Держа руку на рукоятке кинжала, Юлий шагал рядом с Петром, пока солдаты сопровождали того назад, до «Синего вепря». Как только они свернули в переулок, в котором располагался лупанарий, молчавший до этого бандит остановился и с холодной улыбкой посмотрел на своего спутника.

– Если ты хочешь выпустить мне кишки, то это твой последний шанс, центурион. Разве тебе не хочется вспороть мне живот и бросить умирать на улице медленной мучительной смертью на глазах у прохожих? Скажи, что мешает тебе так поступить?

Юлий покачал головой:

– Я обещал трибуну, что не стану марать о тебя руки. И я сдержу слово.

Арестованный злобно ухмыльнулся:

– Сдержишь, говоришь? Даже если я дам тебе повод убить меня? Домашний арест в «Вепре» – не такая уж и страшная вещь. У меня там хороший запас вина и шлюх, чтобы не скучать. Да и золотишка мне тоже хватит, до тех пор, пока вы, болваны, не уберетесь отсюда, и тогда я возобновлю свои дела, как будто вас тут и не было. Кроме того, там есть одна шлюха, которую я намерен пользовать постоянно. И когда я буду иметь ее сзади, намотав волосы на кулак, я буду выкрикивать твое имя, чтобы она помнила, чего ей не хватает. – Петр с недобрым прищуром посмотрел на центуриона и одобрительно кивнул головой. – Ты ведь и впрямь хозяин своего слова, не так?..

Кулак Юлия не стал ждать, когда он договорит. Бывший помощник прокуратора пошатнулся и упал навзничь на булыжную мостовую. Из его глаз посыпались искры, а из разбитого носа брызнула кровь. Центурион вытащил из-за пояса кинжал, перешагнул через поверженного бандита и присел рядом с ним на корточки.

– Трибун Скавр разрешил мне два удара. Причем ко второму прилагается устное сообщение. Если только ты посмеешь высунуть нос наружу из дома, часовые имеют приказ проткнуть тебя копьями. И я прослежу, чтобы в караул выставили самых жестоких парней. Правда, я прикажу им лишь ранить тебя, а потом позвать меня. Когда же я приду, ты проведешь последние мгновения жизни в обществе вот этого моего маленького друга. – Юлий показал Петру кинжал и даже пару раз повернул его, чтобы поймать острым как бритва лезвием солнечный зайчик, а затем приподнял на арестованном тунику и, приставив острие к его мошонке, слегка надавил на нее. – Первым делом я отрежу твои причиндалы, – процедил он сквозь зубы, – и заставлю тебя смотреть, как их сожрут бродячие псы.

Петр не стал вступать в пререкания и медленно кивнул, поняв по ярости в глазах Юлия, что сегодня ему лучше придержать язык.

– И еще кое-что, – добавил центурион. – Трибун велел передать тебе, что Альбан будет под таким же домашним арестом, как и ты. И если с ним вдруг что-то случится, я имею полное право явиться к тебе и подвергнуть тебя любому наказанию, какое сочту нужным. Поверь мне, Петр, я на редкость изобретателен, когда дело касается таких, как ты.

Марк Трибул Корв попрощался с префектом и зашагал назад в лазарет, где у Фелиции уже давно начался рабочий день. Не успел он войти к ней, как часовые вытянулись в струнку и отсалютовали ему. Отсалютовав в ответ, Марк жестом дал им понять, что временно они свободны. Часовые отошли за угол, оставив супругов наедине. Зная, что те их теперь не видят, один солдат локтем ткнул другого в бок и сначала изобразил живот Фелиции, а затем, подмигнув товарищу, согнул ноги и сделал вид, будто сзади взял в кулак пригоршню женских волос.

Сделав вид, будто не замечает их сдавленных смешков, Трибул на миг прижал к себе жену, после чего отстранился и заглянул в ее все еще сонные глаза. В Фелиции тотчас же проснулся лекарь. Деловито развязав повязку на лице мужа, она критическим взглядом осмотрела кровоподтек на нижней челюсти.

– Неплохо, центурион. Я бы сказала, заживление идет так, как надо. Надеюсь, ты все время ходишь в повязке?

Марк кивнул. Его супруга принесла чистую полоску полотна, чтобы заново перебинтовать ему лицо.

