- Но ты вспоминаешь, что раньше тебе нравилась я и окончательно путаешься в этом всём, - закончила за него, и на сердце стало ещё тяжелее. Дышать стало тяжело.

Отталкиваю слегка Костю. Мне уже жарко от этих объятий. Сейчас нужен холод, и я не прочь поваляться в снегу. Вот на этой клумбе, например.

Переступила через низенькую ограду и шмякнулась на спину в толстенный слой снега. На клумбах его не чистят, и здесь снег только животными да птицами изучаем. Везде следы их лап. Пофиг на это. Пофиг на время. Пофиг на людей, которые увидеть могут. Мне нужен морозильник, чтобы я могла думать.

Ярость, которая недавно закипала в жилах, загустевала и превращалась и томное бурое месиво. Костя сначала смотрел, а потом присоединился. Правда, его шапка соскользнула, и часть затылка ощутила снег, как есть. Мы лежали слишком близко, чтобы делать ангелов. Мы слышали дыхание друг друга. Мы слышали даже бубнёж из телевизора на первом этаже – настолько тихо было. Машины не проезжали, а трасса находилась через пару кварталов. Слишком далеко, чтобы звук проникал между домами и доносился до наших ушей. Мы могли насладиться тишиной и обдумать всё, как есть. Впервые снег не помогал думать, а мешал. Или это Костя мешал, лежащий рядом.

- Расскажи мне правду, - я нарушила тишину, уставив взгляд в небо. Звёзд не видно. Давно уже не видно их тут.

- Зачем?

- Если я буду знать правду, то смогу меньше тебя ненавидеть, - слова срывались с уст легче спелой малины с кустов.

И он говорил. Сначала - нехотя, потом - с интересом, а потом – увлеченно. Рассказывал, как мы увиделись впервые, потом, как оказались в одном классе, как он обрадовался этому, как он сел сзади нас с Ксеней и постоянно дёргал за косички. У нас на первое сентября с Кравец была традиция – делали косички, как первоклашки. Правда, без бантов уже. 10-й класс тогда был, как-никак.

А потом Леонов вспомнил, как мы впервые прогуляли биологию. Я тогда ему рассказывала, что ненавижу это всё, эту подноготную людей, животных, растений. Мне противно осознавать, что там внутри может быть исследовано кем-то. Обнажаться – не так просто, знаете ли. Мы тогда смеялись и едва не были застуканы замдиректора по воспитательной части. С тех пор знаем, что коридоры во время уроков иногда патрулируются, хотя официально это нигде не прописано. Плановая проверка. Такое заключение мы сделали, прячась уже в пустующем туалете для девочек. Там, сидя на подоконнике, мы рассуждали о том, кем станем. Тогда я узнала, что Костя хочет на экономический факультет и расстроен, что в лицее нет такого направления как профилирующего для класса. История – самое близкое, что было.

А потом мы периодически прогуливали биологию или литературу, к которой тоже не особо пылали страстью. Иногда с нами прогуливали другие ребята, но это случалось не слишком часто. Тогда-то, когда мы в очередной раз сговорились где-то посидеть, нас поймала Кравец. Вот тут наше соглашение пришло в действие. Мне Костя нравился, но этим прогулам я не придавала особого значения. На тот момент у меня был опыт из двух отношений, и как-то в голове не родилось мысли, что Кравец-то может иметь другое мнение. И она его, разумеется, имела. Только вот Костя об этом не знал, поэтому и не рассказывал. Он продолжал упиваться историями о мероприятиях, которые меня приглашали вести, о клубах, в которых участвовала, и об истории, конечно. Не знаю, чем я его зацепила больше – теми милыми посиделками и беседами или яростной хваткой кафедры, когда отвечала конспект. А, может, его покорил именно этот контраст.

Вот так рассуждая об этом, словно о какой-то чужой истории жизни, которая вовсе не касается меня, жизнь казалась такой простой. Но нет, вот он, Леонов, который в тебя влюблён, а вот ты, которая его каким-то образом привлекла и влюбила в себя. Подумать только, влюбить в себя одного из самых завидных парней лицея!

Считала ли я Леонова достойным себя? Ну, думала ли, что как-то странно выглядит его симпатия? Отнюдь. Я знала, что привлекаю внимание, мне об этом говорили, да и сама в этом убеждаюсь. Но смогла бы я предать Кравец ради того, чтобы что-то мутить с Костей? Нет.

