Я подошел к штабелю, где на ярлыках значилось: «Достоинство – 100 рублей». Здесь лежали пачки со сторублевыми билетами. 2 миллиона рублей – ни больше ни меньше – находилось в сером мешке, просчитанном кассиром и контролером, чьи росписи значились на ярлыке.
Все миллиарды кладовой находились на попечении заведующей, работающей в Центральном хранилище много лет, а значит, проверенной досконально во всех отношениях. Была кассиром, счетчиком, закончила техникум, вступила в партию – так ее мне охарактеризовал ее начальник, в прошлом человек военный. Свою нынешнюю службу он также считает военной. В банке требуются идеальная дисциплина, абсолютный порядок и безупречная честность. Каждый, начиная с директора, кончая рядовым сотрудником, имеет дело с миллиардами: от них у нестойкого может закружиться голова.
Едва входишь в кладовую бумажных денег, как тотчас ощущаешь сильный устойчивый запах типографской краски, напоминающий, что деньги печатаются, как любые полиграфические изделия, и о том, что деньги пахнут, пока они новые…
Металлический звон раздавался из другой подземной кладовой. Тут тоже считали деньги, но разменные. После денежной реформы 1961 года количество бронзовой монеты возросло в обращении в 29 раз, а остальной – в 15 раз.
(Сейчас наши кошельки обременяют монеты достоинством 1, 5, 10, 50 копеек, 1, 2 и 5 рублей. Расплачиваясь, теперь нужно постоянно следить, чтобы не дать кассиру вместо 10 копеек похожие на них 50 копеек. А вместо 2 рубля – почти такого же размера 5 рублей…)
Металлический рубль ходит в обращении в среднем четверть века. Некоторые монеты служат тридцать и сорок лет, и на железном столе с высокими бортами, называемом тут «разгонным», я увидел копейки 1931 года. Когда не было автоматов для счета, по такому столу разгоняли монеты, заполняя всю его поверхность. Это облегчало контроль, так как на площади стола умещалось точно определенное число монет. Ныне на таком столе считают только деформированные монеты. После пересчета их служба закончится и они пойдут на переплавку.
Металлические деньги тоже хранятся в мешках, маленьких, но довольно увесистых. Копейка весит один грамм, и вес монеты возрастает с ее достоинством. Пятак весит пять граммов. В каждом мешочке на 50 рублей медных монет. В мешочках с серебром – монет на 500 рублей, и весит такой мешочек почти полпуда.
Двери кладовых раздвигаются, как занавес в театре, медленно и торжественно. У дверей часовые отдают честь и докладывают начальнику караула:
– Все нормально, товарищ начальник…
А что, если вдруг заест замок в такой массивной двери или ключ потеряется? Как тогда ее открыть?
Мне в том давнем посещении не удалось познакомиться с Иваном Ивановичем Васильевым, слесарем, много лет проработавшим в Центральном хранилище и ушедшим на пенсию со своей сумочкой и инструментами. У него золотые руки и редкостный талант. Некоторые слесари, открывая дверцы сейфов без ключа, высверливают замки так, что они выпадают из гнезда. Васильев никогда не нарушал конструкцию столь грубо. Он открывал замок без сверла, и потом его можно было снова использовать. К Васильеву прикрепили перед уходом на пенсию ученика. Ему он обещал передать 15 секретов на 15 замков…
– Теперь пройдем туда, где особенно интересно коллекционерам, – предложили мне.
Вскоре мы оказались в кладовой с железными шкафами. Тут мне показали золотые круглые маленькие монетки, чеканенные в царской России и императорской Франции, в султанской Турции и княжестве Монако… Ими не расплачиваются за покупки в зарубежных странах, а продают на мировом рынке как нумизматические ценности.
Ввели меня в курс дела заведующая кладовой и старший контролер. Обе отвечают за хранение золотых сокровищ. Они так привыкли делать все вдвоем, что даже отвечали вместе на мои вопросы и почти одними и теми же словами. Знают они названия множества разных монет. В их кладовой хранятся деньги 29 стран, отчеканенные в XIX и XX веках. Среди самых старых – золотые русские монеты, выпущенные в царствование Николая I в 1848 году, достоинством 5 рублей. Мне показали французские франки, которыми расплачивались бальзаковские герои. Именами свергнутых императоров, королей, кайзеров, царей обозначают ныне типы монет.
