Залязгали ножи, загремели тарелки, но разговор оживился только после третьей очереди.
— А все-таки мы сделали большой промах: попа не позвали, — размахивала вилкой раскрасневшаяся Женя.
— Позвольте, ведь вы же мусульманка? — возражал ей педантичный Котов.
— Ну, так что же? Праздник — русский, и я русская!
— Магомет вас в свой рай за это не пустит!
— И не надо! Я в русский пойду. Это все мелочи…
Мелочи были тем аргументом, который всегда применяла Женя в затруднительных случаях.
— Очень резонно, — вмешался Пошел-Вон, — в магометанском раю вы всё равно не выдержите конкуренции гурий. Но вопрос в том: где этот русский рай? И вообще существует ли он?
— Насчет теперешнего времени говорить, конечно, не приходится, — старым вороном прокаркал со своего места печатник, — а что касаемо прошлого, так был рай этот! В самой России был!
— А сейчас тебе чем не рай? — обнял его за плечи достигший уже полного благодушия метранпаж. Рай! — обвел он широким жестом заставленный бутылками стол. — Давай вон той зелененькой нальем.
— Бутыль оченно интересная…
К столу торжественно проследовал потомок Карапета Великолепного, держа на вытянутых руках протвинь с замысловато разукрашенным ореховым тортом. За ним шел Миша с хорошо всем известным Дусиным ведром, из которого торчали золотые горлышки бутылок.
— Как его, этот сект, откупоривать, Всеволод Сергеевич? — задержался он возле Брянцева. — Пробки жестянкой покрыты, штопор их не берет… И проволока еще…
— Отвертите проволоку с пломбой, а потом подталкивайте пробку пальцами. Она сама выскочит, — тихо ответил ему тот.
Миша, не отходя от стола, сосредоточенно заработал над бутылкой, быстро открутил проволоку и начал осторожно подталкивать грибок пробки, уперев бутылку себе в живот.
— Вина кометы брызнул ток… — картинно откинулась на спинку кресла Елена Николаевна.
— Хлоп!..
Струя белой пены ракетою взвилась над столом и окропила поэтессу густыми хлопьями пены.
— Живая иллюстрация к строкам Пушкина! — едва сдерживая смех, сказал Брянцев.
— Надеюсь, что подававшие Онегину лакеи были ловчее! — прошипела сквозь прижатый к лицу платок Елена Николаевна.
— Скажи, пожалста, какая ошибка вышла! — обмахивал ее своею салфеткой потомок Карапета. — Маладой человэк, парадка не знаит…
Бывший бухгалтер господина Собакина поспешил на помощь растерявшемуся Мишке, и дальше дело пошло без инцидентов. Разномастные стопки и фужеры быстро наполнились искристым вином.
— За что ж выпьем? К шампанскому обязательно нужен тост, — поднял свой стакан Брянцев.
— А вот за этот за самый российский рай, какой был. Чтоб его, сызнова на все сто отремонтировать… — закаркал в ответ печатник, встал, покачнулся, стукнул себя в грудь, снова плюхнул на стул и повторил: — На все сто процентов…
— Урра! — заорал во все горло метранпаж. Уррра! — густой октавой вторил ему Шершуков. Урра! — надрывался, блестя глазами, Миша.
— Туш! — крикнул сквозь гомон Брянцев Ольгунке. Ольга торопливо встала и почти подбежала к пианино.
Гром победы раздавайся,
Веселися храбрый росс…
— загремели отрывистые аккорды Преображенского марша.
Не томись и не печалься,
Что ты голоден и бос…
— Теперь танцы! — крикнула она. — Нечего там за столом рассиживаться! Вальс! Кавалеры, приглашайте дам!
Пошел-Вон встал и церемонно расшаркался перед Еленой Николаевной.
— Permettes-moi vous engager…
Первая пара плавно закружилась под звуки многим еще памятного вальса «Волны Дуная». Всех удивило, что Пошел-Вон в танце совсем не вихлялся, а грациозно вел по кругу свою даму.
