- Я говорил тебе, следи за языком.

- Надо же, ты всё-таки повторяешь свои слова дважды, - я усмехнулась, чувствуя на губах жжение. Давно не ощущала подобных сильных эмоций. Доминирующих. Властных. Они как непокорная лошадь, которую ты стараешься оседлать. Слишком своенравная. И та божественная нега, когда ты приструняешь кобылу.

- Скавронская, - начал Егор, и я спиной, в которую он, собственно, и уставился, чувствовала жар.

- Что «Скавронская»? Чуть что, так сразу я причастна? – да, это злость. На тебя, урод, на твою Леночку, на себя. На себя больше, но тебе не стоит об этом знать.

- Значит, не лажай, - яростно прошипел Егор. – Или не попадайся.

- Слышать это от практикантишки, который вот-вот вылетит отсюда, - я победоносно расплылась в расслабленной презренной усмешке, чуть откинув голову назад, уставив взгляд в потолок, - так нелепо.

Скрип ботинок. Щёлк. Щёлк. Подошва постукивает по плиточным ступеням, а я не меняю своего положения. Довольствуюсь им. Довольствуюсь ситуацией. Радуюсь, что он пришёл за мной. Побежал. Собачонка. Как при Лене. Чихуа. Знаешь, я давно не чувствовала такого омерзения к тебе. Даже не могу определить, по какой причине ненавижу тебя сейчас. Так давно было, что качество этой эмоции, её необузданность и эфемерность просто не определимы моим радаром.

- Тебе стоит следить за своей репутацией, - ох, это угрозы? Искры из глаз? Я смогла тебя вывести, поставив на место? Если бы знала, что тебя это бесит, тебя бесит твоё собственное место, я бы постоянно тебя провоцировала и ни за что не позволила так к себе относиться.

- Как только вы исчезнете из стен нашего славного лицея, - раскинула руки, указывая на пространство, где мы находились, и плевать, что это всего лишь лестничная клетка. Усмехнулась. Сверкнула опасно взглядом, - моя репутация окажется чище слёз. Чище ваших анализов на наркотические и табачные изделия, Егор Дмитрич.

Выводила ли я его? О, да. Безусловно. Получала невероятное удовольствие от этой манипуляции. Растягивала по кусочку для пущей сладости, развивала, набирала обороты, испытывала его на прочность. Почему ты кажешься мне таким жалким сейчас, Егор?

Говоришь о лицее, каком-то сраном авторитете, когда ни то, ни другое тебя, на самом-то деле, не заботит. Кому ты мозги пудришь? Ты сам по себе. Куришь в мужском туалете на втором этаже. Целуешь меня там же. Затыкаешь рот мне. Заставляешь молчать о том, что ты приставал к собственной лицеистке в клубе. Согласись, разрез шаблона, ведь так? Так в чём дело? Что с твоей свободой самовыражения? Что с твоим цинизмом? В чью задницу ты запихнул его? Или ты вылюбовал всего себя ради этой экземы, которая сейчас в твоём кабинете? На «якобы своей территории».

Все мысли, высокомерием отличавшиеся, проносились в голове и специально отображались на лице. Егор стоял на площадке, облокотившись ягодицами и ладонями о перила, соизмерял меня ничтожным взглядом, но отнюдь не уничтожавшим. Я же говорю, что-то не так. И эту перемену я хотела не понимать, а поджечь. Вернуть всё. Будучи в таком агрессивном состоянии хочу видеть тебя таким же. Подыграй мне. Ну, же.

Я сидела на несколько ступеней лестничного пролёта выше, но всё равно оказалась ниже его уровня глаз. И даже это явное не преимущество играло, как преимущество. Ты же любишь видеть девушку под собой. Или женщину. Сколько там их у тебя было, ты говоришь. Все разные и такие зависимые от тебя. Так давай, продемонстрируй мне свои таланты и предпочтения. Я с удовольствием разобью их к чертям.

- Что ты несёшь? – он облегчённо усмехнулся, несмотря на то, что сейчас уловил десяток унижающих его мыслей от меня. И это заставляло напрячься. – Ты себя слышишь вообще? Или сдвиг по фазе?

- Вам виднее – это же вы себе суицидальные мысли приписывали, - я хохотнула, вспомнив инцидент с тем ужином, первой встречей с Леной и их «годовщиной».

- Тот факт, что ты до сих пор смакуешь ту ситуацию, говорит только об одном, Скавронская, - почему он так спокоен, словно не я издеваюсь над ним, а он? Теряю преимущество. Ощущаю, как почва уходит из-под ног из-за его этой садистской ухмылки, которую ожидаю вот уже несколько минут. – Ты не можешь перестать думать обо мне.

Вслух это звучало отвратительно. Пошло. Вульгарно.

- Проживаешь самые сильные эмоциональные ситуации…

Неправда. Всё не так.

- … которые я тебе подарил. Ведь так, Скавронская?

Этот игривый тон, и я хочу впиться своими ногтями в его кожу и расцарапать к чертям до крови. До мяса. До костей. Хочу измельчить эту игривость, это потерянное преимущество. Я не забыла, с кем играю, но это так же неприятно, как и раньше. Даже хуже.

- Конечно, так. Вы же любите себя тешить надеждами, - выдавливаю из себя остатки желчи, закупорившейся в скорлупе. – Опять со своей бывшей общаетесь.

- А ты не можешь успокоиться и нормально общаться со мной, - он снова расслаблено усмехнулся, уставив взгляд на свои ботинки. – Когда ты уже сможешь мне что-то достойное ответить, не переводя стрелки?

- Заслужите это право, - с тех пор, как он указывал мне мои промахи, я злилась. Отчаянно, до белого каления, до сноса крыши.

Он сделал всего шаг. Подумать, нас отделял только шаг. Один шаг, и он сцепил пальцы на воротнике моей рубашки. Приподнял меня на ноги. Стояла плохо, но он поддерживал даже мои ватные ноги. Хотя они теперь не такие ватные. Наши распри приносили мне нужную дозу силы. Кажется, я опустошена из-за отсутствия споров. Какое поразительное, а главное, своевременное открытие.

- Заруби себе на носу, Скавронская.

Ох, это не просто злость. Это исступление. С примесью желчи. Ненависти. А ещё он явно хотел мне причинить боль. Тряс слегка меня, но не видел ни намёка испуга во взгляде. Удивлён, да? Не ты один тут такой крепкий. Не тебе меня пугать. Уже пуганная. Тобою, да, между прочим.

- Ты всего лишь жалкая семнадцатилетняя школьница, которая слишком много мнит о себе, - каждое слово выплёвывал с таким остервенением, что я бы действительно испугалась. Но тогда во мне кипело совсем не оно. Бесстрашие, охватившее каждую клетку тела и мозга, разливалось бурным варевом.

- И вам такие нравятся, - губы исказились от нервной усмешки. Прямо здесь. Прямо сейчас. Так смело и глупо. Улыбайся ему. Пусть он будет поставлен на место этим жестом. Забудь, Егор, что ты силён. Твои слабости – я помню их все. И одна из них - перед тобой.

- Провокация не засчитана, Скавронская, - эти слова дались ему чуть тяжелее, ведь ему пришлось взглянуть на мои губы.

Ты целовал их. Ты хотел их. Ты видишь их. И ты понимаешь, что сейчас в твоём кабинете сидит Лена. А здесь – ты не с ней. Не спутать нас, правда? Очень трудно для мозга принять существование двух таких похожих людей в разных местах. И тебе не удастся разыграть эту партию иначе.

- И вы в этом разочарованы, Егор Дмитрич, - шепчу эту едва слышно, но с очень активной мимикой. Губы изменяют каждый угол, каждую линию, сминаются и растягиваются, раскрывают внутреннюю полость рта, извивающийся язык и зубы, которыми можно кусать всё, что захочу на твоём теле. И тебе не отвертеться, потому что ты этого хочешь.

Он не срывается и не приближается. Только тяжело дышит и продолжает слегка трясти меня за воротник рубашки. Меня устраивает эта грань невозможного и реального. Её достаточно, чтобы взвинтить его. Этого достаточно, чтобы его мозг заработал, чтобы я никогда в жизни больше не слышала этих дурацких «мы с Егором». Ты не с ней, понял? Я проучу тебя. Заставлю пожалеть, что снова ввязался в старую игру. Ты у меня будешь плясать по каждому звуку, извергаемому из моих прекрасных пухлых губ. Тебе они нравятся, я знаю. Смотришь на них не отрываясь. На мой приоткрытый рот, как я дышу им, как облизываю постепенно губы, медленно, чтобы ты мог это увидеть. А ты не можешь этого не увидеть – ты близко, ты рядом, ты так близко к ним, что можешь ощутить мой выдох. И ощущаешь. Это наглая, бесстыжая и абсолютно капитулирующая манипуляция с твоим невероятно простым проигрышем. И тебе не взять реванш никак. Ты сейчас увлечен мной. Ты не помнишь этих «мы с Егором», потому что их произносил не мой рот, а видишь сейчас только его.