Первый советский золотой червонец 1923 года называется «Сеятель». По вспаханному полю идет богатырь-крестьянин, отвоевавший землю в Гражданской войне; он рассыпает в землю зерна, трактора у него еще нет. Эта монета напоминает о том давнем времени, когда рабочие и крестьяне начали строить свое государство, способное ныне дать сеятелям миллионы тракторов и другую технику.
(Да, СССР производил в год самое большое число тракторов, расходуя на это дело миллионы тонн металла. Заводы выпускали комбайны, все мыслимые сельскохозяйственные орудия. Но парадокс в том, что сеятели в «своем государстве», получив в руки, как мечтали коммунисты, трактора, так и не смогли прокормить рабочих. Хлеб и мясо ежегодно тысячами тонн ввозилось в страну, некогда импортировавшую зерно в большом количестве в обмен на невосполнимые продукты – нефть и газ.)
В этой кладовой монеты не только пересчитывают, но и взвешивают. У входа под стеклянным колпаком стоят аналитические весы. Точность взвешивания здесь такая же, как в аптеке.
В соседней кладовой на бетонном полу хранится золото, которое финансисты называют базисом денежной системы. По международным правилам оно хранится в компактных деревянных ящиках по четыре золотых слитка в каждом. На вид невелика ноша, а оторвать ее от земли нелегко.
…Совсем нетрудно встать из-за стола и пронести пачку денег к прессу, удар которого означает, что деньги перестали существовать. Последние минуты жизни денег протекают в просторном, светлом зале с расписным, ярким потолком со знаками гербов. Его называют кассопересчетным залом. Из всех регионов поступают сюда посылки с пачками обветшавших бумажных денег.
Как всякие бумажные изделия, деньги обесцвечиваются, рвутся, пачкаются. Но их тщательно – в который раз! – считают контролеры, сидящие за рядами длинных столов. Работа на первый взгляд простая – садись и считай. Под рукой чашка с водой, клей, кисточка… Но попробуй пересчитать за смену 57 тысяч листов, как это делают здесь работницы, обладающие особым талантом. Тут не соревнуются, кто больше сосчитает: начнешь спешить – и ошибешься… Тем не менее все знают, кто лучше всех выполняет свое дело. Это значит, что работница не только умеет много пересчитать, но и не ошибается никогда: ее ведь тоже контролируют. Контролер хранилища не только считает, но и проводит мгновенную экспертизу денег: нет ли среди них поддельных билетов; правильно ли склеены деньги, если разорваны; не составлены ли они из двух разных половинок…
Итак, пачка тщательно проверена, как того требует поговорка, ставшая банковской заповедью: «Деньги счет любят». Встав из-за стола, контролер проходит из зала в вестибюль, где стоят прессы-дыроколы. Удар – и пачка пробита тремя отверстиями.
Даже после этого бывшие деньги не заканчивают свою службу. Их отличную бумагу не сжигают, превращая в пепел, как когда-то, а отправляют туда, где они появились на свет. Там бумажную массу перерабатывают и делают из нее вновь хорошую бумагу. Ее используют фабрики Гознака.
В кассопересчетном зале, где заканчивается путь денег, заканчивается и мое путешествие по Центральному хранилищу.
Под занавес меня подвели к высокому стальному шкафу, стоящему в центре хранилища в гордом одиночестве. Чтобы его открыть, директору пришлось пойти за своими ключами. Открыть стальной сейф старинной немецкой работы могут только директор и главный контролер. Она тоже присутствовала при его открытии.
Массивная бронированная дверь распахнулась удивительно легко, и я увидел… еще одну дверь. За ней находились стальные ящики с ключами от кладовых. Ключи от этих ящиков есть только у двух лиц, и хранятся они в сейфах, контролируемых персональными пломбами.
Чтобы открыть кладовую, нужно достать из ящика не один ключ; чтобы открыть дверь, нужно снять не одну пломбу согласно правилам о коллегиальной ответственности.
