- Меня тошнит от одного твоего вида. Иди в ванную и прими душ. Аня принесёт тебе одежду, - заявил практикант, даже не взглянув на меня.

- Никуда я не пойду, пока не буду в безопасности от тебя. Мне не нужны советы твоих друзей, - голос был почти ровным, и интонация нормальная.

- Пошла вон! – Егор вскочил на ноги и жестом указывал мне убираться за дверь.

- Орлов! – девушка, сидящая на диване, встала на ноги тоже и развернулась спиной ко мне. – Успокойся и сядь. От тебя больше проблем, когда ты на ногах. Не видишь, что на неё ещё морфин действует? Нет. А я вижу.

Она подошла ко мне и, удерживая за талию, повела в коридор, к ванной. Придерживала крепко, как настоящего пациента. Думаю, из неё получится отличный врач или медсестра. Не очень разбираюсь в том, кто и как себя вести должен. Больничные иерархии не для меня. Вела себя она достойно, пусть и повышала голос на хозяина дома. Но если хозяин не в адеквате, то она имеет право. Как врач.

В ванной было достаточно места, чтобы развернуться двоим. Задав типичные вопросы (могу ли я включить воду, держать душ и т.д.), Аня оставила меня одну в комнате, прикрыв за собой дверь. Она ждала меня снаружи, не уходила, на случай, если мне понадобится помощь. Полотенце лежало на стуле, так что идти никуда не надо было. Разве что, за одеждой, но не сейчас.

Я рассматривала себя в зеркало. На лице кое-где были отпечатки грязных пальцев и покраснения, словно мне давали пощёчину. Шея в странных красноватых полосках. Запястья в лиловых пятнах, которые лучше не трогать. Болели локти, рёбра, плечи, грудь и ноги. Я разделась, чтобы осмотреть себя. Ноги, бёдра и низ живота болели до ужаса. И чем больше я смотрела, тем сильнее становилась боль.

Память возвращалась.

Он задирал мне платье. Лапал. Пытался просто оставить меня нагой. Или что-то сделать.… Господи, как бы я хотела ошибаться. Пусть это будет очень плохим сном, но сном. Щипаю себя за руку – больно, но не просыпаюсь. Могла бы просто ударить кистью по стене – из-за запястья однозначно проснулась бы. Мне нужно было принять ванну. Отмыться от этой грязи, невежества, стыда. И зачем я только поехала сюда с ним? Знала ведь, что может такое случиться. Но не в лифте же. Егор касался меня во многих местах. Вода омывала участки кожи, тронутые и нет, смывая всю усталость, боль и остатки морфина. Я вспоминала. Касание губ. Несколько долгих секунд глаза в глаза. Он целует меня. С теми же открытыми, пустыми глазами. Хотя нет, видел Лену, только вот он хотел поиздеваться над ней. А не вышло. Я сглотнула от воспоминаний и поёжилась. Режим воды пришлось сделать горячее, чтобы озноб исчез под струёй воды. Меньшее, что я сейчас хочу ощущать, себя. Боль, привязанность, зависимость – но только не то, что внутри меня: сочится открытая рана, с гноем, кровью и ещё чем-то. Черви. Лучше бы черви были, чем это ощущение. Я не хочу быть кем-то таким. У меня ведь была такая шикарная жизнь. Почему она прекратилась?

Практикант. Всё из-за него. Все мои беды из-за него. Все мои проблемы из-за него. Всё из-за него.

Сложно признаться себе в этом промахе. Сложно признаться себе во всём. Особенно в том, что ты влюбилась в этого урода, который тебя не видит. Даже когда ты рядом, прям перед самым носом. Ты не можешь его поцеловать, потому что он видит другого человека. Ты не можешь его коснуться. Ты не можешь ему открыться. Ты можешь только смотреть издалека. Но такая любовь меня не устраивает. Я эгоистка и собственница: я хочу обладать ею. Она принадлежит мне, но не мне. Как так? Просто. Потому что я и Лена – одно существо. Нет между нами разницы. Вернее, он её не видит. И не хочет. Потому что такая жалкая, ещё и ученица, как я, не может привлечь взрослого мужчину. Просто не может.

Я залезла в белоснежную, надраенную до блеска ванну, не снимая одежды. Вода набиралась. Звук успокаивал и расслаблял. Я не хотела душ принимать – хотела понежиться в ванной. Лежу, с размякшим телом, в одежде, запрокинув голову на борт. Подбородок высоко вздымается. Скулы превосходны и чётко очерчены. Сползаю чуть ниже, к дну, сгибаю ноги в коленях. Касаюсь пальцами плеч, рёбер, живота, бёдер. Закусываю губу, чувствуя томное вожделение между ног, и крепко их сжимаю. Прогибаюсь в спине и закидываю голову назад.

