– Братья мои, пленник счел наш алтарь уродливым, хотя я не понимаю, почему.

Его голос громко разнесся по всему лагерю, и стоявшие вокруг бандиты возмущенно зароптали. Главарь же повернулся в пол-оборота к каменной плите и жестом указал на искусную резьбу.

– Ты только взгляни на резные изображения. Они – знак нашей преданности богине!

Марк кивнул:

– Мне кажется, я уже видел работу этого резчика. Согласен, он мастер своего дела. Тем более обидно, что всю эту красоту закрывают… какие-то безделушки.

Главарь бандитов обернулся и будто в печали покачал головой:

– Каждая из этих вещей принадлежала человеку, который встретил на этом алтаре свой смертный час. Кровь каждого была собрана для наших церемоний. Мы храним их в качестве напоминания о принесенной жертве.

Марк присмотрелся к каменной плите и впервые заметил, что ее поверхность вся в желобках. Сливаясь, они образовывали более глубокие русла, а те, в свою очередь, объединялись в один желоб, ведущий к краю алтаря. Трибул вопросительно посмотрел на предводителя разбойников.

– Мне казалось, что с человеческими жертвоприношениями покончено по всей империи.

Обдурон шагнул вперед, взял Марка за подбородок и приподнял ему голову, чтобы стало видно его горло.

– Было бы неплохо пустить тебе кровь, Валерий Аквила. Но ты под моей защитой. Пока. Одно только оскорбительное слово в адрес богини – и я буду вынужден добавить силу твоей жизни к нашей, а твои кости бросить в яму.

Пленник попытался сохранить бесстрастное выражение лица.

– У меня и в мыслях не было оскорблять твою богиню. Вчера я стал свидетелем ее могущества. Просто мне удивительно, что эта практика все еще существует.

Обдурон усмехнулся и отпустил его подбородок.

– Типично римский взгляд на вещи! Империя что-то запрещает, и от нас, варваров, ждут, что мы изменим своим привычкам, благодаря которым мы выживали с незапамятных времен. Мы никогда от них не отказывались, центурион, мы просто перенесли их туда, куда империя вряд ли сунет нос. Туда, где мы по-прежнему чувствуем себя хозяевами. Как ты сам видишь, Валерий Аквила, мы более чем готовы дать отпор любым попыткам выбить нас с нашего холма. Наш частокол – высотой в шесть футов, и каждое бревно на десять футов вкопано в землю. Более того, бревна скреплены поперечными балками и сбиты крепкими римскими гвоздями – их мы позаимствовали у конвоев, что снабжают гарнизоны на Ренусе. Нашим стенам не страшна даже катапульта, если, конечно, вам хватит сил тянуть ее по лесу, а потом тащить вверх по склону холма. Наши ворота имеют внешние и внутренние створки. И любой противник, которому повезет открыть внешние, заплатит дорогую цену за удовольствие лицезреть внутренние. Ты не увидишь склонов холма, на котором стоит наша крепость, потому что уйдешь отсюда с закрытыми глазами, так же, как и пришел. Но поверь мне, когда мы готовились к отражению внешней атаки, мы не упустили ни одной мелочи в том, что касается техники современной осады. Так что пусть только кто-нибудь попробует положить конец нашей свободе и вновь надеть на нас римское ярмо! Он дорого заплатит за эту попытку.

Марк понял: главарь обращается не только к нему, но и к своим подручным. Пленный римлянин с любопытством огляделся по сторонам, а когда заговорил, голос его прозвучал еле слышно, отчего Обдурон был вынужден наклониться к нему и на какой-то миг загородить собой солнце, из-за которого Трибул был вынужден щуриться.

– Я видел, как рушились куда более крепкие стены, – сказал Марк.

Обдурон выпрямился. Из-под маски донесся презрительный смешок.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, центурион. Но я готов спорить на хорошие деньги, что они рушились не без помощи изнутри. Никому из моих людей предательство даже не придет в голову, если учесть, какая награда его ждет по окончании битвы. Насколько я знаю, наказанием за разбой до сих пор является смертная казнь, и ни для кого не делают исключений.

