Марк коротко кивнул, признавая довод, который ему было не оспорить.

– Верно, трибун. А пока, извини, я должен заняться отправкой этих повозок в Тунгрорум.

Ответ Беллетора прозвучал резко. Тон его не допускал возражений.

– В этом нет необходимости, центурион. Первый легион Минервы сопроводит обоз прямо до городского зернохранилища. Кстати, сними с последней повозки солдата. Я не допущу, чтобы императорское зерно было осквернено кровью умирающего.

Марк повернулся и усилием воли заставил себя воздержаться от резких слов.

– Трибун, я взял понемногу зерна из мешков каждой повозки. Моя семья торговала зерном, и это подвигло меня проверить их содержимое. Я обнаружил, что зерно непригодно, так как испорчено плесенью. И я также считаю, что раненого можно спасти – доставить к лекарю, если везти его на спине, а единственный способ…

Домиций упрямо покачал головой, отказываясь выслушать эти доводы.

– Это неприемлемо, центурион. Твоему человеку придется попытаться добраться до лекаря верхом. Я забираю повозки с зерном в хранилище, пока другие разбойники не собрались отбить их у нас.

Повернувшись к своим солдатам, он зычно отдал центурионам приказ готовиться к маршу. Марк сжал кулак и уже собрался было ударить Беллетора по плечу, но почувствовал, что кто-то крепко взял его за рукав. Обернувшись, он увидел у себя за спиной Кадира. Хамийец укоризненно покачал головой и, наклонившись, шепнул ему на ухо:

– С тех пор как не стало твоего друга Руфия, рядом с тобой нет никого, кто бы удерживал тебя от необдуманных поступков, которыми ты легко можешь себя погубить. В отсутствии такого близкого человека, с чьим мнением ты бы считался, позволь представить тебе его преемника. – Хамийец отвесил легкий поклон. – Твоего друга, который предпочитает, чтобы ты постепенно вошел в силу, оставаясь в тени, нежели ярко вспыхнул и тем самым привлек к себе внимание сильных мира сего. Впрочем, не только к себе.

Марк был вынужден согласиться с его доводом. Гнев постепенно оставил его, перейдя в тупую, ноющую боль внизу живота.

– Благодарю тебя. Трибун требует, чтобы мы сняли раненого с повозки. Как ты думаешь, он…

– Поздно. Он уже мертв. Рана была слишком глубокой. Я сунул ему в рот монетку и поручил товарищам посадить его на коня и воздать необходимые почести.

На губах Марка Трибула промелькнула кислая улыбка.

– Спасибо, что удержал меня. Иначе я только зря врезал бы этому болвану патрицию.

Кадир ответил ему мрачной улыбкой:

– Врезал? Готов спорить, ты научился таким вещам не на коленях учителя философии.

Его друг покачал головой:

– Верно. Так говорил один вольноотпущенник-гладиатор. Мой отец поручил ему обучить меня драться на кулаках, ибо кто поручится, что в какой-то момент оружия под рукой не будет. Особенно если ты в немилости у империи. А теперь давай соберем наших мертвых и вернемся назад в Тунгрорум. – Марк разжал кулак. На его ладони лежала горсть прелого зерна. – Думаю, трибуну Скавру это будет интересно.

Когда небольшой отряд всадников во главе с центурионом пригнал в город пленников, Рутилий Скавр, предупрежденный вестовым, которого заранее выслал Марк, уже ждал вместе с Юлием у западных ворот.

– Ну что, прокуратор, новые узники для твоих казематов? Придется еще раз встретиться и решить, что с ними делать, – усмехнулся Скавр.

Альбан презрительно фыркнул:

– Что касается меня, я бы без лишних разговоров распял их всех.

Марк спешился и, вручив солдату поводья, чтобы тот увел коня, браво отсалютовал обоим офицерам, после чего достал из сумки восковую табличку.