Минута. Другая. Запах тела. Вкус губ. Касание. Взгляд. Поцелуй. Губы. Шёпот. Прерывистое дыхание, как при сексе. Страстный поцелуй. Глубокий и болезненный. Вкус крови на губах. Покусанные мочки ушей. Обслюнявленное лицо. Немеющая челюсть. Смазанный макияж. Растрёпанное воронье гнездо на голове. Спутанные патлы, а не воронье гнездо. Выражение для романтиков. У меня просто куски волос, пряди типа, свисали, запутались и прилипли к лицу, к слюням. Снова дыхание сбилось.

Я очнулась, когда буквально захлёбывалась водой. Лежала. И вода покрывала моё лицо до самого подбородка и выше. Запах резины ударил в нос – вдохнула воду. Не попала в лёгкие. А жаль. Избавила бы меня от этой жизни.

Я прикусила губу, вспоминая маму и её веру, её нотации и поучения. До библии голова не дошла – срок действия морфина истёк окончательно, и боль пронзила тело спазмами. Сжалась в комок, ударившись лбом о борт ванной. Холодная. А вода горячая. Тело холодное. Я хочу холод в голову, а тепло – к телу. Нельзя так над собой издеваться, Катерина. Ты же дочь своего отца и матери. Я не могу так. Я сильнее. Я выше. Я лучше.

Приняла душ, расслабилась, освободив голову от мыслей. Молча смывала грязь с тела, массировала затёкшие конечности и пробовала пальцами синяки. Мне бы сюда свой крем из детства, который помогал мне быстро от синяков. Я давно не получала лиловых следов на теле – может, купить на обратной дороге. Чёрт, дом! Сколько времени? Где мой телефон? Мне же названивают наверняка. Мама и папа! Что же я им скажу, когда они увидят меня такой? Да я под домашний арест попаду, отвечаю!

Теперь в груди появилось беспокойство. Кстати, о груди. Синяков нет, но кости болят, словно меня ударили. Вымытая, согретая, пахнущая гелем для душа, я выглядела не так уж плохо. Голову решила тоже помыть – кусочки грязи в волосах мне никак не нравились. Мало ли где ещё была моя голова.

Вытирать себя приходилось аккуратно – синяки же и боли в мышцах не прошли. Постучала в дверь – сигнал для Ани, что я уже всё, и мне нужна одежда. Обернулась полотенцем и присела на край ванной, осматривая свои руки. Они выглядели действительно ужасно – как это всё скрыть от мамы? Как вообще показываться ей на глаза? Что говорить? Кто-то изнасиловать пытался? Сразу поведёт в больницу. Чуть в аварию не попала? Сразу поведёт в больницу. А потом милиция, фотороботы и куча волокиты, абсолютно ненужной, которая меня (рано или поздно) доконает, и я скажу ей правду.

Правда. Она ведь всегда раскрывается. Что будет, если мама узнает? Сляжет, наверное. Отец поседеет на глазах. Не хочу этого видеть. Как бы там ни было, я безумно люблю своих родителей. Я привязана к ним. Благодаря ним я такая, какая есть. За что они должны страдать? За мою собственную глупость? Они не виноваты. Пожалуй, воспитали меня слишком лояльно. Лучше бы строже – тогда, возможно, не было бы этой дурацкой ситуации. И всё-таки что же сказать им? На увечья во время физкультуры не похоже. Столкнули в метро? На эскалаторе инцидент? Что сказать такого, что оправдало бы все мои травмы?

Аня задерживалась. Я бы успела уже до остановки автобусной дойти. Приоткрыв дверь, выскользнула тихо из ванной. Босиком. Тапки мне никто не выдавал. Чистыми, ещё влажными ногами, я прошла по коридору, оставляя на ламинате следы. Чувствовала себя лучше, но не замечательно. Пожалуй, утреннее самочувствие уже никогда не вернётся ко мне. Было ведь так прекрасно. А теперь вся моя шикарная одежда грязная, макияж – стёрт, укладка – смыта.

- … не говори. Не такая уж она и пушистая.

- Саш, ты ведь помнишь, как она себя вела на даче у Егора? – голос Ани доносился из гостиной. Дверь была прикрыта, но слышать я всё же могла.

- Помню. Не напоминай, - голос того парня, который меня защищал перед Егором. Кажется, он парень Ани.