Джулия тоже прикинула на себя новый фасон платья - ей он пойдет чрезвычайно, особенно если сделать отвороты из кружев еще короче, чем были на королеве Анне!

-Как же можно иметь несчастный вид, когда у тебя такой великолепный супруг? - опять зашептала какая-то дама рядом с Джулией. Она так вертелась, что г-н де Кавуа уже дважды бросал в ряды фрейлин грозные, предупреждающие взгляды.

Начался королевский прием. Его величество с сумрачным выражением лица принял говорливых послов королевства Неаполитанского, выслушал их заверения в дружбе, неохотно произнес несколько слов, и подал, наконец, сигнал к началу бала. Приглашенные оживились. Первыми вышли в круг танца король с супругой коннетабля, затем ее Величество с герцогом Орлеанским. Король Людовик любил танцы, отлично знал их, и, как положено королю, двигался ловчее всех, изящнее, легче, чем заслуживал аплодисменты после каждой новой замысловатой фигуры.

Кардинал Ришелье все это время глядел на королеву своими глазами дикой кошки. Говорили, что, может быть, или даже, скорее всего, его Высокопреосвященство… влюблен в красавицу - королеву. Вроде бы королева Анна на его неловкие признания просто указала Великому кардиналу на дверь, чем вызвала его яростный гнев, тем страшный, что он был затаен! Но чего не знаем точно, за то и не ручаемся! Впрочем, и придворные отваживались говорить на эту скользкую тему только загадочным шепотом.

На следующий танец гальярду Джулию неожиданно пригласил граф дю Трамбле, отец Изабеллы. Его необычайно красивые для мужчины серые глаза сегодня были тревожны.

-Джулия, дитя мое, - начал он, остро поглядывая по сторонам,- я надеюсь, вы знаете, где сейчас моя дочь?

-Я не совсем понимаю ваш вопрос, ваша светлость.

-Мне было бы приятно, мое дитя, если бы вы тоже присоединились к Изабелле. Я сегодня утром отослал письмо вашему батюшке и только что получил ответ - г-н де ла Шпоро согласен со мной.

-Но ваша светлость с ним – политические противники! - Жули сама смутилась своих слов и пристыжено опустила голову.

Граф дю Трамбле улыбнулся.

-Я в первую очередь выполняю свой родительский долг, дитя мое, пусть я и сторонник политики Его высокопреосвященства. А мой родительский долг состоит в том, что я хочу видеть мою дочку счастливой, а не опухшей от слез. Вы согласны со мной?

-Я должна ехать за ней?

-Видите ли, г-жа Джулия, вы очень откровенно служите нашему милому королю, что в некоторых случаях, не скажу что во всех, конечно, наносит вам ощутимый вред в глазах некоторых важных лиц.

-Но разве это - преступление, ваша светлость, служить своему королю? По-моему, это мой долг!

-Я позволю себе не ответить, милое дитя, на столь щекотливый и наивный вопрос!

-Простите, что задала вам его!

-Я вновь настоятельно посоветую вам проехать вглубь Франции, посетить Гасконь или Арманьяк. С моей Изабеллой вам не будет скучно. Вы слышите меня?

-Да!

-Вас сейчас вызывает к себе г-н де Тревиль, не правда ли?

-Но откуда вы знаете…

-О, знаю, милое дитя! Я все знаю, ибо от меня нельзя ничего скрыть! Изабелла уже давно, следуя моему совету, предусмотрительно перешла на шепот, чтоб ее никто не мог подслушать, вы заметили?

-Я заметила!

-Но вернемся к г-ну де Тревилю, если вы, конечно, не возражаете?

-Я слушаю вас, ваша светлость!

-Г- н де Тревиль, мне думается, только что просил аудиенции у короля, чтобы всеми правдами и неправдами перетянуть его на свою сторону и заставить короля разрешить Изабелле оставаться свободной, сколько та хочет. Его величество наверняка предложит отправить за Изабеллой своих мушкетеров. Вы согласитесь с де Тревилем, что вам тоже необходимо ехать, и сами быстро, по возможности, сегодня же, покинете Париж.

-Но, ваша светлость, не навредит ли Изабелле, если мы ее найдем и привезем в Париж? Может быть, ей лучше оставаться в …ну там, где она сейчас? Да и для меня, может быть, будет надежнее, если я составлю ей компанию?

-Ага, на ближайшие два или три года! Может быть, вам с ней проще вообще уехать из страны?

