Марк проснулся снова. Санга спал на своей койке. Центурион слез с кровати и пару секунд постоял, чтобы прошло легкое головокружение. Затем, неслышно ступая босыми ногами, он прошел по коридору до нужника, после чего отправился на поиски жены. Фелиция пришла в восторг, увидев его на ногах, но одновременно слегка переполошилась. Впрочем, страхи ее мгновенно рассеялись, когда Трибул жестом попросил ее отойти в сторону, а сам, раскинув руки, обернулся кругом.

– На вид ты бодр, – сказала целительница. – Предполагаю, действие мандрагоры закончилось. Но разговаривать и есть твердую пищу ты сможешь еще не скоро.

– Именно по этой причине я принес ему кое-что, – услышали супруги чей-то голос и обернулись. В дверях, улыбаясь, стоял Рутилий Скавр, державший в руках небольшой железный горшок. – В конце улицы есть съестная лавка. Ее хозяйка была счастлива одолжить мне этот горшок, когда узнала, каково тебе будет в ближайшие несколько недель. Передай чашу, я налью.

Марк нашел стеклянную трубку и, сделав через нее глоток супа из горшка, кивком поблагодарил трибуна. Скавр молча ждал, когда чаша опустеет, глядя, с какой жадностью центурион поглощает горячий суп.

– Так лучше? – спросил Рутилий. – В горшке много. Думаю, ты проведешь здесь еще одну ночь, чтобы мы все удостоверились, что худшее позади. До утра еды тебе хватит. А теперь, центурион, поговорим о деле, согласен? Примипил Фронтиний сказал, что ты хотел бы пообщаться со мной, хотя боюсь, что говорить в основном придется мне.

Трибул кивнул, потянулся за табличкой и, написав на ней несколько строк, передал ее Скавру. Тот прочел написанное и в изумлении посмотрел на своего бессловесного собеседника.

– Неужели? Ты уверен?

Подумав секунду, Марк протянул руку, взял у трибуна табличку и, разгладив воск, написал новые строки. Рутилий с хмурым видом прочел их и покачал головой.

– Ты подобрался к нему так близко?

Пациент написал еще несколько строк, Скавр с кривой улыбкой прочел их вслух:

– «Возьми с собой контуберний». Контуберний? Да мне понадобится целая центурия, если он и впрямь настолько опасен, как ты говоришь! И самый обозленный из офицеров первой когорты. Тебе на ум приходят какие-нибудь имена, центурион?

Спрятав в сумке на поясе ключ от потайной двери, Юлий уже приготовился выйти в город, когда в дверь казармы постучали. Открыв дверь, он увидел перед собой часового со свитком в руке.

– Это только что доставили дежурному центуриону. Здесь написано твое имя! – сообщил часовой.

Юлий нахмурился, взял из рук солдата свиток и перевернул. И правда, на нем аккуратным почерком было написано его имя.

– Доставили? Кто доставил? – спросил он.

Солдат покачал головой:

– Какой-то мальчишка, из тех, что за медяк выполнят любое поручение. Отдал свиток часовым у ворот и был таков, прежде чем его успели спросить.

Центурион кивнул и жестом отпустил часового. При свете лампы он развернул свиток и, прищурившись, прочел короткое послание.

Юлий покачал головой, пробормотал под нос проклятье и сжал бумагу в руке.

– Закрыт? Как бы не так! Ты только что подписал себе смертный приговор.

Расправив плечи, он повернулся в двери, но тут раздался новый стук. Распахнув дверь, центурион открыл было рот для потока проклятий – но, увы, он едва не столкнулся носом к носу с трибуном, причем в полном боевом снаряжении. Ощутив на себе пристальный взгляд Рутилия Скавра, Юлий поспешил вытянуться в струнку.

– Интересно, центурион, интересно, – удивился трибун. – Я думал, что в столь поздний час вытащу тебя из постели. И что я вижу? Ты одет и, судя по всему, готов к подвигам. Что это за бумагу ты комкаешь в руке?

Скавр протянул руку, и Юлий нехотя вручил ему смятое послание. Трибун разгладил его и повернулся, чтобы прочесть при свете ближайшего факела.