Затем Обдурон повернулся к своим воинам и повысил голос, чтобы все его слышали:

– Этот центурион полагает, что наши стены могут быть взяты! Мне же кажется, что мы с вами знаем правду. Вы и я. Сначала римляне должны обнаружить нас. Затем они должны дойти до этого холма и по-прежнему быть в состоянии держать оружие. После этого им придется ломиться в наши ворота или же штурмом взбираться на наши стены. Но ведь мы не станем сидеть сложа руки. Мы покажем им, что наши зубы остры! Еще как остры! Кроме того, богиня на нашей стороне. Вы сами вчера это видели, когда первые незваные гости вторглись в ее владения! Мы хорошо спрятаны и столь же хорошо защищены, а потому все их попытки обречены на одно – кровавую бойню и поражение.

Бандиты застыли в молчании, враждебно глядя на Марка. Обдурон тоже повернулся и посмотрел на него.

– Давай обсудим этот момент, хорошо? Я пощадил тебя, Валерий Аквила, в надежде на то, что ты перейдешь на мою сторону против общего врага. Ты – жертва несправедливости, как и все здесь, и я сочту за честь, если ты согласишься сражаться рядом со мной. Так каков твой ответ?

Трибул покачал головой и тотчас подумал, как главарь разбойников отреагирует на его отказ.

– Спасибо за предложение. Увы, я вынужден отклонить твою щедрость. Я не могу перейти на сторону тех, кто против моего народа. – Пленник на минуту умолк и посмотрел на сияющую маску Обдурона, как будто надеялся увидеть, что прячется там, за ней. – Я служу империи.

Главарь отвернулся и с сожалением покачал головой.

– Жаль. Я возлагал на тебя надежды, Валерий Аквила. Тем не менее ты все еще можешь выполнить роль вестового. Доставишь это письмо в Тунгрорум! Твоим солдатам, возможно, и удастся очистить остальную часть провинции от бандитов, но потребуется не один легион, чтобы выбить нас отсюда, да к тому же ценой многих солдатских жизней. Прежде чем проводить тебя до опушки леса, позволь показать тебе кое-что еще. Принесите его оружие!

Вперед вышел один из бандитов, несший мечи Марка. Обдурон подождал, пока его подручный застегнет на пленнике ремень и повесит на него мечи.

– Я слышал, у тебя есть длинный меч местного производства, прекрасное оружие, за которое ты заплатил немалые деньги. Можно взглянуть на него? – спросил главарь.

Чувствуя, как его спины коснулись наконечники копий, Трибул вытащил спату и рукояткой вперед вручил ее Обдурону. Тот взвесил меч в руке, внимательно рассмотрел пестрое лезвие и одобрительно кивнул.

– Верно, замечательное оружие. Кузнец потрудился на славу. Я бы сказал, что это лучший меч, какой я видел, не затмевай его мой…

С этими словами предводитель бандитов вернул Марку его спату и подождал, когда тот убрал ее в ножны, после чего вытащил собственный меч и рукояткой вперед вручил его пленнику.

– Предупреждаю, мои люди тебя убьют, если ты хотя бы посмотришь на меня не так с оружием в руке. Ты сам видел, что они способны сделать даже с самыми храбрыми солдатами.

Трибул осторожно принял у него меч. Взяв его одной рукой за рукоятку, он положил меч на другую руку и с восхищением осмотрел лезвие. Работа была поистине мастерской, однако цвет клинка заставил его нахмуриться. Темно-серый, гораздо темнее, чем ему когда-либо доводилось видеть, этот меч тоже был в пятнах, причем в почти черных. Обдурон усмехнулся:

– Можешь не задавать свой вопрос. Ты смотришь на меч и гадаешь, из какого металла он выкован. Ответ таков – я и сам этого точно не знаю, хотя тот, у кого я его отнял, хвастал, что меч выкован далеко на востоке, в Дамаске, из железа, которое купцы привозят из-за самых дальних пределов империи. Этот человек называл меч «леопардовым» и утверждал, что у клинка есть магические свойства, полученные от самих богов. – Разбойник усмехнулся. – Получил этот меч благословение богов или нет, трудно сказать, но какими бы божественными свойствами он ни обладал, те явно не распространялись на его владельца. Такой меч делает его обладателя неуязвимым, если им искусно владеть, чего нельзя было сказать о несчастном. В руках же такого мастера, как я…