– Извините, но я выполняю указания трибуна Беллетора. Трибун следует за нами с четырьмя возами зерна, которое эти бандиты перехватили в восьми милях к востоку от города. Скорее всего, это зерно с одной из местных ферм, хотя те, кто его везли, почти все пали от рук бандитов. К сожалению, основная часть зерна испорчена плесенью. Трибун велел мне сопроводить пленников до тюрьмы и поместить их там под надежную охрану, пока их не заберут законные владельцы.

Скавр вопросительно посмотрел на Альбана.

– Как тебе это нравится, прокуратор? Эти люди – бандиты. Насколько я понял, центурион, они были схвачены на месте преступления? – Марк кивнул. – Тем самым они утратили право на жизнь. Скажу честно, меня несколько удивляет стремление моего сослуживца вернуть владельцам их законную собственность вместо того, чтобы воздать разбойникам по заслугам.

Альбан лишь пожал плечами, как будто этот вопрос не интересовал его.

– Их судьба в руках империи, трибун. Предпочтет империя лишить их жизни или же вернет законным владельцам, чтобы те сами выбрали для них наказание, – это предмет дальнейшего обсуждения. А пока поступайте с ними так, как вы сочтете нужным. Моя же задача состоит в том, чтобы обеспечить сохранность отобранного у них зерна. – Он повернулся к Марку. – Скажи, центурион, остался ли в живых хотя бы кто-то из тех, у кого бандиты отобрали это зерно?

– Всего один человек. Он сумел убежать в самом начале нападения, и это спасло ему жизнь.

Прокуратор задумчиво поджал губы.

– Всего один? Как, однако, ему повезло!

Скавр вопросительно выгнул бровь.

– Как я понял, ты хотел бы поговорить с ним? Хочешь узнать, кому должен заплатить за спасенное зерно?

Альбан покачал головой:

– Нет, если оно испорчено плесенью, я должен отправить его на карантин, чтобы какой-нибудь идиот ненароком не вздумал его продать или пустить на фураж. Если зерно окажется несъедобным, платить за него я не намерен.

Рутилий кивнул в знак согласия.

– Похвально, прокуратор, никакой платы за зерно, которое непригодно в пищу. Хотя, если честно, мне не дает покоя вопрос: какой резон кому-то везти в город четыре воза зерна, зная, что за него ничего не дадут? Давай взглянем на твое внушительное зернохранилище. Скажу честно, мне не терпится увидеть это сооружение. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я захвачу с собой этих двух офицеров?

– Вы никогда не видели ничего даже вполовину меньше! Оно огромно! Внутри него поместилась бы вся наша крепость на Холме, а вдоль его стен тянутся лари размером с казарму. И половина их набита мешками с зерном. Этих запасов хватит на то, чтобы в течение года кормить целый легион солдат. По крайней мере, так утверждает тот скользкий чиновник.

Другие солдаты в палатке давно усвоили: все, что говорит их собрат по кличке Меченый, не следует принимать на веру. Однако история, которую он им рассказывал, приковала к себе внимание буквально каждого. В тусклом свете масляных ламп солдаты не сводили с него глаз, хотя не все лица смотрели на него дружески. Второй ветеран в их контубернии [23], Санга, с которым Меченый на протяжении вот уже нескольких лет негласно состязался за верховодство, презрительно усмехался, сидя в другом углу.

– То есть, пока мы трудились до седьмого пота, возводя казармы, ты прохлаждался с трибуном? Кстати, там, случайно, не было некого центуриона с двумя клинками?

Один из двух хамийцев хихикнул, прикрыв ладонью рот. После того как некоторые сирийцы изъявили желание остаться в когорте, Марк и Кадир решили сделать их полноправными членами центурии, а не проводить черту между «ними и нами», ветеранами и их новыми товарищами. Меченый презрительно фыркнул и загрубевшим пальцем ткнул хамийца в грудь – впрочем, не слишком больно.

– Попробуй похихикать, красавчик, и я тебе врежу. Я и еще три парня, что стояли часовыми на стене, получили задание сопроводить офицеров. И да, представьте себе, там были Нужник и Два Клинка.

Он многозначительно посмотрел на Сангу, но если тот и стушевался, но не подал виду, а его ответ буквально сочился презрением.