Сказав это, он снова прошелся по комнате и сокрушенно покачал головой.

– Искусный палач умеет прибить человека к кресту так умело, что тот провисит на нем два, и то и три дня, мучимый жаждой, задыхаясь и страдая от боли в ногах, когда попытается приподняться на гвоздях, которыми те прибиты, чтобы набрать в грудь воздуха. И это не считая стервятников, которые слетятся, чтобы выклевать ему глаза прежде, чем он испустит дух. А какой удар будет для твоих родственников, когда до них дойдет весть, что ты был распят в назидание другим? Нет, конечно, император может проявить снисходительность. Он может пощадить твоих близких и не отнимать у них жизнь и собственность. А может и не пощадить. Он может решить, что на них лежит вина за твои преступления, и тогда преторианцы выставят их на улицу. Конфискация имущества может частично возместить ему то, что было у него украдено. Добавь к этому унижения, какие им придется пережить от солдатни, когда та нагрянет к ним в дом. Видишь ли, жизнь солдата однообразна, и они наверняка воспользуются возможностью развлечься за счет впавших в немилость аристократов. Это куда приятнее, чем просто ходить по шлюхам.

Скавр отошел от дрожащего как лист прокуратора и снова заговорил во весь голос:

– Разумеется, в моей власти облегчить мучения как тебе самому, так и твоим родичам. Я могу сделать твое наказание менее жестоким при условии, что ты вернешь в казну все незаконно нажитое. Но это возможно лишь в том случае, если ты скажешь нам, кто твой главный сообщник.

Он умолк, ожидая, что ответит Альбан. Но тот молчал. Впрочем, спустя какое-то время прокуратор медленно покачал головой и почти сквозь слезы прошептал:

– Не могу. Он знает, где живут мои близкие…

Трибун сочувственно покачал головой:

– Понятно. Это, конечно, дилемма. Как я понимаю, твой «партнер» сделал все для того, чтобы заручиться твоим молчанием? То есть ты в вашей паре младший и он крепко держит тебя за яйца, чтобы ты не взбрыкнул?

Альбан кивнул:

– Вскоре после того, как мы с ним заключили уговор, он подробно описал дом моих родителей, жену моего брата и их детей. Упомянул самые мелкие подробности, чтобы я понял, как хорошо он осведомлен. Он поддерживает связь с бандами в Риме и в деталях поведал мне, что будет с моими родными и близкими, если я возьму себе больше, нежели мне причитается, или же донесу на него. Даже если меня распнут, это сущая ерунда по сравнению с тем, чем он грозил мне. А гнев императора, если тот падет на мою семью, не идет ни в какое сравнение с тем, что будет с ними, если я проговорюсь. Мои люди тоже станут молчать. У них у всех в городе есть родственники.

Скавр кивнул. Сардоническая усмешка исчезла, и его брови строго нахмурились. Его надежды быстро покончить с этим делом рухнули. А ведь он так надеялся!

– Я пытаюсь понять твое место в этой преступной цепочке, прокуратор. Ты хочешь сказать, что идею тебе подал именно этот человек, верно? У него есть связи в Риме, и покровители снабдили его необходимой информацией, чтобы ты не смог ответить отказом? Поначалу ему на руку сыграла твоя собственная жадность, но, заработав приличные деньги, ты уже не мог выйти из игры. Тебе просто не позволили бы. Да и вообще, разве можно, обнаружив золотую жилу, вдруг от нее отказаться? Тем более что денег главарю всегда будет мало, не так ли? – Рутилий посмотрел на Альбана едва ли не с жалостью. – Ты знаешь, что я должен казнить тебя независимо от обстоятельств? – Прокуратор с несчастным видом кивнул. – И если я скажу тебе, что догадываюсь, кто он, этот твой таинственный партнер, мне нужно лишь подтверждение моей догадки.

Альбан вновь покачал головой:

– Какая разница. Если я хотя бы намекну, где его искать, он все равно так или иначе узнает об этом. И будет лучше, если вы избавите меня от этого искушения, казнив меня.

