Единственное, что он выяснил, так это то, что тишина нервирует Рави, вот почему тот всегда включал музыку в грузовике, и почему у него всегда включён телевизор, хотя даже не смотрел на него. Это, и то, что он заполнял напряжённость между ними разговорами о пицце и начинках, говорил слишком быстро и с вынужденным обаянием. Тристан хотел бы знать, что сказать, чтобы всё между ними снова стало просто.

Но Трис не знал, поэтому выкинул коробку от пиццы, стряхнул крошки с кровати и пытался найти смысл в передаче.

— Они борются за работу или за мужчину? — спросил он, отодвигаясь на другую сторону кровати, на безопасное расстояние, для того, чтобы Рави принял более комфортную для него позу.

— Работу, — сказал Рави, откинувшись на подушки.

— Тогда почему они так сильно флиртуют с тем мужиком? — спросил Тристан, когда одна из девушек на экране подсела на стол к какому-то старикану и начала хлопать ресницами.

— Потому что они, вероятней всего, думают, что переспав с ним, гарантируют себе победу.

— Но они никогда не должны спать со своим боссом. Это очень плохо... — Тристан заткнулся, когда осознал, что только что сказал. — Не то, чтобы... ох, чёрт, я затыкаюсь.

Рави засмеялся и вытянул ногу, что бы пнуть Тристана в голень.

— Чувак, я понял. Да, я спал с коллегами и раньше, что всегда было ужасно. И очевидно ничему меня не научило.

Тристан подавил боль и ревность, которые угрожали разорвать его сердце.

— Было ужасно?

— Догадайся. Очень тяжело жонглировать работой и тем, что происходит после неё. Знаю, ты считаешь, что мне плевать на профессионализм...

— Я никогда этого не говорил.

— Тебе и не надо было, — Рави пожал плечами, в его глазах скрывалась боль, которую Трис никогда раньше не замечал. — Но меня волнует моя работа, я потерял проект, который обожал из-за слухов, которые ходили по офису. Вот, что ужасно.

— Ты не любишь быть объектом для сплетен? Но ты всегда любил говорить с людьми на работе.

— Вот именно — говорить. И, конечно же, я сплетничаю. О других людях, — Рави рассмеялся над собой, его руки двигались беспокойно, словно он осознавал, что у него были серьёзные двойные стандарты. — Но я усвоил урок, что переспать с кем-то не стоит того, чтобы быть объектом слухов, потому что когда что-то пойдёт не так, а что-то обязательно пойдёт не так, все будут наблюдать за этим, чтобы увидеть, кто из вас первым уволится, и это именно вид ядовитых слухов, который я стараюсь избегать.

— Как, например, ставить на то, натурал кто-то или нет? — Тристан снова и снова скручивал край одеяла.

— Эй. Мне искренне жаль за тот случай. И для протокола: я знал о споре, но никогда в нём не участвовал. Это не в моём стиле, — Рави снова толкнул его ногой. — И да, это то, о чём я говорил, вид слухов, из-за которого становиться тяжело продолжать где-либо работать, потому что тебе дико не комфортно. И я не хочу этого для тебя. Ни для кого из нас.

— Что ж, со мной тебе не нужно беспокоиться об этом. Я не из тех, кто будет стучаться к тебе на рабочее место, чтобы позвать быстренько перепихнуться в копировальной.

— Чёрт.

— Эй, я серьёзно. Не будет никаких офисных последствий от этого... неважно. Я не могу позволить себе подобные слухи ровно так же, как и ты, и в моём случае, всё ухудшается из-за моей семьи.

— Твои родители буду злиться из-за того, что ты переспал с коллегой? —Рави моргнул. — Почему это волнует или должно их волновать?

— Всё сложно, — Трис плюхнулся рядом с Рави. — Помнишь, я говорил тебе, что именно произошло, и признался, что гей, когда был в колледже, и у них случился припадок. Абсолютная истерика. Но я не говорил почему. И это не то, о чем бы я хотел, чтобы знал весь офис.

— Я никому не скажу, — произнёс Рави наконец-то серьёзно.

— Моя мать судья и ведёт довольно активную политическую деятельность, — что многое разъясняет. Его мать была в Федеральном апелляционном суде девятого округа. Вот почему они переехали в Пасадену, когда её назначили окружным судьёй. И говорить, что она была "довольно активным" политическим деятелем, всё равно, как сказать, что солнце "слегка жёлтое".

