В августе 1928 г. Диего возвратился в Мексику[603]. Он имел уже всемирную известность, заказы сыпались один за другим, и во всех своих монументальных росписях Ривера проводил революционные сюжеты, причем во многих из его работ воспроизводились портреты друзей в образе революционеров. На картине «Арсенал» (1928) запечатлена была и Фрида Кало как главная героиня — женщина, распределяющая винтовки среди рабочих. На этой же картине в качестве второго главного образа фигурировал и столь же известный, как Ривера, художник-монументалист Давид Альфаро Сикейрос[604]. Разница была в том, что Ривера по возвращении в Мексику порвал с компартией, объявив себя последователем Троцкого, и был официально исключен из партии в сентябре 1928 г. Как потом рассказывал Ривера, он сам объявил от имени партии, что художник Ривера исключается из оной за недисциплинированность[605]. Сикейрос же, также являвшийся членом компартии, стал ярым сталинистом. В середине 30-х гг. между Риверой и Сикейросом, ранее близкими друзьями, произошел еще и личный разрыв, и с этого времени они открыто враждовали [606].
В августе 1929 г. Диего и Фрида поженились. Их брак был неровным и странным. Оба они имели любовников и любовниц, причем Диего в течение какого-то времени даже изменял своей супруге с ее собственной младшей сестрой Кристиной. Откровенно признавшись жене в этой интриге, Диего не нашел ничего лучшего, как объявить ей, что он увлекся Кристиной, потому что она очень похожа на Фриду. Фрида, в свою очередь, отвечала многочисленными любовными похождениями, в которых были замешаны особы обоих полов. Испытывая почти постоянную боль, она заглушала ее не только художественным творчеством и общественной деятельностью (как и Диего, она сначала вступила в компартию, а потом порвала с ней), но и крепкими спиртными напитками. Под видом флакона духов она носила на шее флягу с крепким напитком, к которой прикладывалась довольно часто.
Когда в середине 1936 г. между несколькими мексиканскими группами сторонников Троцкого было достигнуто соглашение о создании единой организации и воссоздана существовавшая ранее Лига коммунистов-интернационалистов, Ривера вошел в состав ее Политического бюро. Именно в этом качестве он, используя свои неформальные связи, добивался предоставления Троцкому визы на въезд в страну, а затем принимал его у себя на родине. Незадолго перед этим Ривера создал огромную фресковую роспись для Дворца изящных искусств в Мехико, одним из героев которой, вместе с Марксом и Лениным, был Троцкий[607].
В течение первых двух лет пребывания Льва Давидовича в Мексике Ривера оставался его ближайшим другом и покровителем во всех делах, кроме тех, которые были непосредственно связаны с политикой. Человек буйного, необузданного темперамента, со странностями, присущими подчас высокоталантливым людям (например, он появлялся на людях, в том числе на президентских приемах, с попугаем, сидевшим у него на голове), Ривера был бунтарем в искусстве и переносил это настроение на политику, о которой судил только понаслышке. Он был эмоциональным, чувственным «троцкистом», ибо работ Троцкого не читал и в его идеях не разбирался. Троцкий был для Риверы героической фигурой, достойной художественного воплощения, и он, действительно, многократно создавал его образ на своих фресках. (Лидеры компартии стали тем временем осыпать Риверу всяческими проклятиями.)
С первых дней Троцкий полюбил Койоакан — место, излюбленное художниками, где когда-то, в XVI в., находились штаб-квартира и крепость Ф. Кортеса, завоевателя страны. В письмах тогда еще живому сыну в Париж Троцкий в обычно несвойственных для него тонах восхищался всем, с чем сталкивался: климатом, фруктами, овощами, гражданами Мексики[608]. Весьма оптимистическое настроение придавало Льву Давидовичу изучение испанского языка, которым он овладел настолько, что был в состоянии читать газеты и вести краткие беседы[609]. Это и стало фоном, на котором проходила последняя краткая и бурная любовная история пламенного коммуниста. Несмотря на плотную занятость и Троцкого, и Фриды (Троцкий занимался делами, связанными с «контрпроцессом», а Кало как раз в это время создала несколько своих лучших полотен), они стали проводить какое-то время наедине. Правда, Диего и Фрида жили в другом особняке, в соседнем местечке Сан-Анжель, но работала она по-прежнему в «Голубом доме»[610]. Теперь, когда этот дом стал прибежищем Троцкого, вокруг него была установлена полицейская охрана, сооружена плотная кирпичная стена. Тем самым создавалась некая иллюзия безопасности[611], которая постепенно передалась Троцкому. Как-то получилось (вначале, видимо, случайно), что он и Фрида одновременно устраивали перерывы в работе, чтобы подышать свежим воздухом, и встречались в патио. Постепенно эти перерывы все более затягивались, и результат был именно тот, который можно было ожидать. Фрида, вряд ли испытывавшая серьезные чувства к Льву Давидовичу (в разговорах с подругами и сестрой Кристиной она называла его «маленьким козлом»[612]), но на какое-то время она увлеклась им, как человеком знаменитым. Кроме того, изменяя мужу с Троцким, Фрида явно стремилась унизить Диего, отомстить ему за многочисленные измены.
Заигрывания Фриды и «маленького козла» происходили почти на глазах Натальи Ивановны. Лев Давидович, как юноша в полном смысле слова, бегал за Фридой по патио (полубегал, потому что очень быстро Фрида не могла передвигаться). Затем она позволяла поймать себя и уводила в собственную спальню с огромной ортопедической кроватью[613], вначале (но только вначале) вроде бы для того, чтобы полюбоваться висевшими там ее произведениями (в целом абсолютно кошмарными). Когда свидания в «Голубом доме» оказывались невозможными по каким-либо внешним причинам, Фрида договаривалась со своей сестрой Кристиной и принимала «маленького козла» в принадлежавшем той соседнем доме[614]. Заигрывания продолжались и за обеденным столом, тоже в присутствии Натальи. Их нередко наблюдал даже Ривера, который, правда, не обращал на них никакого внимания. Но их замечали секретари и охранники, что делало положение супруги Троцкого еще более унизительным и невыносимым. Наталья страдала, молча и терпеливо, отлично понимая, что застольные беседы ее супруга и Кало на непонятном ей английском языке выходят за пределы политики, бытовых тем и обычных дружеских отношений. Во всяком случае слово «love», которое нередко слышалось и которое Фрида произносила при прощании, было Наталье Ивановне известно[615].
Страсть поначалу казалась настолько сильной, что в тех редких случаях, когда им не удавалось встретиться, любовники обменивались нежными письмами, которые часто прятали в книги и передавали их друг другу через охранников, секретарей, слуг или другими способами[616]. Видимо, в самом конце июня или в первых числах июля 1937 г., в результате нараставшего напряжения во взаимоотношениях, между Троцким и его супругой произошло объяснение и под предлогом восстановления здоровья и отдыха они решили на короткое время расстаться. Лев Давидович уехал в поместье (гасиенду), принадлежавшее правительственному чиновнику Ландеро, другу Риверы. Имение находилось примерно в 150 километрах от Мехико, возле городка Сан-Мигель-Регло. Наталья Ивановна осталась в Койоакане, но обязалась лечиться. Троцкого сопровождали и охраняли полицейский офицер Жезус Казас и шофер Риверы Сиксто.
