Я взял с письменного стола книгу. Это было жизнеописание одной древней лошадиной фамилии. По утверждению автора, ее родоначальником был тот самый конь, которого Кай Калигула ввел в сенат. Большая часть книги была посвящена доказательству того, что некая знаменитая кобыла Ариадна не принадлежит к этому достославному роду и является самозванкой. Я перелистал эту интересную книгу, посмотрел фотографии лошадей и не нашел в них ничего примечательного - у всех гривы, хвосты: лошади как лошади.

За этим занятием я задремал. Очнулся от шума и возни у двери. Два лакея втаскивали в комнату упиравшегося Гарри. Рядом суетился старик камердинер. Сначала я не мог вспомнить, почему я здесь, но потом вспомнил все сразу, и меня охватил ужас. Гарри мертвецки пьян! Он один мог спасти от краха мои акции - и вот он, мой спаситель!..

Оттолкнув лакеев, я подхватил моего друга и бросил его на диван. Гарри, раскинув руки, крепко, беспробудно спал. Сняв с него ботинки, я потребовал уксус, нашатырный спирт. Потом долго растирал ему виски и уши - Гарри спал. Надежды на спасение акций рушились с каждой минутой.

«Все пропало», - с тоской подумал я, глядя на безмятежно спавшего друга. Вдруг Гарри приоткрыл глаза, в них на миг мелькнуло сознание.

- Это вы, Гиль? - произнес Гарри и, отвернувшись от меня, подложил под голову руку и снова уснул.

Не помню, сколько я простоял над ним. Пока оставалась хоть тень надежды на то, что Гарри придет в себя, не мог уйти.

Я брызгал на него водой, упорно, несмотря на то что он отворачивался, держал у его носа пузырек, издававший острейший запах. Наконец Гарри проснулся. Он сел на диван и, пяля на меня лишенные смысла глаза, силился понять, почему я здесь.

- Вставайте, Гарри, вставайте, ради самого бога!

Я взял его за ноги и рывком стянул с дивана. Он упал на пол, поднялся и молча стал надевать ботинки.

Я коротко посвятил Гарри в события. Главное - надо быстро пустить в ход биржевую машину и в течение нескольких часов избавиться от акций прогорающих айландцев.

- Вы поняли меня, Гарри?!

Гарри медленно поднял на меня мутные глаза:

- Когда, вы говорите, выйдет газета с этой новостью? В двенадцать?

Гарри вскинул руку, чтоб посмотреть на часы, но часов на руке не было.

- Ну вот, опять, - пробормотал он.

Он стал шарить по карманам. Потом вывернул их. Из одного выпал скомканный носовой платок, из другого упал на ковер ключ.

- Ну вот, часы, золотой портсигар, бумажник… Сколько в нем было? Черт с ним, но где это все произошло?

Я терял терпение:

- Гарри, ради самого бога, вы занимаетесь какими-то пустяками, а дело идет о миллионах…

- Знаете что, Гиль, поезжайте домой, или в контору, или куда вам нужно и ни о чем не заботьтесь. Все будет сделано, все!

Я уехал.

Каждые полчаса я связывался с Гентом по телефону. Судя по его бодрому, энергичному голосу от недавнего оцепенения не осталось и следа. Гарри был возбужден, как всегда, когда он играл, где бы то ни было - в бильярдной или на бирже.

- Все хорошо, Гиль, все идет как нельзя лучше…

- Курс?

- Растет…

В голосе Гарри мне послышалось непонятное огорчение. Я же был заинтересован, чтоб курс сбываемых мною акций рос! Чем же недоволен Гарри?

В четыре часа по радио было объявлено о национализации адонийских нефтепроводов! Я представил себе, что творится на бирже!

- Гарри! - кричал я в телефонную трубку. - Успели вы избавиться от акций? Что? Что вы говорите?

Нет, я решительно отказывался верить тому, что неслось из трубки.

- Гарри, это вы или кто-нибудь другой? Ничего не понимаю…

Неправда, я уже понял. Все понял. Только боялся признаться себе в этом. Я положил телефонную трубку на стол и сосредоточенно смотрел на нее. В трубке что-то кричало, раздавался треск, она, кажется, начала мелко дрожать или, может быть, это дрожал я?

