- Я не ревную! – да, это единственное, что я услышала. Не стала отрицать, что соскучилась, не стала спрашивать, чем же он там развлекается с теми малолетками. Я услышала только провокацию и, как девочка, отреагировала на неё. Рыбка поймалась на крючок.

- Конечно-конечно, - его снисходительный, шутливый тон только раззадоривал, а меня – выводил из себя. – В моих генах скорее уж обнаружат родство с йети, чем ты будешь меня ревновать.

Чистейшая, совершенная провокация по всем законам жанра. Ирония в согласии.

- Я, - стиснула зубы, - не, - сжала со всей силой челюсти, - ревную.

Воздух со свистом вышел изо рта. Уверена, он это услышал. Мою озабоченность и нервозность.

- Тогда не доказывай мне это, Скавронская, - схватил за желудок стальной хваткой. Слышу, что улыбается. – Не нужно мне доказывать свои чувства – я их и так вижу.

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Я помню, что в нашем доме не принято упоминание рогатого и хвостатого, но это просто «финита ля комеди». Кать, как ты повелась на это? Ведь он прав. И ты молчишь, потому что нет смысла больше спорить. Не такой уж ты и боец в разговоре с ним.

- Умница, - покладистым тоном заявил Егор, явно немного отвлекаясь на антураж того места, где находился. Или на людей. – Был бы я ещё практикантом в лицее, я бы не спрашивал тебя на первом занятии после каникул.

- Мне это не надо, - я успокаивалась, но остатки злости всё ещё проступали то в интонации, то в стиснутых кулаках. – Я всегда могу ответить.

- Тогда ответь мне, Скавронская, чего ты хочешь от меня?

Насколько легко Егор парировал в нашем диалоге. Насколько легко он вёл беседу. Насколько легко ему удавалось обескуражить меня одной интонацией, не говоря уже о словах!

- Я вообще-то по истории, - замялась и стараюсь взять себя в руки. Не дело быть глупенькой. Не время и не место.

- Так это по истории, - фоновый шум немного утих, - твоей жизни и моей. Я слушаю.

Он настаивал, хотя никаких подобных нот в интонации не было. Не было никаких улыбок. Никакого напряжения. Были безликие слова, которые выдернули меня из настоящего и вернули на несколько месяцев ранее, когда Егор одними словами, их постановкой, мог обескуражить меня. Я любила наблюдать за таким процессом, но никак не участвовать в нём. Ощущаешь себя жертвой.

- Эм, ну, - слова никак не находились. На языке, вопреки привычке, не было ничего стоящего, кроме этого: - Мне неловко говорить о таком.

Ответ последовал незамедлительно. Я даже не успела подготовиться к очередному выпаду и отдохнуть от предыдущей реплики, как тут:

- Уверен, что с Кравец ты и не о таком говоришь по телефону.

- Егор Дмитрич! – я вспомнила, какие пикантности мы иногда обсуждали с Ксеней, и мгновенно покраснела. Да и назвать его официально было ошибкой – он ведь понял, что попал в точку. Слышала, как он хмыкнул и едва сдерживался от смеха.

- Да-да, Скавронская? – трудно сдерживаться ему.

- Вы мужчина, - надо выкручиваться из этого положения и отвести разговор от темы, - значит, вам и решать, что делать с этими отношениями.

- О, ты даёшь мне безграничную власть, Скавронская? – он аж загорелся этой идеей. Мне кажется, что он увидел золотой слиток, словно под лихорадкой находится. – Я ведь тебя и на органы продать смогу, и в рабство.

Страшный голос. Безумный. Безумно-садистский. Тот голос, который я терпеть не могла, который так полюбила Кравец и девчонки. Тот голос, что принёс хаос в мою жизнь. Я ненавидела его и одновременно чувствовала влечение. Эта власть. Это всеобъемлющее господство. Эта невероятная мощь, исходящая из него. Егору не надо качать мышцы, чтобы быть сильным. Он и без того силён. Давит психологически, морально, уничтожая тебя как личность, чтобы подчинить себе. И ты хочешь подчиняться. Ты хочешь его. И плевать, что ради этого ты теряешь себя. Ты хочешь ощущать эту власть над собой – ради неё ты можешь всё. Нет предела. Нет невозможного. Есть только ты, Егор и твоё могущество. Ты можешь всё. Он может сделать всё. И ты ради него – тоже. Ты можешь всё.