А если бы ты была влюблена в него?

Леонов мне не противен. Я уверена, что если бы эта ситуация случилась раньше, если бы он не встречался с Кравец, если бы я отвечала ему взаимностью, то, безусловно, воспользовалась бы шансом встречаться с ним. Звучит слишком меркантильно, правда.

- …а потом ты влюбилась в Антона, - на этих словах я вынырнула из своих раздумий. – Помнишь?

Он убеждался в том, что я его слушаю. Уверена, это очередная ложь. Просто эту часть, в отличие от прошлой, нужно слушать.

- Выглядела такой счастливой тогда. Ходила на свидания, а потом звонила мне, словно отчитывалась. Это было мило, - он улыбался, уставившись в небо и прикрыв глаза. – Я завидовал ему, он всегда мог заставить тебя улыбаться.

- Да, пока он не скрыл от меня свои походы в кальян-бары, - я усмехнулась с каким-то детским благоговением вспоминая моменты из наших разборок. Хотя их, как таковых, не было. Я даже условия ему не ставила, мол, выбирай, я или твой дурацкий кальян. Просто ушла, потому что переучивать его я не хотела, не хотела тратить свои силы на него, потому ушла.

- А потом ты бросила его, пришла и начала скандалить, - Костя засмеялся и раскрыл глаза, - словно это я был тем, кто от тебя сбегал кальян покурить. И что тебе не нравилось в этом кальяне? Он ведь сейчас на нём зарабатывает.

- Я в курсе, - улыбнулась, - но это не отменяет тот факт, что он не поставил меня в известность. Обидно, знаешь ли, когда хочешь провести с ним время, отпрашиваешься у родителей, ведёшь себя прилично всю неделю, лишь бы погулять на выходных с ним, а он: «я не могу». Если бы заменил «не могу» на «не хочу», вопросов бы не было. Как, впрочем, и отношений.

Я засмеялась и вскинула руки за голову, сладко потягиваясь. Холод от снега ещё не пробрался под пуховик – мы могли ещё немного так поваляться.

- Это точно, - Костя кивнул и развернул ко мне голову. – Тот скандал и удержал меня от раскрытия. Хотел пойти и поговорить с ним даже, но тебе, похоже, не так уж и больно было.

- После разговоров с тобой становилось легче, - я прикрыла глаза, наслаждаясь теми ощущениями умиротворения, которые наступали с Костей в такие вот личные моменты, - ты как панацея.

- И почему ты не вспомнила об этом, когда у тебя закрутилось с Егором Дмитричем? – как-то я упустила момент, расслабилась, когда Костя захотел перевести разговор на тему, к которой я не готова.

- Это не Антон, Кость, - улыбка тут не поможет уже.

- Ну, да, - он кивнул, - ему же не семнадцать.

- Вот именно, - чёрт, он пошутил. Грёбаный сарказм. – Леонов, кончай ломать комедию. Мы не обо мне тут говорим и моих чувствах, а о тебе.

- Всё взаимосвязано, - я знаю, что тебе интересно, но мне действительно кажется, сейчас не время.

- Не всё. То, что у меня с Егором Дмитричем, - это отдельная история, которую так быстро не расскажешь. Я не готова сейчас это обсуждать, - привстаю, чтоб показать Леонову свои намерения. – Меня больше волнует, почему ты с Кравец? Даже не это, а как ты можешь с ней находиться? Трудно тебе или нет? Какие ты планы на неё вообще возлагаешь?

Костя ухватил меня за плечо и притянул к себе. Я перекрутилась, как гусеница. А он держал меня руками за плечи, пока барахталась и пыталась хоть как-то поудобнее расположиться. Выходило из ряда вон плохо.

- Ты хочешь, чтобы я была сверху? – я усмехнулась и, дёрнув плечами, скинула руки, усаживаясь рядом с ним и возвышаясь.

- Скавронская, это не шутки, - а сам-то чего ухмыляешься, дурачьё?

- Да знаю я, как ты не шутишь, - продолжаю заискивать. Сам захотел какой-то близости. Окей, я покажу тебе, с кем ты связался.

- Кать, я серьёзно, - и вот меня ничего, даже ни капельки сомнения, не заставило обратить на это внимание. Иногда я сомневаюсь, что у меня есть мозг. Кажется, я уже это когда-то говорила.