— Да если чужих к себе пустим?

— Нет, сам даже предложил брать знакомых на свободные места…

— Значит, всё в порядке! — хлопнул ладонью по ладони Шершуков, — опохмелимся с первосортной закуской. Сейчас к столу позовут, — похохатывал он.

— Что вы тут еще настроили? — спросил Брянцев.

— За свой страх и риск одного хорошего человека пустил. Вот теперь оказывается, что даже и хлопот это не потребует! Идемте к столу, говорю, в тот вагон, где бумага.

Он постучал в запертую наглухо дверь и весело крикнул:

— Григор Аванесович, отчиняй ворота! Гости пришли!

Из приоткрывшейся двери вагона смачно пахнуло жарящейся бараниной.

— Чишлик-башлык по-карски, — посмеивался Шершуков. — Давайте я вам влезть помогу, — взял он Ольгу за руку, другой рукой подхватил под зад и, как ребенка, вскинул в дверь вагона.

— Ну, силища! — повернулась к нему Ольга из двери.

— Жаловаться не приходится, — расправил широкие плечи Шершуков. — А жаль, Ольга Алексеевна, что нам с вами вчера доплясать до точки не пришлось… Ну, успеем еще! Влазь и ты, шпингалет, — подмигнул он Мише, — в убытке не останешься!

Внутри вагона, по обе стороны дверей лежали в два ряда аккуратно сложенные рулоны типографской бумаги. Между ними, возле топившейся чугунной печки стоял накрытый такой же бумагой столик, а на нем бутылки, стопки и тарелки с закуской. Позади шипел примус, словно бранясь скворчащей бараниной на огромной сковородке.

Слева, на рулонах, были чуть не до потолка навалены ящики, узлы, чемоданы, стулья и даже какой-то шкафчик. Их разбирали две закрученные платками до глаз женщины. Между ними, мешая им, копошились дети всех возрастов, которым, видимо, было очень приятно ползать на четвереньках, а в углу вагона, на большом узле, восседала крючконосая старуха с выбившимися из-под платка седыми космами.

— Мамашя, — почтительно отрекомендовал ее потомок Карапета Великолепного.

— Вы говорите, — одного приняли, а здесь минимум человек десять, — ухмыльнулся при виде этой картины Брянцев.

— Ровно двенадцать с иждивенцами, — с полной готовностью ответил Шершуков. — Но эти последние в счет не идут.

«Ну, ловкач этот Шершуков, рассмеялся про себя Миша. Интересно, сколько он содрал с армянина?»

— Разпоражайтесь, разсажайтесь, — хлопотал тот, стягивая стулья с рулонов. — В самый момент шашлык даем. Настоящий карачаевский барашка!

— А я тебе и обед, и водку тащила, — разочарованно протянула Ольга.

— Хорошо сделала. Пригодится. В нашем вагоне такого комфорта не увидишь. Там все холодны и голодны.

Он был прав. Когда, выпив и закусив у армянина, перешли в классный вагон, то разом попали в иную атмосферу.

Хотя оконные стекла были целы, но в вагоне было холоднее, чем наружи. В проходе, на заляпанном талым снегом полу, беспорядочно громоздились чемоданы, узлы и корзинки. Перешагивать через них приходилось, высоко поднимая ноги. Брянцев споткнулся и выругался, но его бранчливое восклицание потонуло в хоре других, еще более злобных голосов.

На середине прохода Котов спорил с заменившим Мишку на месте корректора Таской.

— Я прекрасно знаю, что вы холосты и поэтому даю вам только одно место, — убеждал его Котов.

— А я говорю вам, — возвышал голос Таска. — Посмотрите в окно, — вон она, моя жена физически на мешках сидит!

— Не было у вас жены, а теперь появилась!

— Как и у всех людей, — резонно отпарировал Таска. — Сначала жен не бывает, а потом появляются. Два места!

— Одно!

— Давайте ему два, — примирил спорящих Брянцев, — мест хватит. А жена там или не жена — его личное дело. Шольте разрешил и знакомых брать.

Миша, для которого женитьба Таски тоже была новостью, выглянул в окно. Перед поездом, на груде немецких вещевых мешков, тумбообразно восседала Галина Смолина в шикарной беличьей, мехом вверх, шубе.

— Вот оно что!