И я могла всё. Действительно. Выступить против всех влюблённых в него дурочек? Да. Закрывать рот всем, кто мне бы не нравился? Да. Распрощаться с друзьями, которые меня предали? Да. Мне ничего не страшно, когда я влюблена в Егора. Я могу всё благодаря ему. Потому что это Егор. Егор. И только он. Ради него можно продать душу дьяволу.

И я чуть было не продала. Рада, что этого не произошло, что не стала одной из тех, кто восхищался им. Во-первых, я им не восхищаюсь. Во-вторых, я не люблю быть такой, как все. В-третьих, я не могу наплевать на своё достоинство. К каждой из этих тез можно предложить своё «но» и не одно. Не важно. То, где я сейчас, чего достигла, чего смогла добиться от Егора, когда у него последние отношения были такими болезненными, говорит о развитии. Не хочу думать, каким Егор был до знакомства с Леной. Мне интересно, но думать не хочу. Не хочу представлять его, каким бы то ни было ещё. Такой Егор – самый секс. Ради такого Егора стоит расти. С таким Егором хочется идти рядом. Такого Егора хочется радовать. Без такого Егора я не хочу представлять свою жизнь.

Ты хотел узнать, что я от тебя хочу? Вот, чего. Но этот ответ ты не услышишь, пока я не буду уверена в тебе.

- Не сможете, - продать в рабство, на органы или в жёны какому-то шейху. Ты не отдашь меня. – Никуда вы меня не отпустите.

Я улыбнулась. Да, вот так. Обольстительно, самовлюблённо и коварно. Я Катерина Скавронская. И я лучше тех малолеток тем, что они мне не по зубам. Ты сказал, что не отпустишь меня, если я не уйду сама. А я не уйду. Ты сделал ошибку, дав в мои руки такое право выбора. Поэтому моё право, данное тебе, решать судьбу наших отношений – маленькая толика той власти, которой на самом деле обладаю я. Я женщина, Егор, и этот факт ты уже ничем не оспоришь. Ты в моей власти.

Он улыбался. Я чувствовала. Или мне казалось, что он улыбается. Иначе объяснить эту секундную паузу никак не могла.

- Ты играешь с огнём, - опять я довела его до игривости. Азартный и властный. Алчный. Егор Орлов. Ты знаешь, как это притягивает?

- Я знаю.

- И не боишься?

- Я боюсь многих вещей, но ты не одна из них, - убери улыбку с лица, ты же не смеёшься над ним. – Я тебя с самого начала не боялась, даже когда ты угрожал или чуть не…

Чёрт, это привело совсем не туда, куда мне хотелось. Не давайте волю языку – он выболтает всё на свете. Как мой сейчас.

Егор молчал. Повисло то самое напряжение, о котором я совершенно забыла, общаясь с этим человеком. Да и вообще. Такая неловкость была в последний раз с Костей. Приятного в ней, думаю, вы в курсе, маловато.

- Давайте сыграем в нашу старую игру, - я не могла терпеть это напряжение, которое сдавливало все органы. – Вопрос-ответ, око за око.

- Что ж, давай, - его интонация совершенно другая. Более серьёзная и взрослая. Мужчина. Не практикант или парень. Только мужчина. От этого мне стало не по себе. Мурашки по коже.

- Вы жалеете, что тогда… чуть не изнасиловали меня? – меня долгие дни и ночи терзал этот вопрос. Шах и мат. Мне должно полегчать от того, что я озвучила его, но не полегчало. Теперь сердце, словно обезумевшее, колотилось в груди. Я не слышала ничего, кроме фонового потрескивания в трубке.

- Нет, - я не готова была к такому ответу. А ещё больше я была не готова к такой интонации – простой, лёгкой, ничуть не виноватой. Он не лгал.

- Как? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела осмыслить хоть что-нибудь вообще.

- Один вопрос, Скавронская, - в прежней прохладной манере напомнил Егор, и я пожалела, что завела эту тему, эту игру и этот чёртов вопрос. А ещё пожалела, что вообще решила ему позвонить, потому что теперь у меня чёткое ощущение, что я абсолютно не знаю этого человека. Это не Егор. И не хочу думать, что это Егор, которого мне ещё не удавалось увидеть. Он страшный. Пугающий. Мрачный. Слишком взрослый для меня. Слишком велика разница между нами. Больше необъятной пропасти с туманным дном. Она больше, чем я могу себе представить. Мои границы разума слишком мелки для этого. Мне страшно. – Ты?