Джулия потупилась. Все-таки в делах политических она была еще новичком, и у нее в голове не укладывалось, как граф дю Трамбле мог одновременно считать себя верным другом кардинала Ришелье, ярым сторонником его внешней и внутренней политики и при этом старался защитить свою дочь от этого своего друга. Похоже, все в Париже играли в свои игры!

-Скажу вам по секрету, дитя мое, что Его высокопреосвященство взбешен отказом Изабеллы выйти замуж за этого дурака Банье. Тут уж я согласен с дочерью! Во всяком случае, я прочу ей в мужья не старика и не калеку, и, тем более, не человека, замешанного в каких-то странных темных историях с фальшивыми экю! Я обещал Изабелле, что она обвенчается только с тем, с кем будет ей угодно. Ей будет угодно, а не мне или кому-нибудь еще!

-Да, Изабелла рассказывала мне!

-Слава богу, у меня достаточно денег, связей и влияния, что я могу позволить себе эту маленькую слабость - любить своих дочерей! Люди Его высокопреосвященства ищут Изабеллу, чтоб привезти ее в Париж. Прошу вас, г-жа Жули, найдите ее первыми! С вами и под охраной мушкетеров она будет в безопасности.

-Я постараюсь!

-Ах, да, не забудьте, кроме того, сегодня заручиться в этом деле поддержкой короля.

-Хорошо, ваша светлость.

Джулия во все глаза рассматривала г-на дю Трамбле, который, по словам Изабеллы, всегда был достаточно строгим и непреклонным отцом. Но сейчас он улыбался сердечно и чуть иронично. “Так будет всегда,- сказали его выразительные темные глаза. - Мы в разных политических лагерях, но остаемся верными долгу друга, отца, дворянина – навсегда”.

-И вот что еще, г-жа Жули!

-Да, ваша светлость!

-Недели через две г-н де Тревиль и ваш покорный слуга добудут вам прощение у г-на кардинала, и он не станет сердиться на то, что вы без его разрешения покинули город. Да помогут вам все святые, дитя мое. Благодарю вас за прекрасный танец!

В Зеленой гостиной г-жу де ла Шпоро действительно встретил г-н де Тревиль. Она уже видела в Лувре молодого капитана мушкетеров короля, благороднейшего и храбрейшего вельможу своего времени. И, заметим, удачливейшего, ибо небогатый дворянин, второй сын в семье, он проложил себе путь к трону короля лишь ловкой шпагой да остроумием. Не убоявшись интриг в смутное время царствования королевы - матери Марии Медичи, поддержав Людовика XIII при вступлении того на трон, г-н де Тревиль уже в 35 лет командовал личной охраной короля, что по тем временам, было редкостью чрезвычайной!

Джулия пристально оглядела г-на де Тревиля, одетого сегодня в голубую одежду вверенного ему полка королевских мушкетеров. Это был жилистый, подвижный человек с резкими, но приятными чертами смуглого лица, с очаровательной ямочкой на подбородке. Невысокий рост отнюдь не портил его, а в поединке становился опасным преимуществом. Таким же опасным, как чувственный красивый рот, способный одним острым словом ранить противника или пылкими речами привести в трепет томную красавицу. Светло- голубые глаза де Тревиля были необычного лилового оттенка, как небо над вершинами Пиренеев, наполненное жгучими испанскими песнями и резким звоном стальных рапир. Пристальный взгляд этих глаз не раз и не два вызывал у врагов капитана мушкетеров внутреннюю дрожь и неприятный холод, текущий вдоль спины.

Г-ну де Тревилю нравилось заниматься политикой, но не из властолюбия или сребролюбия, как бывает часто. Его занимал сам процесс. «Заставь противника ошибиться»,- так можно было назвать личный девиз де Тревиля - политика, прекрасного шахматиста, мастера логических построений. В этом, признаем мы, де Тревиль был похож на Великого кардинала, своего политического противника. Ришелье, кстати, обладая возможностью физически устранить этого своего неугодного конкурента, не делал этого, прибегая лишь к хитроумным интригам. Кроме того, заметим, что крепнущая власть кардинала играла против него самого. Кардинала Ришелье за глаза называли «хитрой лисой», подозревали в участии в неких темных финансовых делах. В каждом ухе слуги, прижатом к замочной скважине, гордым дворянам виделся доносчик кардинала, а улыбку каждой дамы в Париже, направленную на красивого прелата, те же дворяне приравнивали к измене королю. А вот де Тревиль, разговорчивый, веселый, неизменно любезный, ласковый, производил на всех впечатление открытого и даже несколько наивного человека, и пользовался этим как щитом, прикрывая свою собственную политику.