– Похоже, твоя связь с хозяйкой «Синего вепря» кончена, центурион, – сказал он, дочитав.

Юлий растерянно нахмурил брови, и его гость, заметив это, сухо усмехнулся.

– Будь ты примипилом этой когорты, центурион, ты бы тоже знал всю подноготную своих офицеров, – сказал Скавр и, дождавшись кивка Юлия, заговорил дальше: – Именно. Поэтому, когда Сексту Фронтинию докладывали, что один из его центурионов с наступлением темноты выходит в город и не возвращается до самого утра, будь уверен, его интерес перевесил первоначальное нежелание сослуживцев посвятить его в твои дела. И хотя это твое личное дело – с кем проводить свободное время, если это начинает отрицательно сказываться на работе, за которую империя платит тебе весьма щедрые деньги, твое личное дело становится также делом примипила. Или ты не согласен? Не говоря уже обо мне.

Юлий мрачно кивнул.

– Учитывая вышесказанное, стоит ли удивляться, что начальству известны твои попытки вернуть себе то, что ты потерял, покинув этот город, – продолжил Рутилий. – И кто бы ни написал эту записку, на данный момент он прав. Если ты, как я вижу, собрался в Тунгрорум, чтобы в одиночку ворваться в двери «Синего вепря» и спасти эту женщину, значит, я успел вовремя. Под угрозой понижения в звании я запрещаю тебе даже приближаться к этому проклятому месту. Если же тебе этого мало, то весь свой оставшийся срок в армии ты проведешь за чисткой нужников. Ты меня понял?

Скавр шагнул навстречу Юлию, и под его холодным взглядом центурион, все так же стоявший с каменным лицом, не выдержал и моргнул.

– Ты. Меня. Понял?

– Понял, трибун.

Рутилий натянуто улыбнулся и, шагнув назад, окинул Юлия взглядом с головы до ног.

– Отлично. Потому что я не хочу терять своего лучшего центуриона лишь потому, что тот отказывается признать, что потерпел поражение, пусть даже и временное. Да и вообще, если ты все-таки дерзнешь сунуться к двери Петра, он в наказание убьет твою женщину. – По глазам Юлия Скавр понял, что ему это просто не приходило в голову, и потому рассмеялся. – Да, центурион, мы все знаем, каково реальное место Петра в управлении этим городишком. Первый легион Минервы здесь уже давно, так что Сергий понял это уже несколько месяцев назад и, в отличие от трибуна, не привык держать полезные сведения в тайне. Когда настанет подходящий момент, я разберусь с Петром. Попридержи свой гнев – и ты, я обещаю, в этом тоже поучаствуешь. Но пока нас ждут другие, куда более настоятельные заботы.

Лицо префекта Канина являло собой неподдельное недоумение – как из-за целой центурии вооруженных солдат, заполнивших улицу под окнами его рабочей комнаты, так и из-за резкого тона, каким к нему обратился их трибун.

– Трибун Скавр? Я почти завершил свои сегодняшние дела. Может, мы…

Рутилий шагнул вперед и, взмахом руки оборвав Канина, заговорил сам, тоном, не допускающим возражений:

– Приведи своих людей и разоружи их, префект. Я не намерен приказывать дважды. Мои солдаты все еще злы из-за нашей неудачи в лесу. Один намек с моей стороны – и они в два счета разоружат их сами. Правда, я бы хотел стать свидетелем этого зрелища.

Квинт Канин примирительно развел руки и посмотрел на своих телохранителей, а затем обратился к взявшим его в плотное кольцо солдатам. Их копья зловеще поблескивали в свете факелов.

– Поступайте так, как велел трибун. Мне не нужна ваша кровь на моих руках. Как и моя собственная. Отведи в сторону своих воинов, Торнак, и сложите оружие.

Его заместитель нехотя отдал приказ, а потом расстегнул ремень и бросил себе под ноги меч. Подчиненные последовали его примеру. Сложив оружие, они застыли в молчании. Из строя вперед вышли двое солдат, чтобы его подобрать. Скавр же остался стоять на месте. Он указал на префекта.