— Твоя мать судья? Это довольно круто.

— Ага. Я был довольно поздним сюрпризом для них. Ей было сорок два, у неё уже был Дерек и высокая должность прокурора. Её назначили на первое судейство, когда мне было два года. Мой отец тоже юрист, частная практика в сфере управления имуществом.

— Но что общего между тем, что она судья и тем, что ты гей?

— Много чего, — Тристан бросил взгляд в сторону, Рави смотрел на него, не отрываясь. — Видишь ли, она известна своими консервативными взглядами, — и парень снова дал довольно обтекаемое объяснение того, насколько, до смешного, консервативное мнение у неё было о вещах, таких как: однополые браки, дискриминация в области занятости, религиозные льготы и права штата.

—Оу. И ребёнок-гей не вписался бы в имидж? — глаза Рави светились добротой и пониманием.

— Именно. После того как Патрик и я расстались, мои родители и я достигли, своего рода, перемирия, они будут продолжать платить за колледж, если я буду... осторожен.

— Но если ты не скрытый... Я имею в виду, они же не хотели, чтобы ты отрёкся от того, кто ты есть, так ведь?

— О, я уверен, они бы стали настаивать на этом, — Тристан застонал, потому что на самом деле вся эта ситуация была полной неразберихой. Каждый раз, когда он думал, что смог избавиться от их влияния — сначала выпуск, потом устройство на работу — накатывала новая волна вины перед Дереком, вызванная грустью и разочарованием его матери.

Но теперь всё стало только хуже, потому что его мать покидает пост судьи, и многие люди обхаживают её, потому что она кандидат в губернаторы. Его родители ясно дали понять, что он должен не высовываться, пока мать баллотируется. Но он действительно не хотел говорить Рави обо всех этих губернаторских штучках. Чёрт, ему не нравится даже думать о том, что мать запустила кампанию по всему штату.

— И нет, они понимают, что слишком много людей знают, что я гей, чтобы попытаться всё скрыть. Но они не хотят, чтобы я афишировал это. Думаю, они надеются, что если я буду сидеть тихо, то тогда не будет лишних слухов, за которые можно зацепиться.

— Это хреново. Но я полностью всё понимаю, — Рави наклонился и потёр плечо Тристана. — Поверь, моя семья закатила бы вечеринку, если бы я отказался от своей ориентации и сказал, что всё это было большой ошибкой, — он фыркнул. — Не то, чтобы это когда-либо произошло.

— В любом случае, я понимаю желание избегать слухов, — слова вылетели у Триса изо рта, словно он мог сбежать от этой странной близости, которую чувствовал к Рави. Волны сочувствия исходили от парня, одновременно согревая и ужасая Тристана. Его руки по-дурацки тряслись, как происходило всякий раз, когда он нервничал. Трис не хотел, чтобы ему так сильно нравилось делиться всем этим с Рави. — Тебе не нужно беспокоиться о том, что я буду распускать сплетни по офису. Чёрт, я просто надеюсь, что если ничего не скажу, то факт, что на работе все знают о моей ориентации, не будет большой проблемой.

— Так... эм... к чему же мы пришли? — Рави уронил руку и задал трудный вопрос, которого Тристан старался избегать.

Тристан перекатился в сторону Рави и оказался слишком близко к его лицу. Ему пришлось силой заставить свои глаза перестать зацикливаться на его губах.

— Слушай, я не настолько наивен, как тебе кажется. И не какой-то мальчишка с горящими влюбленностью к тебе глазами, — врун. Руки Тристана начали трястись, но он продолжил, как ни в чём не бывало. — И мы сейчас не в офисе.

— Типа как то, что происходит в Сиэтле, остается в Сиэтле? — произнёс медленно Рави.

— Именно. Мы просто два парня, которые немного одиноки и очень озабочены, поэтому мы просто немного выпустили пар. И тебе не нужно беспокоиться о том, что будет в Санта-Монике. Я не собираюсь преследовать тебя как какой-то щенок. — "Даже если бы я и хотел этого". Тристан надеялся, что звучал более уверенно, чем себя ощущал. Он был уверен, что его мозг прибегнет к любой логике, лишь бы поцеловать Рави снова. Но не шутил об одиночестве и озабоченности, прошло чертовски много времени с тех пор, как кто-нибудь держал его, как Рави. Целовал его так, будто для него это имело значение, улыбался ему так, будто ему действительно не всё равно.