Зазвенел другой телефон. Все еще не спуская глаз с лежавшей на столе трубки, я глухо, не узнавая своего голоса, отозвался:

- Это опять вы, Гарри?

Он повторил мне то, что уже говорил. Я молчал. Потом почему-то положил лежавшую на столе трубку в ящик письменного стола и сказал Генту:

- Гарри, вы меня слышите? Возьмите револьвер и застрелитесь. Все равно застрелю вас как собаку.

Темная пелена надвигалась на меня. Она была все ближе, ближе… Я потерял сознание.

Нестерпимо болела голова у правого виска. С трудом выпростав из-под одеяла руку, пощупал голову. Она была забинтована. Я застонал, и тотчас же надо мной склонился Перси.

- Вам лучше, господин Тук? Выпейте вот это…

И прежде чем я успел опомниться, он влил мне в рот какую-то гадость.

- Перси, где Гент?

- Господин Гент в соседней комнате.

- Позовите его и оставьте нас наедине.

В комнату на цыпочках вошел Гарри.

- Гиль…

- Мне не нужны ваши излияния, Гент. Вы мне скажите, кто уплатил вам за то, чтоб вы сделали такую подлость?

- Гиль…

- Утверждаю - вы были трезвы тогда, помню…

- Но, Гиль, когда мне показали газету с сообщением об открытии новых скважин, я не поверил самому себе. Ведь когда мы с вами разговаривали, я был еще не совсем… я и решил, что перепутал. И стал скупать, скупать… Это промах, глупый промах, даже пьяному надо верить себе больше, чем газетам…

- Весь пакет, принадлежавший Уоджеру, теперь в моих руках?

- Не только Уоджера, - вздохнул Гент. - Мне удалось скупить большое количество акций, принадлежавших Динглу и Паркинсу… Я хорошо тогда поработал…

- Динглу и Паркинсу!.. Будь они прокляты и вы вместе с ними, Гарри! - Я застонал в бессильной ярости.

Через несколько дней пришел наконец в себя и, все еще оставаясь в постели, решил заняться делами. Попросил Перси дать мне папку, в которой находилась подробная информация о положении на фабриках Вилькинса. Среди служащих старого упрямца я обзавелся доверенными людьми, которые регулярно составляли для меня ценную информацию.

- Могу ли вам посоветовать, господин Тук, отложить эту папку еще на несколько дней и воспользоваться свободным временем, чтоб заняться личными делами? - обратился ко мне с неожиданным предложением мой секретарь.

- Что вы, мой друг, называете личными делами? Фабрики Вилькинса тоже мое личное дело, раз собираюсь их купить. Вне личных дел, мой друг, находится лишь то, что нельзя купить. Но все, что может стать моим, все, что продается и покупается, относится к делам личным…

Мне нравилось время от времени просвещать моего молодого секретаря. Это было как бы вознаграждением за уроки, которые преподал мне этот юнец, терпеливо разъясняя то непонятное, что встретило меня в нынешнем веке…

- Понимаю, но дело теперь идет о ваших наследниках.

- О моих наследниках? - рывком я сел на кровати. - О каких наследниках?

- Помните, мы послали объявление о розыске кого-нибудь из потомков вашего кузена, Элли Тука… Получены письма…

Да, я совершенно забыл об этом.

- Ну что ж, мой друг, приятно, что я больше не одинок и что труды всей моей жизни попадут в родственные руки, - говорил я, чувствуя, как слезы умиления готовы брызнуть из моих глаз. - Кто же этот Тук? Кто откликнулся на зов крови? Дайте мне, Перси, его письмо… Может быть, он прислал свою фотографию?

Перси открыл пошире дверь в кабинет, отдернул портьеру, и я увидел мешки, стоящие у двери. Их было восемь. Восемь мешков с письмами и эта пачка на столе, все это от моих наследников, от Туков!

- Все это прислано за два дня… С вечерней почтой прибыло еще два мешка, они в коридоре… Я успел прочесть только пятьдесят писем, они отложены отдельно… В каждом конверте обнаружил документ от мэра и свидетельство пастора, многие прислали* справку о лояльности, некоторые приложили отпечатки своих пальцев, - рассказывал Перси.