Генерал, согнув руку калачиком, петушком подскочил к Мирочке, щелкнул каблуками и закружился с ней по-старинному в три такта. Кавалера для Жени не нашлось. Брянцев хотел, было, из вежливости пригласить ее, привстал даже, но снова опустился на стул и налил себе и Шольте. Чокнулись.
— Выпьете за предложенное восстановление русского рая, дорогой Эрнест Теодорович? — поднял свой стакан Брянцев, несколько иронически улыбаясь.
— О, конечно! — распятил посветлевшие от вина глаза немец. — Ведь мы хотим всем добра. Только добра… И уверены, что дадим его вам, русским.
«Вот замечательный гибрид прекраснодушного Вертера и неразлучного со шпицрутеном капрала Фридриха Великого, — даже восхитился в душе Брянцев. — В рай, но палкой… Это особенное свойство нации. Мы к этому не способны».
Но танцы не удавались. И дам, а еще более кавалеров было слишком мало. Елена Николаевна сменила Ольгу у пианино и заиграла румбу. Мира оглядела всех сидевших за столом мужчин, выжидательно остановила взгляд на докторе Шольте, но тот оживленно доказывал что-то Брянцеву. Подходящих не оказалось. Котов и Вольский упорно отсиживались. Мирочка приуныла.
— Вы танцуете заптанцы? — безнадежно спросила она у подсевшего к ней Миши.
— Нет, Мирочка, в институте не успел еще выучиться, а в колхозе какие заптанцы!
— Жаль… Обязательно научитесь.
— Честное комсомольское, выучусь! Для вас — все! — с жаром проговорил Мишка.
Выпитые Мишкой два стакана благородного вина разом зазвенели во всем его теле: весь мир стал радужным и прекрасным.
— Мирочка, — прошептал он, склонившись к сидевшей рядом девушке, — тогда у Ольги Алексеевны вы не ответили на мой вопрос, может быть, теперь скажете?
— Умейте ждать, — кокетливо ударила его платочком по руке Мира. — Пока скажу лишь: «Чем крепче нервы, тем ближе цель». Кто умеет ждать, тот дождется.
— Примерно, значит, как в очереди… — с грустью ответил Миша. — Ну, что ж, подождем. А под каким номером, примерно, я стою?
— Завтра, в семь, нет, в восемь часов я буду читать Есенина. Приходите, я вам прочту то, что будет ответом, — взглянула на Мишку из-под завесы накрашенных ресниц Мира. «Пусть придет, думала она, Котика завтра не будет, а Миша стал каким-то совсем другим… Не таким он мне раньше казался…»
— Есть, капитан! — даже подпрыгнул на стуле студент. — Ни на полминуточки не опоздаю! А раньше придти нельзя?
— Нет, раньше нельзя. У папы прием и он не любит, чтобы в это время чужие ко мне приходили.
Видя, что румбу совсем никто не танцует, Елена Николаевна оборвала мотив, взяла несколько несвязанных между собой аккордов и запела глуховатым, но мягким, приятным контральто:
В голубой далекой спаленке
Ваш ребенок опочил…
Разговоры примолкли, и воем разом стало как-то неуютно
Тихо вышел карлик маленький
И часы остановил.
— Намек это, что ли, что расходиться пора? — подумал вслух Шершуков и на всякий случай хлопнул полную стопку, налитую из первой подвернувшейся ему под руку бутылки.
Мише удалось поймать под столом руку Мирочки и робко пожать ее. В ответ — совсем почти неуловимое пожатие. Неясное, как тень на вечерней заре.
Всё как прежде.
Только странная
Воцарилась тишина.
И в окне большом туманная
Только улица видна…
— С души воротит от такой нудологии! — рывком расстегнул ворот Шершуков. — Миша, друг, вдарь ту самую, какую в наборной ребятам пел… Помнишь?
— Могу! — весело крикнул со своего места студент. Он поднялся из-за стола, взглянул на Мирочку и без тени смущения вышел на середину комнаты. За своей спиной Миша чувствовал выросшие крылья. Они звали его к полету, к широкому размаху ими.
Елена Николаевна замолкла, положила пальцы на клавиши и спросила с принужденной улыбкой:
