- Скавронская, - сказал он мне, нарушив молчание, - ты какая-то странная.

Ещё бы я была не странной, ведь вместо преданной фанатки ты видишь запущенный случай психического расстройства. Я меняюсь. Моя личность деформируется под давлением жизненных обстоятельств. И хотя это вовсе не расстройство, но мне приятно думать, что я больна. Так я хоть как-то оправдываю своё амёбное состояние. Неприятно осознавать, что я дефективная прямо сейчас, перед ним.

- Ты забыла телефон вчера, - он протянул мне мобильник, ожидая, когда я возьму его у него из рук. Я видела только блеск молнии на его куртке прямо перед своими глазами. Ни лица, ни шеи, ни рук, ни мобильника – я не хотела видеть ничего, что указывало бы на этого человека. – Тебе названивала мама…

- Какое вам дело, кто мне названивает, - я тяжело вздохнула, словно эти слова вырвались вместе с углекислым газом из лёгких, словно они всё это время сидели там. Я не могла больше молчать. Я не могла затыкать себя и чувствовать рвущуюся наружу панику. Меня одолевали страх и злость. Я чувствовала жгучее желание уничтожить что-нибудь. Разбить, так же, как разбили меня. Как мой мир рушился, разлетелся на куски, так и я хочу разбить что-нибудь. Увидеть этот крах целостности какой-то вещи, понять, что было внутри меня и почему сейчас я не могу с лёгкостью купить что-то новое, взамен той вещи.

- Из-за своей оплошности ты заставила волноваться дорогих людей, - поучает меня. Надо же. И это мне говорит человек, который не может с собой разобраться. Не может даже свои чувства успокоить. Не может одну женщину, любимую, поставить на место. Терпит её оскорбления, унижения, лишь бы она просто была рядом.

- Мазохист, - я опустила взгляд и вырвала телефон из рук. Я знала, что Егор услышал меня, но, каким образом заслужил подобное, он не понял. И правильно.

- Скавронская, ты мне совсем не нравишься, - он коснулся рукой лба и щеки.

- Это не новость, - мой озлобленный взгляд заставил его руку дрогнуть, снова коснувшись щеки. – Не стоит об этом напоминать. Я всё-таки здесь.

- Твоя злость неуместна.

- Это ваше присутствие здесь неуместно, - и он начал злиться. – Вы должны быть со своей госпожой, чтобы она снова оскорбляла и унижала ваше достоинство.

Рука скользнула вниз, и он с силой сжал моё плечо. Я не дрогнула. Ни одна мышца на лице не изменила своего положения. По-прежнему озлобленный взгляд. Что бы он ни делал, я буду обращаться с ним так же, как Лена, чтобы он не забывал своего места рядом с ней.

- Следи за языком. Мы в лицее.

- Если ваш авторитет здесь пошатнется, у вас будет больше времени на личную жизнь.

- Скавронская, не выводи меня, - его глаза блеснули недобрым светом.

- Поздно. Леночка уже разлила масло, - я усмехнулась той же высокомерной ухмылкой, которую видела вчера у Лены. Он лишь сильнее сжал плечо. – Идите к ней, Егор Дмитрич. Там вам самое место.

Мне нелегко было вырваться из цепких пальцев практиканта. Время шло, и где-то меня ждала Елена Александровна. Не стоит заставлять себя ждать, чтобы не появилось лишних подозрений. Меня здесь не было. Как и всего того, что произошло между мной и Егором.

Вторник и среда прошли едва заметно. В связи с приближающимся концом семестра, на лицеистов свалилась куча контрольных работ. Каждый преподаватель считал необходимым проверить знания по своему предмету. Будто они не в курсе, что мы, историческая группа, учим только историю. Днями и ночами сидим и зубрим даты, персоналии, события, разбираем останки прошлого, записанные в учебниках и пособиях. Да ни один студент истфака не разбирает историю так дроблено, как мы. И всё из-за этого практиканта.

В четверг, на этой самой истории, когда Егор поднял на ноги всех хорошистов (троечников по его предмету у нас уже не осталось), Кравец впервые отличилась: она, похоже, выучила материал и блистала, как Альтаир. Нельзя было этого не заметить – её сияющее лицо, когда Егор подтверждал слова и хвалил, выводя в журнале пятёрку. Однако Кравец из-за своего счастья не увидела, как мрачнело его лицо, едва он замечал моё безразличие. Провокация через подругу не сработала. Какая жалость. Меня он не трогал на паре, словно прокажённую. А я, к слову, была не против, потому что почти ничего вокруг не замечала.