– У тебя усталый вид. Даже измученный. Ты сейчас пойдешь домой, чтобы поспать? – спросила она, и Трибул приподнял табличку, чтобы Фелиция прочла четкие, аккуратные строки. Пробежав их глазами, она вздохнула. – Ты берешь кого-нибудь с собой?

Ее муж покачал головой и указал на одну строчку на мягком воске. В глазах Фелиции тотчас вспыхнула тревога.

– Ты упорный человек, Марк. Тебя никто не обвинит в лени. Но идти на такое в одиночку! Почему бы тебе на всякий случай не взять с собой Дубна или Кадира? Ведь тебе наверняка придется где-то спать, и если ты надеешься добиться того, чтобы…

Увидев на его лице улыбку, женщина умолкла. Марк же многозначительно похлопал по рукоятке своей новой спаты.

– Одни против целого мира, я правильно поняла? – продолжила целительница. – Тогда советую тебе не терять головы. Вряд ли твой новый меч защитит тебя, если ты получишь удар копьем в спину. Кстати, коль речь зашла о мечах. Постарайся не потерять этот. Я рассчитываю выручить за него хорошие деньги, чтобы нам с ребенком было на что покупать хлеб, когда ты наконец встретишь того, кто искуснее тебя в обращении с мечом.

Марк снова улыбнулся, а затем сделал обиженное лицо. Фелиция невольно рассмеялась:

– Да-да, я знаю. Это невозможно!

Поцеловав жену, центурион зашагал прочь, а женщина осталась, с задумчивой улыбкой глядя ему вслед. Часовые вновь заняли посты по обеим сторонам двери.

– Будем надеяться, Марк Валерий Аквила, что твоя самоуверенность оправдана, – пробормотала Фелиция. – Я пока еще не готова вновь обрядиться во вдовий красный цвет.

Выйдя из лазарета, Марк остановился, чтобы проводить глазами колонну солдат, покидавших город через западные ворота. Заметив во главе четвертой центурии своего друга Целия, он помахал ему рукой, и молодой центурион с улыбкой вышел к нему из строя.

– Приветствую тебя, Марк. Я рад, что ты уже выглядишь лучше. Как видишь, мы направляемся на запад, чтобы бандиты не захватили обоз с зерном, который движется сюда из Букового леса. – Целий с кислой улыбкой посмотрел на безоблачное небо. – Такой чудный день, что дядюшка Секст решил отправить половину второй когорты на прогулку! Ты только представь себе – пока ты будешь шататься по городу и глазеть на хорошеньких девушек, мы будем истекать потом, шагая по дороге, а он будет на нас покрикивать.

С этими словами Целий похлопал приятеля по плечу и поспешил занять место во главе колонны. Марк с гордостью проводил глазами хвост длинной колонны. Теперь до него долетало лишь эхо шагов и первые строчки маршевой песни. Оторвав взгляд от городских ворот, он вновь зашагал по узким улочкам Тунгрорума, салютуя на ходу солдатам и легионерам и не обращая внимания на любопытные взгляды горожан, вышедших в этот час за покупками.

Зайдя в одну из лавок, центурион купил пару песочных часов, затем продолжил путь к бывшему пустырю, на котором тунгрийцы возвели свои казармы. В дальнем его конце конная центурия первой когорты построила конюшни. Жизнь здесь била ключом. Всадники уже накормили, напоили и вычистили скребницей своих скакунов и теперь готовились отправиться в свой первый дозор. Издалека увидев Марка, декурион Сил вышел ему навстречу и с широкой улыбкой протянул руку.

– Я слышал, что тебе расквасили лицо, но даже не представлял, что теперь ты вынужден прикрывать его повязкой.

Марк Трибул грустно улыбнулся в ответ и, указав на челюсть, изобразил, будто переламывает палку, после чего наклонился и, понюхав одежду на своем друге, отпрянул, как будто от дурного запаха. Сил подбоченился и принял суровый вид.

– Да-да, как смешно! От меня воняет конюшней. А вот ты… – Он тоже подался вперед и принюхался. – Ты насквозь пропах женскими благовониями. И я точно знаю, на какой из двух кобылок ты бы не прочь прокатиться! – Декурион окинул друга внимательным взглядом. – И хотя я рад видеть тебя, что-то подсказывает мне, что ты пришел сюда не просто так, тем более при доспехах и с клинком на каждом боку. Чем могу быть обязан, центурион Корв?