Но бывают и худшие моменты, когда пригласившие вас хозяева сразу же предлагают пару носков из грубой потрепанной шерсти. Бежевые или коричневые, купленные у кассы в ИКЕА, где они, свернутые в комок, лежали в контейнере среди прочих, эти носки на протяжении многих лет повидали стольких визитеров. «Давай проходи, чувствуй себя как дома!» Предполагается, что приглашение отогреет мне душу, но ноги, опутанные спиралью сваливающихся носков, деформированных многочисленными гостями, побывавшими на домашних обедах, чаепитиях с пирожными, днях рождениях, воскресениях накануне Рождественского поста (о, эти неизменные ароматы корицы, доносящиеся из кухни!)… Немецкое гостеприимство в противопоставлении с элегантностью изящных французских лодочек.

Она – преклонных лет графиня из прусской аристократии. Разумеется, разорена: ее состояние было экспроприировано коммунистами после войны, но тем не менее она урожденная фон…что-то там такое и вышла замуж за фон такого-то. Из прошлой жизни она вынесла хорошие манеры. И когда мадам отправляется в город на коктейль, она кладет в свою сумочку небольшой мешочек из бежевого полотна, в котором хранится пара черных балеток, мягких, как домашние туфли, на тонкой и гладкой подошве. И, таким образом, Мадам фон Предусмотрительность никогда не уронит своего достоинства, ступая босыми ногами по паркету.

В первый раз, когда я доверила свою голову Дезире, увлекающейся раста-панком парикмахерше из салона на углу моей улицы, в зеленых митенках на руках и колготках расцветки змеиной кожи, я вцепилась пальцами в подлокотники кресла так сильно, что фаланги побелели. А вдруг она применит свой эстетический кодекс к моим волосам, когда будет с ними работать? Может быть, надо было ей сказать, что я иногда делаю передачи для французского телевидения, и растрепанные пряди, с одной стороны короткие, а с другой – длинные, плохо сочетаются с духом и буквой парижского голубого экрана. Но Дезире уступила всем моим просьбам, и, за исключением ее челки яблочно-зеленого цвета под дредлоками, скрученными, как у ирокеза, вдоль головы, у нас с ней оказалось немало общего, и мы мило поболтали (разумеется, это был всего лишь ничего не значащий разговор в парикмахерской, но в глобальном смысле мы с ней во многом были согласны). Но, как бы там ни было, я предпочитаю обслуживаться у ее коллеги в огромных очках-бабочках с внешностью звезды балета. Ее зовут Антья, и ее прическа всегда безупречна: высокий пучок на темени, как у учениц балетной школы, ровно подстриженная челка, перехваченная лентой ярко-оранжевого цвета (цвета флюоресцирующих жилетов рабочих на стройках), которая, казалось, говорит, что ее обладательница не допустит и малейшего проявления расизма. Когда я с ней разговариваю, я понимаю ее лучше остальных, потому что у нее, слава богу, нет пирсинга! А у Дезире, помимо прочих, два кольца с каждой стороны верхней губы (они напоминают бивни моржа), и посеребренный гвоздь в языке – только бы она не вбила мне его в голову… Дезире, Антья или две другие раскрашенные колибри (одна из них блондинка с пережженными волосами и прической à la Кортни Лав, а другая – жгучая брюнетка, фанатка упражнений на растяжку, которая каждую неделю меняет стиль). К кому попадешь – это всегда лотерея, все зависит от того, у кого из них нет работы в данный момент. В Берлине, где свобода и спонтанность возводятся в образ жизни, почти никогда не записываются к парикмахеру – в салон просто забегают, проходя мимо, а дальше будь что будет… Или наоборот, как в старые добрые времена, хранят верность одному мастеру. «А как иначе иметь всегда хорошую стрижку?» И это правда, что у моей приятельницы Кати всегда такой вид, будто она только что вышла из парикмахерской: идеально лежащая стрижка «под мальчика», создающая впечатление легкой небрежности. Я наконец получила ответ. Катя повертела перед моим носом мобильником, куда вбит личный номер Кристины, ее парикмахера. Она передала его еще одной нашей подруге, и та теперь звонит Кристине каждые две недели, чтобы подправить челку. За свой труд Кристина, разумеется, получает «вчерную», то есть неофициально. И, таким образом, подрезает не только волосы на голове, но цены тоже! И еще одно замечание: Кристина усложняет жизнь своим клиенткам, поскольку принимает их у себя дома, хотя я знаю множество других мастеров, которые разъезжают по городу вместе со своим инструментарием.

