- Похоже, вас сформировало больше окружение, чем вы сами, - я произнесла это едва слышно. Специально. Не могла терпеть того, что она говорит. Не могла видеть, как она унижает Егора и всю его жизнь. Не могла. И не сдержалась. Она унижала человека, который запал мне в душу. Он мне понравился именно таким, не тем, которым она его создала, или его окружение, или ещё какой-то круг общения. Он таков, каков есть – и таким он мне нравится больше. Его обаяние нельзя скрыть. И что бы она ни говорила, я буду отстаивать свою точку зрения.

- Что? – я прервала её фонтан речей, который она так и не договорила, и теперь она хотела реабилитации. Я молчала, была мышкой, тенью, а тут вдруг раскрыла рот и посмела сделать ей вызов. – Повтори, что ты сказала.

- Да чего вы так выходите из себя. Я ведь всего лишь ученица, несовершеннолетняя. Мало ли, что я думаю, правда? – я была абсолютно спокойна. Тихое безразличие. Коварство. Уверенность. Внутренняя сила. Я чувствовала безумное ощущение эйфории. Эта её реакция – совсем не то, что я хотела бы увидеть. Я даже не пошатнула и миллиметра её веры в себя. Уверена, такие, как она, общительные и экстравертные, на деле являются глубокими пофигистами в отношении общественного мнения.

- Когда говорят взрослые, детям лучше не встревать, - этот родительский тон. Как он меня бесит в своей же собственной матери. Как он меня бесит в ней. Ты мне в матери не годишься, так что упрекать можешь своих учеников.

- Пожалуй, нам с Егором Дмитричем нужно выйти, пока вы тут, слишком взрослая, сама с собой разберётесь, - я дерзила, причём, очень грубо. За это можно получить оплеуху. Но самообладание той женщины такими детскими провокациями невозможно было пошатнуть.

- Скавронская, ты переходишь границу.

- А она не переходит? Унижает ваше достоинство, оскорбляет и пытается за ваш счёт попасть в рай, - я вспылила, добавила больше, чем нужно, эмоций, когда стоило давить напором и фактами, как учил отец вести полемику. – Но кое-кто забыл: чтобы попасть в рай, нужно попрощаться с жизнью.

Я поднялась, прошла мимо Егора к чайнику, залила кипятком заварку и уселась на своё место. Да, это было по-детски. Сколько спеси во мне было проявлено. Я сама диву давалась впоследствии, что во мне, оказывается, столько детской непосредственности и гонора. Но, тем не менее, я имею право так себя вести, а она – нет.

- Я говорила тебе, Егор, - пауза, - с детьми не связываться. Заразишься от них вот этой инфантильностью.

- Ты тоже переходишь границы дозволенного: ты давно потеряла своё право указывать мне, как строить мою жизнь, - наконец-то, в нём проснулся мужчина. – Мне напомнить твои последние слова? Не нужно, думаю. Ты уходишь, но возвращаешься всякий раз, чтобы проверить, как я. Твоё желание опекать меня мне льстит.

- И всё это ты понял только благодаря словам этого создания? Не вздумай влюбиться в неё, Егор. Ты унизишь этим всех своих девушек.

- Ты никогда не переживала за всех, так что не прикрывайся ими. Давай начистоту: это оскорбит тебя. Только я не могу понять, чем же именно тебя это оскорбит. Тем, что она моложе? У неё меньше мусора в мозгах? Или тем, что она видит дальше своего носа? – мне кажется или Егор сейчас сравнивает меня с Леной. Причём, выставляет меня в хорошем свете. Почему-то дурное радостное предчувствие. Ой, не к добру это.

- Очнись, Егор, - она щёлкнула пальцами перед его носом дважды. – Она влюблена в тебя только потому, что ты симпатичный практикант. Думаешь, я не знаю, что чувствуют девочки в таком возрасте? Через пару лет ты станешь просто хорошим воспоминанием о юношеской любви. Всего лишь.

- Мы снова обсуждаем мою жизнь. Как тривиально, - он тяжело выдохнул.

- Уходишь от ответа. Только не говори, что делал ставку на неё – это будет слишком смешно.

- По-прежнему считаешь людей фишками из казино. Ни капли не изменилась. Тогда что ты здесь забыла? Пришла поинтересоваться, как я живу? Или надавить на больное? Повспоминать прошлое? Ностальгия заела? Или между ног давно ничего твёрдого не было? – перегнул палку. Лена покраснела от злости. Я чувствовала себя лишней, не доросшей до такого разговора, хотя бы просто присутствовать.

- Егорушка, - она мило улыбнулась, расслабилась, опустила плечи и мягко качнула бёдрами, - я польщена тем, что ты по-прежнему мой.

От такой дерзости у меня забрало дыхание. Егор дёрнулся и напрягся. Он слишком сосредоточился на ней, расслабленной, умиротворённой, контролирующей ситуацию женщине. Его руки были сжаты, а плечи и спина – напряжены до предела. Если бы сейчас он сорвался, то вполне мог бы разбить что-нибудь. Например, чью-то голову. Он не зверь, конечно, но ведёт себя слишком грубо. Хотя Лена, похоже, ожидала такой реакции. Более того, она её добивалась. Хищником, настоящим животным в этой ситуации был не Егор. И поняла я это только после её слов. С тех пор мои страхи перед ней были обнажены, как и моё пренебрежение. Почему она мне не нравилась? За исключением того, что она растоптала чувства человека, который мне не безразличен. Её устои, принципы, мировоззрение – всё это вызывало во мне рвотный рефлекс. Это омерзительно: жить по таким законам. И самое страшное: её законы жизни работают, как часы. Чище и чётче законов подлости. И это раздражает ещё больше. Её успех, слава, таланты и достоинства – я могла бы забыть об этом всём, сделать вид, что просто не заметила всего этого, но эта подача себя, это владение ситуацией, эти манипуляции заставляют меня снова и снова восхищаться ею и презирать одновременно.

- Признайся, Лен, - Егор постепенно оттаивал и становился таким же расслабленным, как обычно, - ты просто хочешь этого. Ты таешь от мысли, что все вокруг любят тебя. Так было всегда, поэтому даже не думай возвращать меня подобными провокациями.

- Можешь говорить, что угодно, - она продолжала улыбаться, - но тебе не скрыть того факта, что ты с теплом вспоминаешь меня.

- Знаешь, ты не так идеальна, как считаешь, - мечтательно, даже легкомысленно заявил мужчина, ставя на стол чашки с чаем и угощения и полностью игнорируя слова. – Присаживайся, и ты, Катерина, тоже. Могу рассказать, если так интересно.

- Кто тебе сказал, что меня подобное интересует? – она вопросительно изогнула бровь, сжала губы и смотрела с неодобрением на мужчину.

- Тебе есть, чему поучиться у Катерины, - он не смотрел ни на Лену, ни на меня. Заглядывал в свою чашку, изучая отражение. – Она не умеет так манипулировать людьми, как ты, опытная женщина, не умеет налаживать связи так быстро. Проще говоря, она не умеет нравиться всем подряд. И знаешь, это та черта, которой тебе не хватает.

- Ты только что произнёс исключающие друг друга выражения, понимаешь? – без улыбки заявила она, сделав глоток чая.

- В лицее, где она учится, много разных учеников. Это богатые лицемерные, создания, которые не пробовали на вкус жизнь. Им она не нравится просто потому, что она не хочет им нравиться. Знаешь, насколько прелестно выбирать круг людей, не просто окружающих тебя, а тех, которым ты хочешь нравиться?

Взгляд хищника. Он поставил её в тупик. Жестоко. Без улыбки. Это взгляд садиста. Мне доводилось видеть улыбку садиста. Но взгляд – он страшный. Он действительно пугающий. Взгляд маньяка. Взгляд убийцы, который может лишить тебя жизни прямо здесь. Я видела, как рука Лены дрогнула, и губы плотно сжались от переживаний. Она продолжала делать глотки чая из чашки, опасаясь ставить её на стол, чтобы не выдать свои дрожащие руки. Мне было невдомёк, что сильнее её испугало: слова или взгляд. Я делала ставку на взгляд, но слова, как оказалось, повлияли сильнее. Мне не дано узнать этого, поэтому последующий диалог происходил, на мой взгляд, ни о чём. Я просто выпала в прострацию. Не слышала ни слов, ни звуков, не видела ни мимики, ни жестов. Наверное, я просто устала.

В какой момент я поняла, что уже не в квартире Егора? Когда мне сигналил водитель из-за того, что на светофоре для пешеходов зажёгся красный, а я медленно тянулась по зебре. Торопился домой, к жене, от любовницы своей, что ли? На улице давно потемнело, а я брела от остановки до остановки по тротуарам, поскольку видеть людей или дышать с ними в одной маршрутке мне было противно. Мне вообще всё сейчас противно. Только погода утешала, потому что мрак скрывал моё отсутствующее выражение лица, а я не видела своего отражения в витринах магазинов и кафе. Внутри горел свет – они видели меня, а я себя – нет. Так какое мне дело было до того, что они там видят? Не всё ли равно.