Трибун с печальной улыбкой кивнул:

– Уважаю твое мужество, прокуратор. Я понимаю, у тебя не было выбора, когда этот человек пришел к тебе с предложением. Тем более с таким, от какого нелегко отказаться. Но если я не могу избавить тебя от позорной смерти, в моих силах сделать ее быстрой. Куда более мучительное расставание с жизнью я приберегу для того, второго. – Он махнул рукой Юлию. – Отведи его в камеру, но убедись, чтобы он не встретил второго пленника. Похоже, твой долгожданный момент настал.

Центурион кивнул, приказал солдатам вывести Альбана в коридор и с хмурой улыбкой проводил их глазами. В ожидании, когда к нему приведут второго арестованного, Скавр принялся перебирать бумаги. Когда того ввели, он лишь на миг поднял глаза и снова вернулся к свиткам. Пока он читал, солдаты при помощи копий и суровых взглядов подтолкнули пленника к его месту.

Как только тот занял его, Юлий шагнул ближе и, встав рядом, одарил арестованного с высоты своего роста испепеляющим взглядом. Затем он взял с пояса кинжал и, одним махом отрезав длинные рукава туники, обнажил пленнику руки. После этого, взяв у стоящего рядом солдата факел, поднес его как можно ближе к рукам пленника, чтобы опалить на них волосы и чтобы стали видны покрывавшие их татуировки. Закончив с этим, Юлий хмуро кивнул, вернул факел солдату, а потом резко развернулся и со всей силы вогнал кулак пленнику в живот. Тот, задыхаясь, согнулся пополам. Скавр снова оторвался от бумаг и уронил свиток на поцарапанный стол.

– Помощник прокуратора Петр, извини, если мой подход слишком прямолинеен. Но меня ждут куда более серьезные дела, чем разбирательство по поводу мелкой кражи. Я пообещал центуриону один хороший удар, чтобы до тебя дошло, с кем ты имеешь дело. Впрочем, скажу честно, я разделяю его мнение о тебе и потому с трудом преодолел соблазн заменить кулак кинжалом и одним движением руки избавиться от тебя, как от головной боли. Сейчас ты в моей власти. Я могу приказать, чтобы тебе прямо сейчас перерезали горло, и не понесу за это никакого наказания. Мои солдаты в два счета уничтожат твою банду убийц и головорезов, пройдя по ним, как огонь по полю, и я буду только рад, что очищу Тунгрорум от заразы. Не утруждай себя оправданиями. Твои руки говорят сами за себя.

Рутилий подождал, пока пленник отдышится и сможет ему ответить. Петр внимательно смотрел на него из-за полуопущенных век, а когда заговорил, голос его прозвучал надтреснуто и хрипло:

– Что ж, ты прав, трибун. Мои татуировки и впрямь говорят о том, как я зарабатываю на жизнь. – Он посмотрел на причудливые рисунки, покрывавшие обе конечности. – В молодости благодаря им я мог запугать любого, теперь же… теперь они напоминают мне, откуда я родом. Да, я вырос на улице, трибун. И первая истина, которую я усвоил, – шайки преступников подобны сорнякам. Сколько их ни пропалывай, они вырастают заново. И если ты попробуешь искоренить мою, ее место в считаные недели займет другая, причем дело не обойдется без крови, которая всегда сопровождает любую борьбу за власть. Более того, в возникшем хаосе, как обычно, пострадают невинные люди. И я уверен: ты это знаешь, иначе давно уже сделал бы то, чем пригрозил мне. Но давай вернемся к тому, в чем ты меня обвиняешь. В мелкой краже. Я не ослышался, трибун? Согласен, я в твоей власти. Ты ни свет ни заря вытащил меня из постели. Я не успел ни с кем поговорить и не имею ни малейшего представления, что за кражу ты ставишь мне в вину.

Скавр с ледяной улыбкой покачал головой:

– Разумеется. Тихой сапой за спиной прокуратора ты проворачивал свои грязные делишки, обкрадывая империю. – Рутилий поднялся, взял со стола свиток, подошел к пленнику и, встав перед ним, развернул его. – Видишь это? Прокуратор Альбан – правда, я бы сказал, уже бывший прокуратор – признался в крупном мошенничестве с имперским зерном. Эти цифры – его доходы за последние два года. Доходы, которыми он делился с некой фигурой, которая остается в тени и чье имя он наотрез отказался называть.

Похоже, к помощнику прокуратора вернулось самообладание. Петр одарил Скавра равнодушным взглядом. На лице его не дрогнул ни один мускул.