Сразу же после родов я пыталась уговорить Антью нанести мне визит. Начала я издалека: «Видишь ли, я не могу, когда захочу, выйти из дому с ребенком на руках, и я не могу записаться к тебе на прием, вдруг моя дочь срыгнет или наступит срок очередного кормления/сна…» Но Антья оказалась непреклонной, хотя я не могу сказать, чтобы она изображала из себя этакую Марию-Антуанетту, которую нужно долго уговаривать и которая, встав на скамеечку, копошится в чужих волосах в своем салоне. Проведя небольшое исследование о том, как живут парикмахеры в Берлине, я выяснила, что Антья – весьма обеспеченный человек. Она работает в маленьком салоне – почти семейный бизнес, – тарифы в котором превосходят все мыслимые пределы: 35 евро стрижка/укладка. Это огромные деньги для Берлина; в этом секторе экономики, как и во многих других, здесь процветает дисконт, и в парикмахерских предоставляют скидки за счет минимизации услуг. Со своими названиями, напоминающими клички роботов (M-Hairfactory, XL Cut, Hair Express, Hair Killer), громкой музыкой, как в супермаркетах, креслами с кричащими расцветками, подобные заведения лишили прекрасную профессию душевности и теплоты. Ты входишь (никакой предварительной записи, разумеется), немного ждешь, далее идет мытье головы (шампунями с дешевым фруктовыми ароматизаторами), затем стрижка в течение двадцати минут за 8 – 10 евро, при этом с укладкой придется мучиться самой (правда, для этого предоставляются необходимые средства, но выпутываться в любом случае придется самостоятельно), и вот ты, наконец, покидаешь этот галдящий ад. Результаты всегда бывают разными. Да это и понятно: нищенская зарплата, работа сверхурочно, обучение со скидкой (владельцы салонов часто сами не являются профессионалами-парикмахерами, это обычные менеджеры, которые не заботятся о формировании молодых кадров), и поэтому не приходится ждать от мастеров большого энтузиазма. Парикмахерши – самая низкооплачиваемая профессия в стране; в Германии вообще нет такого понятия, как минимальная заработная плата, и единственный закон, который здесь применим, – это закон джунглей.

Согласно данным профсоюза парикмахеров, час их работы в Берлине стоит 3,38 евро! Чтобы еще больше понизить стоимость стрижки, дисконтные салоны нанимают людей, не имеющих ни опыта работы, ни профессиональной подготовки. Одна моя коллега и тележурналист провела эксперимент: несмотря на отсутствие таланта в этой сфере деятельности, она сразу же нашла работу за 22 евро в день. «Да, это не слишком приятно – вся эта попса, которая действует на нервы, но нигде в другом месте я не найду парикмахера за такую цену – 6,50 евро, – а с моей грошовой пенсией я не могу платить больше», – объясняет одна зрелая матрона, кудрявая, как пудель, выходя из салона XL Cut de Neukölln.

Зарабатывая 1600 евро в месяц, Антья имеет все основания для того, чтобы хранить верность своей хозяйке, и всегда найдет время предложить мне массаж головы после мытья. И каждый мой визит к ней начинается с того, что мы где-нибудь усаживаемся с чашкой чая в руках и обсуждаем состояние моих волос. Заметила ли я какую-нибудь перемену? Стали ли волосы падать больше, чем обычно? Стали ли лучше лежать на затылке после градуированной стрижки, которую мы попробовали в последний раз? Антья запускает руку в мою шевелюру и, придерживая волосы зажимами в нескольких местах, образует надо лбом подобие челки. Она предлагает, я принимаю решение, и только после этого она вынимает ножницы. Я обожаю эти процедуры. А Берлин, таким образом, оказался поделенным на две части – на тех, кто имеет время и деньги посещать мастеров, подобных Антье, и остальных, посещающих дешевые парикмахерские и вверяющих свои гривы в руки непрофессионалов.