косые лучи солнца пробиваются по краям черной тучи, доставая до крыш. Налетел северный ветер, и теперь бьют по крышам косые струи дождя. А когда прошел ливень, крыши горят огнем, как зеркало, отражая в небе золото заходящего дня. Среди домов на востоке различаю в бинокль еще одну пожарную каланчу. Но она пуста. Вид с нее на Москву закрыли многоэтажные дома.

Пора в обратный путь. Винтовая лестница приводит вниз до второго этажа. С него на землю можно спуститься двумя путями – или по лестнице, или по шесту. Достопримечательность пожарных – стальной шест. Один его конец упирается в потолок дежурной части, другой ушел под пол, на первый этаж – в депо. Это лифт пожарных. Вверх на нем не подняться: шест отшлифован до блеска ногами и руками бойцов, но вниз спускаться – лучшего средства нет. Скорость спуска такая же, как у падающего камня!

Охватив шест ногами, камнем падают по тревоге со второго этажа вниз к машинам все, кто дежурит наверху. Только такой «лестнице» выдержать напор и движение людей, у которых в запасе 45 секунд. Съезжаю и я по шесту. Такую возможность предоставляют гостям из соседней школы. Мальчишки любят ходить в дом под каланчой, где нашли приют быстрота, мужество, отвага.

...Давно опустела каланча пожарной части. Никто наверх не поднимается. Нет больше романтической профессии вышкового. И Рахманов отслужил. Но пожарная часть в Сокольниках – как встарь, на страже города.