Милку усадила за стол высокая старуха в глухом бордовом платье до пола, в чёрной безрукавке поверх платья, в белом платке с синими узорами на голове. Светка, к счастью, жалась всё время к подружке, поэтому за столом оказалась рядом с ней. Милка пихнула Светку в бок и прошипела ей на ухо:
- Свет, не ешь НИЧЕГО! Только делай вид, что ты ешь!
- Почему? - шепнула в ответ Светка, уже протянувшая было лапу к тарелке с аппетитными румяными пирожками, от которых на весь зал дивно пахло яблоками и корицей.
- По кочану! - сердито отозвалась Милка, ещё больше понижая голос. - Не знаю! Интуиция.
- У тебя интуиция, а у меня в животе бурчит! - тихонечко заныла Светка, пожирая глазами пирожки и прочие лакомства, в изобилии громоздившиеся на столе прямо перед её носом.
- Потерпи! Я тебе потом свои пирожки дам, домашние, мне бабуля в дорогу напекла, - цыкнула на неё Милка.
- Ну хоть чаю-то можно выпить?! - возмутилась Светка.
- Нельзя! - отрезала Милка, сглатывая голодную слюну.
Странно - она ведь вчера, после школы, плотно поела перед дорогой, да и в поезде что-то домашнее схомячила, а сейчас, глядя на всё это пиршество, внезапно ощутила дикий голод, словно год не ела.
- Потерпи, Свет, - склонилась Милка к уху подружки, - очень тебя прошу, потерпи! Не надо ничего у них брать...
Светка коротко простонала, но послушалась. Лапы свои от блюд с яствами убрала и даже зажала руки между коленями.
А старуха в бордовом платье тут же принялась их потчевать.
- Девочки, солнышки мои, кушайте, кушайте на здоровье! - ласково забормотала-запела она и принялась нагружать их тарелки пирожками, блинчиками, оладушками, придвинула к ним поближе туесок с мёдом, положила каждой на тарелку по огромному розовому яблоку. - С дороги-то... из города-то... на одной химии магазинной, небось, вас рОстят-то, кушайте, поправляйтесь, ласточки мои...
- Спасибо, - мужественно отказалась Милка, - мы ещё не успели проголодаться, мы хорошо дома поели. Спасибо вам большое, мы потом...
- Мы потом, - пискнула Светка, шумно сглотнула слюнки и даже зажмурилась, чтобы ничего из всей этой кулинарной красоты не видеть и не соблазниться ненароком.
А вот Милка зажмуриваться не стала и потому ясно видела, как ребята наворачивают за обе щёки, словно все они действительно из какого-то голодного края приехали в богатую деревню Шушарино. Димка, например, Шестопёров заглатывал пирожки, как семечки, один за другим, да и прочие от него не отставали. И висел над этим сказочным столом ровный гул стариковских голосов - кушайте, миленькие наши, кушайте, ребятушки, угощайтесь, поправляйтесь...
- Я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало, - прошептала Милка себе под нос. И ещё кое-что ей вспомнилось, тоже из сказок: "Ты сперва меня, молодца, накорми, напои, в баньке попарь, а потом уж и в печку на лопате сажай!"
Милка невольно вздрогнула и отодвинулась от стола. Старуха в бордовом платье пристально смотрела на неё. Просто, можно сказать, уставилась на Милку в упор. Смотрела, смотрела и вдруг спросила:
- А ты, девочка, никак, Василисы Гордеевны нашей внучкой будешь?
- Да, - с трудом выдавила Милка. - Я её внучка. Меня зовут Мила... то есть, Людмила. А вас как зовут, бабушка? - вежливо спросила она, пересиливая себя. Совершенно Милку не интересовало, как эту старуху зовут, но вежливость проклятая обязывала.
- Степанида Федосеевна я. Соседки мы с твоей бабушкой, через два дома живём, - так и заискрилась улыбкой старуха.
Но Милка ясно увидела - фальшивой эта улыбка была. Губы Степанида Федосеевна широко, приветливо якобы, растянула, а о глазах своих забыла. И увидела Милка в этих старческих, уже выцветших, голубовато-серых глазах некий нехороший твёрдый огонёчек, словно Степанида эта Милкину бабушку за что-то очень крепко недолюбливала... Или ей всё это показалось? А может, и с едой, с угощеньем, тоже - показалось? Нет! Нет, решительно подумала Милка. Не показалось ей ничего. Потому что она, Милка, - ЧУЕТ... Чует, что что-то тут не так. И не просто "не так", а очень даже сильно - "не так"!
- Очень приятно, - пробормотала Милка.
- Какая вежливая, воспитанная девочка! - произнесла Степанида Федосеевна и улыбнулась ещё шире своей фальшивой улыбкой. Зубы у неё были ровные, белые, крепкие, явно - все свои. Как у волка из сказки про Красную Шапочку.
Милке очень не нравились собственные ассоциации. Но ничего она поделать с собой не могла. Чудилось ей, что весь этот радушный приём, угощенье роскошное, приетливость старых жителей Шушарино, да и вообще, вся эта деревня - декорации. Как в театре. Всё это - непонятно для каких, но, чуяла Милка, не самых хороших целей устроено. Разыгрывается некий спектакль, и только она, Милка, да ещё, может быть, Светка - с её, Милкиной, подачи, да и то, вряд ли, - чувствует эту фальшь.
Милка вновь оглядела ребят, Клару. Довольны все, болтают со стариками и старухами, едят за обе щёки. Вася Матюшкин сидит рядом с Кларой, гордый, как петух, оглядывает всё и всех вокруг себя, словно маленький Наполеон. А Настя, его застенчивая сестрица, что поделывает? Всё молчит и пялится на Димку Шестопёрова? Милка поискала глазами Настю и обнаружила её в дальнем углу зала. Настя явно препиралась с кем-то, стоявшим за роялем и почему-то отворачивающим лицо. Милка вгляделась пристальнее...да это же Матюшкин-старший за роялем укрывается! Так-так-так... Что же получается - и бабушка Милкина здесь? Или Матюшкин уже успел и привезти бабулю к её брату Семёну, и обратно в город её отвезти, и сюда вернуться? Очень сомнительно! Надо проверить.
Милка вежливо улыбнулась старухе Степаниде и воспитанным-превоспитанным голоском произнесла:
- Спасибо вам большое, Степанида...
- Федосеевна, - улыбнулась старуха.
- Да, Федосеевна... Спасибо, Степанида Федосеевна, за угощение... А где бы тут у вас руки помыть?