А вот в пятницу случилось кое-что интересное, раз я даже запомнила этот день. Все детали до сих пор стоят перед глазами.

Обычное пятничное совещание преподавательского состава на большой перемене вызвало маленький резонанс. Правда, никто из лицеистов этого не знал. О разговоре на педсовете говорили уборщицы и вахтёрши. И как мне повезло, услышать это краем уха, вымывая тряпку от мела.

Разговор был краток, так как меня быстро обнаружили, но я услышала самое главное. Авторитет и незыблемость порядочного человека были разрушены мною. Мне также повезло, что фамилия Скавронская – это не имя нарицательное, и взрослые сплетницы не знают, как она выглядит. И что она – это я, они тоже не знали. Поэтому сейчас авторитет моего дорого практиканта рушился в лицее быстрее скорости звука.

Дежурить в классе было нудно, да и все обязанности свои я сделала, и теперь могла спокойно сделать то, о чём вот уже полчаса мечтала. Спокойным шагом взяла собранную сумку, накинула пуховик и пошла не к выходу, а к лестнице. На третий этаж. Обычно в это время, в пятницу, на третьем этаже проходят дополнительные занятия по немецкому. Меня не волновало, что кто-то может меня увидеть. Меня не волновало теперь ничего. Я радовалась. Как дитя. Эта фанатичная идея краха вызывала у меня жуткое ощущение веселья. Пожалуй, мои шаги были слишком тихими, потому что один из лицеистов едва ли не столкнулся со мной в дверях лестницы. Наверное, на моём лице была странная улыбка, и именно она напугала его больше всего. Я прошла к 306-й аудитории, постучалась, выждала секунд десять и открыла дверь.

Егор сидел, как обычно, за своим столом, проверял работы, правда, нацепив очки. Они ему шли. Я оставила сумку на первой стоящей парте и безмолвно подошла к его столу.

- Что-то забыла, Скавронская? – не отвлекаясь, бросил он.

Я промычала в ответ, не сводя с него довольного взгляда. Я ждала. Ждала, когда он посмотрит на меня.

- У меня мало времени. Ты что-то хотела? – но он, как назло, не смотрел.

- Конечно. Иначе я бы не пришла, - я говорила мягко, с придыханием, расплываясь в улыбке от каждого слова.

- В чём дело, говори.

- Слышала, вас застукали с ученицей. Неужели вы с кем-то интрижку закрутили? – я расплылась в улыбке от самодовольства.

Егор прекратил писать, остановившись на полуслове своего замечания, и медленно, сантиметр за сантиметром, я видела, как поднимается его голова, а взгляд ищет мои глаза. Он озадачен моей осведомлённостью? Так, мне это и надо было. Нет испуга или угрозы. Он просто осведомляется. Похоже, моя реакция его заинтересовала.

- Ты пришла только за этим? – я ничего не ответила, но глаза блеснули специально для него. Его губы озарила мягкая тёплая улыбка.

Лицемерие?

Нет, он, правда, мил. С чего вдруг? Ему это совсем не к лицу. Вернее, нет, ему идёт быть таким, но совсем не в его стиле. Быть таким… «плюшевым».

Мне не нужен был ответ на мой вопрос. Он риторический. Он вызывает смех. Насмешку, если говорить точнее. И Егор это понимал, почему сейчас продолжил заниматься работой, словно повод, из-за которого я здесь, исчерпан.

- Что-то ещё? – спустя несколько минут моего молчания поинтересовался практикант.

- Да нет. Мне была интересна ваша реакция.

- Ты не Лена, - по спине пробежался холодок, и Егор хладнокровно взглянул мне в глаза, - ты не умеешь провоцировать меня. Кстати, она скоро приедет. Ты же не хочешь попасть в неловкую ситуацию? Так что сбегай, как обычно. Тебе ведь здесь не место, верно?

Высокомерие. Холод. Безразличие. Он словно ударил под дых - меня согнуло пополам. Я ухватилась рукой за стол, чтобы не сесть на пол от бессилия. Не видела его взгляда. Слишком слабая я для зрительного открытого контакта сейчас. Я не окрепла. Не до конца изменилась. Я слишком слаба. Не сейчас и не здесь.