Догнав в тамбуре выходившего Таску, Миша удержал его за плече и шепнул:

— Едешь? А я только что с дядей Вьюгой говорил: вся организация остается. А ты как же? Вся организация…

— Какая там теперь организация, — вырвал от него плечо Таска. — Я человек семейный… Она, Галка, понимаешь… — сделал он круглый жест ладонью над своим животом. — Вот тебе и организация! Подлинная, брат, физико-биологическая, с вытекающими отсюда социальными последствиями. А то, — у нее своя организация, а у меня своя. Так семьи не построишь. Теперь она на свою плюнула, и я на свою тоже.

— Обуржуился! — с горечью произнес Миша. — Полное бытовое разложение! Ишь, багажу-то у тебя сколько. — Указал он на пьедестал, подпирающий монументальную фигуру Смолиной.

— Это все выслуженный ею генеральский рацион. Надо ж питаться в дороге. Немцы сами дали.

— А шуба?

— И шубу они дали. Из фонда еврейских трофеев.

— Здорово! — только и нашел что сказать Мишка. — Ну, что ж, беги, как крыса с тонущего корабля, а я останусь.

— Твое дело. Мы насильно никого не тянем.

— Мы? Не тянем? — подчеркнул окончание глагола Мишка. — Ого! Ну и…

Окончить фразы ему не пришлось. Его чуть не сбил с ног стремительно вскочивший в вагон Пошел-Вон.

— SOS! SOS! SOS! Сигнал бедствия! — кричал он еще на ступеньках. — Во имя всех богов Олимпа, Синая и Попокатепетля! Одно место! Только одно место погибающему одаренному ребенку!

— Какому ребенку? — затревожилась Ольга. — Что с ним? Кто он?

— Этот одаренный ребенок — я! — скромно потупил глаза Пошел-Вон. — И теперь я погибаю в полной беспризорности… Даже присесть где нет места…

— Да ведь вы весь четвертый вагон под своих одаренных чертенят у Шольте выпросили! — вызверился на него Котов.

— Это меня и погубило! — покаянно стукнул себя в грудь Пошел-Вон. — Вы слышите, что там творится? — приник он ухом к оконному стеклу.

Снаружи действительно доносился сильный шум и визгливые выкрики.

— Что там происходит? — нахмурился Брянцев.

— То, что и должно было произойти по логике мудрого Аристотеля, которой я — увы! — неосмотрительно пренебрег… — бессильно опустился, даже не вихляясь, на ближайший мешок Пошел-Вон. — На отъезд записалось только шесть одаренных кретинов с ближайшими родственниками, в сумме, примерно, восемнадцать человек… Чего ж лучше? Простор! Но у одаренных оказались неодаренные братья и сестры, совместно с ними у всех общие родители, у родителей — еще родители, у тех еще братья и сестры! В результате это только первый грузовик со сборного пункта, а там набралось товара еще на две машины. И беспрерывно прибавляется.

— SOS! SOS! SOS! Спасите мою душу!

— Если она у вас когда-нибудь была, — чуть не лязгнул зубами Котов. — Всеволод Сергеевич, я снимаю с себя обязанности! Никаких сил не хватит. Всё утро Женя психовала. Теперь он! Выдержать их обоих вместе я не в состоянии. Спасите также и мою душу, — опустился он на мешок рядом с Пошел-Воном.

— Слышите? Слышите? — с ужасом указывал тот на окно. — Они всеми тремя поколениями штурмуют вагон! Как воинственны их боевые клики! О, сколько еще сил таит в себе наш великий, славный, могучий народ!

— Придется все-таки дать ему место. Надо быть сострадательным к своему ближнему, — прислушавшись к крикам, тяжело вздохнул Котов. — Последнее в продольном ряду, — указал он рукою. — Рядом с уборной, у двери.

— У вас гениальная интуиция, — разом, как пружина, воспрянул Пошел-Вон. — Пирамидально! Помпезно! Лучше и быть не может! После вчерашнего пира у меня совершенно расстроен желудок! Кстати, как разрешил свою трагическую проблему наш земноводный либерал? Какой род тоталитаризма им предпочтен?

— Тот, который обеспечил его спокойною верхнею полкой в самом теплом купе, рядом с отоплением. Ваш прогноз оказался совершенно верным, Пошел-Вон, — ответил уже примиренный с ним Котов.

— И еще вопрос, мой дорогой, но секретный, — Пошел-Вон зашептал что-то на ухо Котову так тихо, что Ольгунка расслышала только слова: «А сейчас это милое учреждение работает?»

— По общим железнодорожным правилам на стоянках поездов уборные заперты, — громко ответил тот.